Порядок вещей

Эйфория от отношений с Венди длилась совсем не так долго, как Дипперу того хотелось. Минусы, недостатки всплывали по поводу и без. То и дело вспыхивали несуразные ссоры. Некоторые стихали, едва начавшись, а некоторые оставались неразрешёнными и накапливались в дальнейшем, налипая друг на друга обрастающим снежным комом. Бомба замедленного действия. Ружьё, повешенное на стену, рано или поздно должно было выстрелить. Диппер не стал любить Кордрой меньше: совсем нет. Он просто понял в какой-то момент, что позиция «любить, не получая ничего взамен» ему не подходит. Диппер хотел отдачи. Хотел видеть на любимом лице хотя бы часть тех эмоций, что всякий раз накрывала его с головой. Но Венди, даже будучи привязанной к нему всем сердцем, продолжала любить его как хорошего друга. Чувства к нему как к парню не смогли превысить границы самой обыкновенной симпатии. Всего этого ей было вполне достаточно. Кому угодно такие отношения показались бы замечательными: сейчас, в их возрасте, кто нуждался в чём-то основательном и серьёзном? Диппер никогда не считал себя настоящим романтиком. Тема высоких чувств, безусловно, задевала его за живое, но он не зацикливался на ней и поначалу чувствовал себя замечательно, вкладываясь в отношения сразу за обе участвующие стороны. По всему выходило так, что это он обманул Венди своим молчаливым согласием, хотя хотелось думать с точностью наоборот. Злиться на Венди было несправедливо. Диппер это понимал. Кордрой ничего ему не обещала и по многим параметрам была самой настоящей девушкой мечты. Всегда весёлая, улыбчивая, обладающая той особенной житейской мудростью, что позволяла избегать многих конфликтов и делать их сосуществование проще. Она понимала его с полуслова и умела поддерживать и быть рядом, не будучи навязчивой. Венди была красива. Венди была точно майское солнце — яркое, слепящее, тёплое. Диппер видел в ней всего один недостаток: она так и не смогла его полюбить. Он вполне заслуженно чувствовал себя идиотом, вменяя эту маленькую деталь ей в вину. И ещё большим идиотом — когда попытался объяснить всё это, не скатываясь в дешёвую мелодраму. Не скатиться не получилось; голос сорвался, а Венди, грустно улыбнувшись, поцеловала его в лоб и сказала, что проще уже не станет. И что ему, Дипперу, лучше будет уйти. Вернувшись к себе в общежитие, Диппер думал, что по всем законам жанра было бы хорошо напиться до состояния полной невменяемости. Но от одной только мысли о выпивке к горлу подкатывала тошнота. Крис этим вечером был в городе, так что Диппер оставался один. И когда скрипнула, отворяясь, дверь, он даже не повернул в её сторону головы — и без того понял, кто заявился к нему с визитом. Билл принёс ещё тёплую пиццу и переслащенный чай с лимоном из автомата на цоколе. — Я бы мог сделать вид, что мне жаль, — сказал он, когда Диппер, поддавшись его не принимающему возражений тону, взял в руки первый выложенный салями кусок, — но с чего бы? Мы оба знаем, что это не так. Не вижу смысла врать. — Вежливость? — Диппер, не удержавшись, улыбнулся ему. — А ещё сочувствие. Тоже, как правило, — отличный повод для лжи. — Сочувствуют слабакам. Ты не такой, Сосенка. Радовался бы. Любить того, кто не любит тебя, — то ещё испытание. Так что всё будет в порядке. Этот траурный вид сойдёт с тебя уже через месяц, вот увидишь. Отвернувшись, Диппер поймал себя на мысли, что его ситуация с Венди несильно отличалась от того, что происходило между ним и Сайфером. Он любил Венди — и долгое время соглашался дружить, лишь бы не потерять её. Билл любил его — и говорил, что лучше он останется рядом как друг, чем не останется вовсе. Радовался бы. Возможно, ему следовало отказаться от Билла ещё