У тебя мое фото на рабочем столе

Это становится почти привычным. Почти каждый день Шерлок вызванивает Джона коротким «Есть дело», и тот, забыв о собственных проблемах, мчится своему детективу на помощь. Хотя какая, в конце концов, помощь? Доктор не настолько самоуверен, чтобы наивно полагать, что может быть незаменимым человеком для Шерлока, который априори не нуждается ни в ком. Есть вариант, что Холмсу с его не в меру развитым самолюбием просто понадобился преданный почитатель, способный ради своего кумира на все. Тогда почему же он не выбрал одну из тех восторженных дамочек в идиотских шапках с двумя козырьками? Впрочем, то, что Джон не умеет восторженно пищать — определенно плюс, так может, именно поэтому? Как бы то ни было, наивная влюбленность Ватсона только крепнет, несмотря на… да на все: на эгоизм, вечные капризы, язвительность и абсолютнейшую бестактность неугомонного детектива. Вот уж действительно — зависимость. И пусть Джон не психиатр, но умение ставить себе диагнозы не раз экономило ему время раньше, но теперь, видимо, не сэкономит — влипли Вы, доктор, ничего не скажешь. Восхищаться Шерлоком кажется самым естественным, что можно делать в его присутствии, и Джон восхищается. Сразу всем — умом, аристократически тонкими чертами лица, даже этой чертовой язвительностью. Анализируя свои чувства, нельзя не злиться: как подросток, честное слово — «О, Том Круз, распишитесь на моей ладони, я месяц не буду мыть руки!». Бред. Джон утешает себя только тем, что все же занимается чем-то действительно полезным в компании кого-то действительно стоящего. А Шерлок определенно стоит каждого восторженного взгляда, которые бросают на него поклонники. А Джон действительно чувствует себя живым. Юношеская, почти платоническая любовь Ватсона показывает коготочки в тот памятный вечер. В этот вечер Шерлок, в очередной раз отмахнувшись от увещеваний Джона, с воплем «Не будь идиотом, он же может уйти!» не дождавшись Лестрейда, сам несется ловить очередного психопата. Ох, Боже, эти маньяки-серийники! Ватсон, вопреки заверениям выкидышей голливудского кинематографа, точно знает, что такие люди — все же большая редкость среди рядовых преступников, но везунчику-Шерлоку они попадаются на каждом шагу. В этот раз парень попадается настолько крупный и физически развитый, что им обоим неслабо достается на орехи. Когда маньяка наконец сажают в полицейскую машину, лицо Шерлока покрыто живописными ссадинами, а на правой руке змеится неглубокий порез. Своего собственного лица Джон, естественно, не видит, но чувствует, как под глазом наливается синяк, чувствует вкус крови из разбитой губы и с шипением сжимает ноющие ребра. — Вам бы в больницу… — начинает Лестрейд, но Холмс бросает на него такой уничтожающий взгляд, что тот мгновенно замолкает. — Если я захочу потерять время в компании тупой медсестры, косящей под врача-травматолога, я туда обязательно обращусь, — фыркает тот. — Идем, Джон. Ватсон чуть смущенно пожимает плечами, прощается с инспектором и догоняет свое личное безумие. — Все же это не мешало бы обработать, — начинает Ватсон уже в такси. — О Боже, — Шерлок откидывается на сидении. — Если хочешь поиграть в доктора — можем зайти ко мне. Но не надейся, что я стану глотать анальгетики. Джон, несмотря на почти двухнедельное знакомство, порог квартиры на 221В не переступал ни разу. Ах, как же интересно посмотреть, как живут гении-знаменитости! Главное теперь — не таращиться беспардонно по сторонам, чтобы не схлопотать очередную порцию колкостей. Впрочем, квартира Шерлока оказывается примерно такой, какой Джон ее себе и представлял, только чуть более захламленной и чуть менее изысканной. Несмотря на подозрительный