Шёпот

— Кто сможет заменить Дейенерис Таргариен, Мать Драконов? Ты сможешь? — спросил он у шлюхи. Да, у шлюхи, так что сложно понять, какого ответа ожидал Даарио Нахарис. Но у неё были серебряные волосы, хотя и парик, и стекляшки в глазах — наверное, она была бы и рада быть Матерью Драконов, так что чем чёрт не шутит? — Я могу быть кем угодно, если ты заплатишь, — льстиво заметила она, когда её увешанные цепочками пальцы скользнули под его рубашку, к голой коже. Ногти, казалось, вот-вот вопьются в грудь, как орлиные когти, но Даарио откинулся назад, поднимая над собой кружку с вином и чуть не разлив его. — А, деньги ищешь? Подожди! — он резко наклонился к ней, надеясь, что девушка отпрянет от смешения цветущих ароматов, но та лишь улыбнулась, словно решив, что он рвётся её поцеловать, и лишь подалась вперёд. Даарио этого не сделал и об этом даже не думал — это они, это у шлюх мысли об одном, а у него — об одной, хоть бы уже её Иные побрали. Взглянув в её глаза — чёрные — цвет, настолько далёкий от фиолетового, что ему захотелось вырвать — он спросил: — Ты выдыхаешь огонь? — Я выдыхаю любовь… — она высунула язык и лизнула его нос, словно какая-нибудь шавка, и Даарио, не будь он таким галантным, непременно бы её оттолкнул, но вместо этого лишь фыркнул и отпрянул ещё дальше, положив руку шлюхе на грудь и отодвигая её прочь. Поставив кружку на стол, он кинул рядом мелочь и завязал рубашку, столь нагло развязанную этой шавкой, и, надеясь, что на улице к нему никто не пристанет, вышел из трактира, пошатываясь из стороны в сторону. Он чуть не стукнулся о дверной косяк, но удержался, почти рухнул лицом прямо на улицу, но устоял на ногах. Давно Даарио Нахарис так не напивался — точно не с той поры, как стал служить Дейенерис Таргариен. У него было столько дел, столько людей, планов, а теперь только пей да гуляй по спокойным улицам, на которых даже убить некого. Чувствуешь себя дотракийцем, а это далеко не лучшее чувство. А ещё спрашивай у шлюх, не могут ли они заменить ему Мать Драконов. Уж конечно, не могут, что ещё за глупые вопросы; им бы быть матерями бастардов, и не более того, но… — Вид у тебя не лучший, — вдруг раздаётся голос за его спиной. Это её голос. Строгий, ровный, сильный; если она его повысит… — Мне осталась одна забава! — Даарио развёл руками, не торопясь оборачиваться. Он совсем допился, сомнений никаких, ему уже мерещится. — Здесь так скучно, моя королева, что скуку я заливаю вином. Я бы хотел попробовать дорнийское, но вы ведь меня не взяли с собой! — он раскатисто хохочет, жалея, что вина больше нет, и идёт дальше, но решительная хватка останавливает его за руку и разворачивает к себе. Фиолетовые глаза со злобой впиваются в его лицо, губы сжаты, и даже щёки кажутся надутыми — так она его сейчас ненавидит, так презирает за то, до чего он пал. — Что, пришла ко мне в виде совести? — Я пришла к тебе в виде твоей королевы, — произносит она, явно готовая взорваться. — О, конечно, все вы так говорите, даже те, у кого прав на это нет, и кому нахрен не сдались верные подданные, — Даарио вырвался, и Дейенерис отпустила его без большого сопротивления, и уже пошёл дальше, не отводя при этом от неё взгляда, — даже будь ты совестью, ты бы никогда этого не признала. С совестью нынче быть не выгодно, и мне проще убить тебя. Он остановился, резко вытянув меч из ножен, и приставил лезвие к её лицу. Ни капли страха, словно знает, что рука не подымется, лишь холодное презрение и напряжённые руки. Она не солдат, и не сможет с ним сражаться... впрочем, как там в песне поётся? «Надо мною, кроме твоего взгляда, не властно лезвие ни одного ножа?» Да, стеклянный взгляд фиолетовых глаз. А всё же, красивая она, эта Дейенерис. Уже не такая загорелая, как когда-то была; и видно, что холодный Вестерос знатно её покусал. Ещё бы это что-то меняло — он всё равно готов за неё сражаться. — Я всего лишь хотела поинтересоваться, как у тебя дела, — заговорила она ещё более сдержанно и холодно, чем обычно, — очевидно, не лучшим образом. — А чего ты ожидала? — не выдержав, Даарио повысил голос и ударил себя по бокам. — Когда я убил капитанов, чтобы привести к тебе Младших Сынов, как думаешь, чего ради? — она молчала. — Ради тебя! Когда дотракийцы украли тебя, и мы с Мормонтом искали тебя, как думаешь, ради чего я это делал? Ради тебя! Я заработал кучу денег, сражаясь за тебя, а теперь всё, что я зарабатываю, превращается в пыль, потому что тебя нет рядом, — он выставил перед её лицом указательный палец, — и я имею право пить и тратить эти деньги, как мне вздумается, потому что тебя больше нет рядом. Не смей мне указывать. Ты можешь быть моей королевой, но ты отвергла меня, отказалась быть моей женщиной, и вне дворца ты мне теперь не указ, а вне континента я и знать не знаю, кто ты такая. Но вино, всё-таки, оказалось не таким уж и пьянящим. Наверняка вода, разбавленная малиновым соком, или чего ещё хуже… а он стоял посреди улицы и разговаривал сам с собой, тыкая пальцем в девушку, которой здесь и быть не могло. Он слышал, она скоро выйдет замуж, вот только не знал, за кого — он ей замену найти не смог, а она смогла, и так быстро? Наверняка это какой-то северный шкаф, который даже не знает, как быть с девушкой ласковым. Как Дрого. Да, ей бы это понравилось — лечь под кого-нибудь из политических соображений. Но стояла же она сейчас перед ним и, казалось, была готова заплакать, трясла головой из стороны в сторону… Значит, знает, где настоящая любовь к её красоте. — Я скучала, — неожиданно срывается с её губ, и она опускает голову, прижимаясь к Даарио и скрестив руки на его спине. Тот лишь непонимающе обнимает её в ответ, опуская свою голову на её, и мягкие волосы кажутся настолько настоящими, что он готов согласиться даже на сделку с совестью, лишь бы это не заканчивалось.