тогда. Или прямо сейчас — пока не стало слишком поздно. Если что, больно будет не ему. Больно будет Биллу, но ответственность за это ляжет на его, Диппера, плечи. И чёрт его разбери, что из этого хуже. А Билл, словно прочитав его мысли, легко качнул головой: — Мы с тобой слишком разные. Не сравнивай. Я тебя так просто не отпущу; попытайся избавиться — первым взвоешь. Диппер не ответил. Он мог бы сказать, что ему не нравится иметь над кем-то подобную власть, не нравится чувствовать себя нужным и значимым. Но какой прок в том, чтобы врать себе самому? Внимание Билла льстило, как может льстить внимание кого-то настолько же яркого и примечательного. Сайфер мог выбрать кого угодно — а выбрал его. Это понимание прибавляло уверенности и согревало изнутри. Ради него Билл отказался от мечты учиться в Калифорнийском технологическом и застрял в Индиане на совсем иной специальности. Ради него Билл терпел, наблюдая со стороны, как он счастлив с другой. Ради него Билл сидел теперь здесь с остывающей пиццей и лимонным чаем и заставлял его чувствовать себя лучше не жалостью, а, напротив, полным отсутствием оной. Это было эгоистично — Диппер понимал, что рассуждает неправильно, несправедливо и лицемерно, — но даже будь так лучше для них обоих, он бы не смог отказаться от Билла и того, что Билл давал ему, настолько легко. Ничего удивительного: быть любимым и не любить оказалось куда приятнее, чем любить, отдавая всего себя, и не иметь ни единого шанса на взаимность.

***

О том, что Венди выходит замуж, Диппер узнал уже после Рождества. Узнал совершенно случайно: прогуливаясь с навестившей его Мейбл по городу, он первый заметил в толпе знакомую зелёную шапку и ярко-рыжие пряди. Деваться никуда не успел. Венди весело помахала рукой и, приблизившись, тепло обняла их обоих. Разговор вышел не то чтобы напряжённым — большая часть неловкости успела уйти, и на Рождество они даже поздравили друг друга через смс-ки, но всё же Диппер чувствовал себя не в своей тарелке. И лишь под самый конец беседы заметил у Венди на пальце кольцо. — Они начали встречаться уже после вашего расставания. — Тем же вечером Мейбл, уже собирающаяся занять своё место в автобусе до Индианаполиса, не выдержала его хмурого вида. — Познакомились пару недель спустя. Венди тебе не врала, братишка. Честно. Диппер знал, что его натянутая улыбка Мейбл ничуть не убедила. Но на что-то большее сейчас попросту не был способен. — Отпишись, как доедешь, — потребовал он. И, напоследок крепко обняв сестру, развернулся и зашагал с остановки прочь. Напиваться он не стал, хотя на сей раз, признаться, хотелось куда сильнее. Вместо этого Диппер сидел на кровати, пока не стемнело, и пытался вспомнить их с Венди отношения от первого до последнего дня. Венди понадобилось почти четыре года, чтобы увидеть в нём кого-то большего, нежели просто друга. И меньше полугода, чтобы понять, что она никогда не сможет его полюбить. Дипперу понадобилась пара дней, чтобы влюбиться в неё без памяти. Венди понадобилась неделя, чтобы забыть его. Пара месяцев, чтобы обручиться с другим. С ума сойти. Билл как-то раз отпустил шпильку по поводу его, Диппера, ориентации. Шпилька эта была небезосновательной — единственным, с кем Диппер спал помимо Венди, был парень из его класса по испанскому в предпоследний учебный год. Юноша этот нравился ему до дрожи в коленках, до восторга: до того, что от увлечения им Пайнсу почти удалось забыть о своей влюблённости в Кордрой. Опыт с ним, тем не менее, вышел занимательным, но не слишком воодушевляющим: Диппер понял лишь, что контакты со своим полом не вызывают у него ни отторжения, ни большого энтузиазма. Но сейчас он попытался вспомнить все пережитые им моменты