химический запах, бьющий по рецепторам, здесь действительно уютно. Джон с омерзением вспоминает собственные обшарпанные стены. Времени на разглядывание комнат Холмс не дает. Уже секунд через двадцать он с пренебрежением швыряет на диван пачку бинтов и антисептик, снимает пиджак и закатывает рукава рубашки. Пока Джон проводит все необходимые процедуры, вид у Шерлока такой, словно он делает доктору самое большое одолжение в своей жизни. А Ватсон, держа в одной руке запястье своего детектива, а другой осторожно обрабатывая рану, понимает, что это действительно одолжение, причем такое огромное, что об этом, пожалуй, не догадывается и сам Холмс. Касаться его теплой гладкой кожи до дрожи приятно, и Джон отчаянно старается не выдать себя — ни слишком глубоким вздохом, ни слишком громким ударом сердца. Платоническая любовь? Ну да, как же. Хочется поцеловать каждую его царапину. Джон, будучи реалистом, понимает, что поцелуи на ранах хороши только в романтических историях из фильмов и книг — на деле это удовольствие весьма сомнительное, и все же… Он склоняется над порезом еще ниже и чувствует дыхание Шерлока в своих волосах. Ох, Господи, а ведь потом обрабатывать еще и ссадины на лице, так близко, опасно, маняще. Стоп. Мысль пронзает молнией уже совсем погрузившийся в грезы разум. Все порезы и ссадины детектива расположены так, что Холмс без труда смог бы обработать их сам. Или он просто больше доверяет Джону, как врачу? Хм. Он бинтует Шерлоку руку и переходит к царапине на левой скуле. — Джон, — сейчас он так близко, что желание потянуться к этим губам становится почти нестерпимым. — Ты кошмарно выглядишь. — Спасибо, — Джон начинает обрабатывать ссадину на щеке, изо всех сил стараясь подчинить себе срывающийся голос. — Пожалуйста, не вертись. Пожалуйста, не прогоняй. Вот что действительно хочет он сказать. Позволь мне остаться. Здесь. С тобой. Джону кажется, что эту фразу, написанную фосфоресцирующими буквами, уже можно прочесть на его лбу, когда Шерлок отбирает у него антисептик и пытается обработать ссадину у него на виске. — Нет! — вскрикивает доктор. — Мне не нужно. Синяк, вроде, небольшой, порезы, кажется, тоже. Я сам. Дома. НУ КАК? Как можно порушить свои хрупкие надежды собственными руками? Теперь Шерлок будет думать, что он торопится домой. Очень хочется побиться головой о стену. — Вот как? — голос Холмса понижается до полушепота-полурокота. — Значит, хочешь уйти? Не отпускай меня. Пожалуйста, не отпускай. — Нет, — Джона будто бы ударяет током. — Совсем не хочу. Можно мне остаться? Вместо ответа Шерлок подается к нему всем телом и горячо целует в губы. Это не похоже ни на что — одни чувства выключаются, зато другие обостряются до предела. Джон на несколько секунд перестает видеть и слышать, зато все остальное — тепло его кожи, его вкус, его запах, пощипывание в разбитой губе, когда Шерлок проводит по ней языком — все это кажется таким ярким и захватывающим, будто бы он оторвался от земли и сейчас парил немного выше. — Это оно, да? — спрашивает Холмс, оторвавшись от его губ и заглядывая в глаза. — Этого ты всегда хотел? Глаза у него пылают, но смотрят все же как-то изучающее и настороженно. Джон теряется. Джон не понимает. Треньк! Шерлок резко вскакивает и хватает телефон. — О, Молли. В Бартс привезли идеально подходящий для моих экспериментов труп, — частит детектив, на ходу натягивая пиджак и снимая пальто с вешалки. — Мне пора. Ватсон остается сидеть на диване не в силах понять, что происходит. — Будешь уходить — захлопни дверь. И Джон, — Шерлок резко оборачивается уже на пороге. — Ты ведь не думаешь, что ты у меня такой один? Холодный голос бьет, как пощечина. Холмс его не ждет. Холмс уходит.