близости — и пришёл к неутешительному выводу. Он ни разу не был с кем-то, кто дорожил бы им по-настоящему. Ни разу не получал от секса того, что вкладывал в него сам. Хотя бы от секса — про отношения ему не хотелось даже думать. Если бы Венди хоть раз посмотрела на него так, как смотрел иногда Билл... В другое время он сам, вероятно, посмеялся бы над тем, как драматизировал и приукрасил самосожалением столь обыденную тему. Но сейчас Диппер чувствовал себя паршиво, и от горечи этого понимания внутри всё скрутило, сдавило и осело жгучей колючей изморозью. Он покосился на Криса; тот лежал на своей кровати в наушниках и даже не смотрел в его сторону. Комната же Сайфера была свободна. И Билл сейчас наверняка находился дома. И если Диппер попросит — если предложит попытаться хотя бы раз — неужели Билл ему откажет? Диппер знал, что уже к утру эта идея покажется ему самой глупой вещью на свете. Только сейчас на завтрашний день ему было глубоко наплевать. Стоя под душем, он смазал пальцы скользким гелем и, закусив губу, принялся осторожно, понемногу растягивать себя. Пытался представлять при этом лицо Билла — но то почему-то раз за разом переключалось на Венди, что лежала под ним, расстёгивая молнию его джинсов, и соблазнительно выгибалась навстречу. Образ Кордрой исчез лишь к тому моменту, когда Диппер добавил к двум пальцам внутри себя третий. Чувство наполненности стало слишком насыщенным, ёмким; оно никак не ассоциировалось с Венди, зато Биллу — сильному и жёсткому, с колючей проволокой во взгляде и наверняка умелыми настойчивыми руками, жилистому, острому от и до, — подходило как никому другому. Представив, что это пальцы Билла сейчас двигаются в нём, Диппер почувствовал острое желание послать всё к чёрту и кончить прямо сейчас. Он находил Билла привлекательным и не собирался этого отрицать. Дьявол — да кто угодно, у кого есть глаза, сказал бы, что Сайфер красив, какой бы гротескной и резкой ни была его красота. Просто думать об этом Диппер себе запрещал. Сначала — потому что не считал Билла заслуживающим внимания. После — потому что не видел и не желал видеть никого, кроме любимой девушки. Ещё позже — потому что Билл, так или иначе, стал его другом. О друзьях не думают в подобном ключе. Их не используют в личных целях. Но ведь Диппер не собирался его обманывать. Всё будет по-честному. Бартер, сделка, не более того. Разные сомнительные сделки Сайфер любил — Диппер помнил ещё со школы. И если всё получится, разве они оба не останутся в выигрыше? Диппер сделает ему предложение, и только. Один раз. На один раз кто угодно, даже он сам, заслуживал почувствовать себя любимым, а не просто любящим. Если бы Венди ещё до начала их отношений предложила ему то же самое — он бы не отказался. Почти наверняка. Он не стал надевать нижнее бельё. Натянул на кое-как высушенное тело домашние штаны, футболку, наскоро промокнул волосы полотенцем. Член всё ещё стоял колом, отчётливо выделяясь под мягкой тканью, и Дипперу оставалось только надеяться, что на этом коротком расстоянии между комнатами в такой поздний час никто его не увидит. Так и вышло. Он добрался до двери Билла слишком быстро. Сердце в груди колотилось, щёки лихорадочно горели, дрожь слабым отзвуком заставляла подгибаться колени. Билл открыл и уставился на него, возбуждённого, разморенного горячим душем и этим самым возбуждением, так, словно увидел впервые. Диппер даже представлять не хотел, каким выглядел сейчас в глазах Сайфера. Под его по-звериному голодным, стремительно темнеющим взглядом он словно оцепенел и не смог произнести ни слова из заранее заготовленной речи. Даже шевельнуться не смог — и подумал, что сделал, кажется, самую большую глупость за всю свою недолгую жизнь. Отмерев спустя несколько очень долгих секунд, Билл перевёл взгляд на твёрдый рельеф члена под тканью штанов и влажное пятно от смазки — совсем близко к прорезиненному шву. И, облизнув губы, хрипло сказал: — Ну, здравствуй. Замешательство продлилось недолго. Сайфер, что бы он о себе ни думал, большим терпением не отличался. Притянув Диппера за плечи, захлопнул дверь и тут же впечатал гибкое разгорячённое тело в её гладкую плоскость. Диппер задохнулся, почувствовав, как острое колено раздвигает его бёдра, а Билл, слишком напористый и сильный для своей худобы, удерживает, давит, словно бы закрывает собой от всего и всех. Сайфер потянулся, чтобы поцеловать его, но Диппер вовремя увернулся. Поцелуи стёрли бы грань между обычным сексом по дружбе и чем-то большим. Ему хотелось, чтобы Билл понял это прежде, чем повернуть назад будет уже невозможно. ...и Билл, наверное, понял. Посмотрел зло и загнанно, а потом вдруг изменился в лице. Забираясь горячей длиннопалой ладонью Дипперу за резинку штанов, нагнулся, чтобы, не целуя, ласково, тягуче провести губами по его шее. Вдоль выступающих жил к адамову яблоку и ниже, к точёному разлёту ключиц, к ямке между ними, которую облизнул, одновременно с тем забирая член в тугое кольцо пальцев. Диппер выгнулся, застонал. Потянулся к пуговицам у Билла на рубашке, в спешке, кажется, оторвав одну, и провёл руками по груди к широким плечам. Подушечка большого пальца, пачкаясь в смазке, скользнула вверх по стволу. Отвечая на это движение, Диппер потянулся, чтобы укусить Билла в плечо, а когда тот попытался отстраниться, вцепился в Сайфера так, словно если бы тот отошёл — Диппер бы не выдержал. Сломался бы, попросту перестал существовать. — Смазка нужна, — Билл, не отрывая жадного, до одурения счастливого взгляда от его лица, поймал его запястье и поднёс к губам, целуя. — Не дури, малой. Порву же. — Не порвёшь. — Первые слова, что Диппер смог выдохнуть за эти минуты, показались ему самому едва различимыми. — Я подготовился. Не уходи только, ладно? После этой просьбы что-то между ними изменилось. Движения Билла, который явно пытался сдерживаться, быть осторожным и нежным, сорвались на исступленный голод. Билл накинулся на него. Оторвав от пола, вскинул вверх, вынудив скрестить ноги у него за спиной, и метнулся, буквально швырнув себя через всю комнату на кровать. Бросил Диппера на смятую простынь, задрал футболку, не пряча крупную дрожь рук, ткнулся носом в поджарый покрытый мурашками живот. Укусил острую подвздошную косточку, очертил её линию и потянул штаны вниз. Опустил до щиколоток; Диппер не сдержал глубокий протяжный стон, ощутив, как горячий умелый рот ведёт по внутренней стороне бедра к паху. Лязгнула бляха на ремне, холодный металл коснулся кожи. Когда мягкий язык широко и влажно лизнул головку, Диппер захлебнулся выдохом, смял простыню и едва нашёл в себе силы, чтобы вынырнуть, уйти от чересчур откровенных ласк. Он даже целоваться не был готов. Но Билл, кажется, самому себе сорвал тормоза, начисто стёр любые барьеры; он не стал спорить и подался наверх. Вжался в Диппера твёрдым жилистым телом, ладонь к ладони, бедро к бедру. Толкнулся, проезжаясь членом по впалому животу, и упёрся лбом о лоб друга, всё ещё не отводя от него взгляда. Любовался, ничуть не таясь. Билл смотрел так, словно отчаянно не мог насмотреться. Словно хотел запомнить, навсегда запечатлеть этот момент в памяти. От такой откровенности у Диппера ёкнуло сердце. Эта одержимая, немыслимая в своей голодной мощи жажда обладать была ему в новинку и пугала до чёртиков; но, кажется, именно на неё он надеялся нарваться, когда принял решение провести с Биллом всю эту ночь. Пачка презервативов обнаружилась на полу под кроватью. Диппер достал её сам. И, порвав зубами серебристый квадратик, сам же раскатал резинку по горячему налитому члену. Перед тем, как откинуться назад на подушки, поцеловал Билла в скулу, открытое горло и напряжённое, чуть угловатое плечо. Смуглая кожа под его губами пахла чуть терпко, хорошо и очень знакомо. Билл навалился на него, ткнулся лицом в перекат плеча, позволил обвить себя руками и, разводя колени Диппера шире, толкнулся в растянутую, но всё ещё узкую, жаркую тесноту. Проникновение отдалось внутри жгучей болью. Диппер, даже понимая, что зажиматься нельзя, напрягся. Его словно полоснуло огнём; он зажмурился, прикусил губу и задержал дыхание, пытаясь свыкнуться с этим болезненным жжением между ног. А потом вдруг почувствовал: ласковые пальцы убирают с его лба прядь волос. Заводят за ухо, оглаживают, вычерчивая линии, скулы и крылья носа, дуги бровей и веки над трепещущими ресницами. Доверившись этим рукам, он раскрылся, попытался расслабиться. И тихий шёпот тут же коснулся его искривлённого рта. — Посмотри на меня. Посмотри, Сосенка. Ну же. Тёплый язык прошёлся по его губам. Широко поперёк и острым кончиком вдоль, заставляя вздрогнуть. Билл, скользнув ладонями по раскрытым бёдрам, надавил и согнул послушное тело, и лишь дождавшись, когда Диппер раскроет затуманенные, всё ещё полуприкрытые влажными ресницами глаза, толкнулся в него снова. Но в этот раз получилось глубоко, размашисто, плавно. Диппер содрогнулся и вскрикнул — уже не от боли, но от острого и яркого удовольствия. Билл тут же припал губами к его шее. Целовал, не жалея, помечая налитыми огнём следами, будто пытаясь отомстить тем самым за запрет на настоящие поцелуи. Он кусался и наращивал темп, трахая Диппера с выверенной оттяжкой и кусая, вылизывая тонкую бледную кожу, пока вся она на плечах и шее не покрылась пунцовеющими отметинами. Первые минуты Диппер пытался отвечать. Раскачивался в такт, подавался навстречу, но быстро сдался. Билл начисто перехватил инициативу; Дипперу оставалось лишь цепляться за него с отчаянием утопающего и глотать стоны, и кусать губы, и чувствовать, как саднит горло и ещё больше саднит внизу — смазки на презервативе решительно не хватало — и как от этой несильной, заглушающейся наслаждением боли удовольствие обостряется и из полного становится режущим, острым, практически нестерпимым. В шёпоте Билла, сдавленном, щекочущем его шею, Диппер без труда различил собственное имя. От этого в груди защемило. Что-то в голосе друга показалось ему больным, отчаянным, сорванным. Совсем не тем, что он собирался слышать. Он надеялся, что оба они получат то, что хотят. И это, наверное, было несправедливо — что ему настолько хорошо, в то время как Билл... Диппер зарылся пальцами в его волосы. В рубиновых отблесках заката белые пряди отливали красным. Практически рыжим, если не придираться к оттенкам. Потянул, заставив Сайфера посмотреть на него. Билл замер, глядя непонимающе. От вида такого вот Сайфера — возбуждённого, будто бы опьянённого, разгорячённого и едва ли отдающего себе отчёт — Диппера повело ещё сильнее. Он подался ближе и накрыл рот Билла своим. Скользнул языком внутрь, слизнул вкус мятной пасты и почему-то полыни и быстро отпустил, отдав Сайферу инициативу. Тот не стал церемониться. Вновь загнав в него член на всю длину и принявшись брать уже так, глубоко и неторопливо, двигаясь внутри и почти не выходя, поцеловал с такой волнительной щемящей нежностью, которую Диппер, признаться, не мог ожидать от него даже в самых откровенных мечтах. Нежность эта, впрочем, быстро сменилась настойчивой пылкой жадностью. Спустя секунды Билл уже кусал его губы и вылизывал их по-собачьи влажно и горячо. Потом, просунув свободную руку между их телами, обхватил тесными пальцами давно ноющий потяжелевший член. Провёл по нему кольцом; требовательный стон оказался проглочен им в ту же секунду. Диппер же окончательно потерялся в ощущениях. Язык Билла у него во рту, член в заднице, пальцы на его собственном члене... Всё смешалось, спуталось. Всё было не так, как раньше. Впервые Диппер не отдавался и не брал — его брали. Брали, как нечто ценное, важное, нужное. Делая всё ради него одного. Брали, любя. То ли почувствовав близость разрядки, то ли просто удачно угадав момент, Билл разорвал поцелуй и отстранился, чтобы посмотреть ему в глаза. А потом сделал особенно ловкое, протяжное движение пальцами и толкнулся ещё раз — с размахом и глубоко. В ответ его действиям оргазм тут же накрыл Диппера крышесносной волной. Разлился внутри жаром, расплавил, разбил осколками, склеил заново, и пока он, задыхаясь, дрожал под тяжестью трахающего его тела, Билл сам, впившись зубами в его уже ноющее от отметин плечо, в пару быстрых смазанных толчков довёл себя до конца. ...они лежали так, прижавшись друг к другу, ещё несколько долгих минут. Билл цепким, почти немигающим взглядом изучал профиль Диппера, Диппер же рассеянно водил кончиками пальцев по его раскрытой ладони. Время текло и тянулось; за окном темнело. От близости обнажённого тела Пайнс ещё не начал заводиться снова, но уже подумывал о втором заходе, когда Билл вдруг сказал: — Перетащим твои вещи завтра с утра. Заведующего ещё не будет на месте, но документы можно переоформить и в понедельник. Я тут, вообще-то, всю комнату завалил барахлом, ну да поместимся. Кровати можно сдвинуть — если поставить эту вон у той стены, а вторую развернуть на девяносто градусов, встанут отлично. Шкаф в угол, поближе к окну, другой шкаф пусть остаётся на месте. Столы тоже расположены удобно, но если посчитаешь нужным... — Билл. — Приподнявшись на локтях, Диппер посмотрел ему в лицо. Сердце тревожно сжалось. Кажется, Билл не понял его — либо же понял не до конца. — Билл, послушай. Ты не... ты же понимаешь, что я не собираюсь к тебе переезжать? В жёлтых глазах мелькнуло нечто, очень похожее на понимание. Но Билл не подал виду. И, сев на кровати, скривил рот подобием улыбки. — И почему же? Он, наверное, старался выставить себя насмешливым, едким и ничуть не переживающим. Только голос его всё равно сломался и дрогнул на самом конце вопроса. Дипперу показалось, что своим ответом он начисто перерезает верёвки, державшие наведённый между ними мост. Но он заставил себя сказать очень твёрдо: — Мы не вместе, Билл. Ты мой друг, и я... я пойму, если ты не захочешь, чтобы так продолжалось. Но моё отношение к тебе осталось тем же. Это был секс, и только. Просто секс, так что мы... — Знаешь, Сосенка. — Билл не изменился в лице. Оно словно застыло маской, слишком худое и даже жутковатое в глубоких тенях, что бросало на него заходящее солнце. — В следующий раз, когда захочешь потрахаться, будь добр — найди кого-нибудь на стороне. Он не стал останавливать Диппера, когда тот, морщась от боли в пояснице, поднялся с постели и принялся поспешно натягивать свою небрежно брошенную на пол одежду. И когда Пайнс обернулся у самой двери, надеясь сказать если не словами, то взглядом, что, чёрт, ему действительно очень жаль, лишь молча усмехнулся. Смешок получился сухим и горьким даже по звучанию. Диппер не выдержал первым. — Я зайду завтра? Если мы сможем... — Не зайдёшь. Не сможем. Всё просто, Сосенка: сейчас ты либо остаёшься со мной, либо уходишь. Насовсем. Он замолк на пару секунд. Глядя на Диппера исподлобья, дрогнул уголком рта и каким-то чужим, неприятным и севшим голосом попросил: — И больше не приходи.