Это тебя не касается

-…после чего я завяжу тебе глаза твоим же шёлковым галстуком. И ты полностью окажешься в моих руках. Не сможешь пошевелить ни одним мускулом. Совсем, представляешь? О, я возьму от тебя всё. И с процентами, — с придыханием прошептал Лоик и — Монс был готов поставить что угодно — довольно ухмыльнулся, услышав сдавленный стон шведа. — Напомнить тебе, кто всё это задумал? — сквозь зубы процедил Монс, утыкаясь лбом в холодную стену и стараясь выместить из головы похотливые мысли. А для этого требовалось устранить их причину. Как раз связать шёлковым галстуком и сунуть куда-нибудь под кровать было бы в самый раз. — Ну-у, — протянул парень, тихо засмеявшись. От этого смеха по телу прошлась новая волна жара, вынуждая уже вполне заметную эрекцию больно упереться в молнию на джинсах. Селмерлёв пообещал себе как-нибудь придушить паршивца… этой самой эрекцией! — Кто же тебе виноват, что ты умудряешься заставить меня извиваться в постели даже без своего непосредственного участия? Образ Лоика, выгибающегося на мягких простынях и медленно, смакуя момент, водящего своими тонкими пальцами по твёрдому члену или растягивающего себя этими же блядскими пальцами, которые в равной степени завораживающе порхают над клавишами и надрачивают, живо возник перед глазами, и Монс на полном серьёзе испугался спустить прямо в эту секунду в штаны, как какой-то школьник. Ладонь на мобильнике крепко сжалась. — Лоик, — предостерегающе позвал мужчина. — Я на работе. — Я тоже. И что? — легкомысленно хмыкнул Нотте. — Здесь полно людей, — недвусмысленно намекнул Монс. Говорить прямо, что он на взводе настолько, что возбудился от небольшой телефонной шалости своего мальчика, ему не хотелось от слова совсем. Кроме того, парень и так давно всё понял. Довести шведа, в конце концов, и было причиной звонка. — Здесь тоже! — его голос сквозил незлой насмешкой, от чего Селмерлёв покачал головой. Всё-таки он встречается с настоящим ребёнком. И спит с ребёнком. Да боже мой… — А что, возникли проблемы? Монс тяжело выдохнул, зажмуриваясь и отсчитывая от десяти до нуля. Ориентировочно перерыв должен закончиться минут через десять, но это не особенно решало возникших проблем. На сцене, в тёмном закулисье которой притаился швед, постоянно были люди. Налаживали свет — много света. Очень много света -, проверяли звук, просто пили кофе, наслаждаясь видом и масштабом Арены — словом делали всё, чтобы помешать Монсу незамеченным проскользнуть в туалет и с позором принять поражение. — Во сколько ты прилетаешь? — решив сменить тему и заранее угадывая, чем закончится эта попытка, спросил Селмерлёв. — Вечером, — почему-то просто ответил Лоик. Неужели дошло? — Но не поздно. Думаю, к шести по-вашему, — скорее всего, он поднял запястье, тряхнул им, хмурясь на циферблат и с неудовольствие думая, что время придётся переводить. — А почему ты спрашиваешь? — Нужно тебя встретить… — Ах ты какой! — восхитился Нотте. — Не дождёшься в отеле? Зажмёшь прямо в аэропорте? Или машине? Или… — Кроме того, — вклинился в словесный поток Монс, чтобы не дать парню переключиться обратно. — У нас сегодня вечеринка намечается. — О, нет, — из динамика донёсся мученический стон. — Как в прошлом году что ли? — Тебя что-то не устраивает? Я так не заметил. Ты тогда изрядно надрался, — усмехнулся мужчина. — Скромник из Бельгии, ну-ну. — А тебе строила глазки Гагарина, против чего ты не был, — раздражённо напомнил Лоик. Монс нежно улыбнулся. Нотте всегда был таким — шутил, смеялся и отмахивался от вопросов, пряча за показным весельем, что его что-то гнетёт. Вот и сейчас все эти заигрывания — лишь способ сказать «я скучаю по тебе». — Я люблю тебя, — произнёс швед, прислушиваясь к тишине, повисшей на том конце трубки. Он не часто говорил это — то есть, гораздо реже, чем сам Нотте -, поэтому признания всякий раз заставляли парня оторопело вытаращиться и приоткрыть рот. — Не думай даже, что это тебя спасёт, — проворчал Лоик, но по голосу было слышно, что он вполне спокоен, доволен и настроен миролюбиво. — Так вот о том, что тебе грозит… — Монс! Кто-нибудь видел его? — раздался громкий голос со стороны сцены, заставивший Селмерлёва замереть. Взгляд мужчины машинально скользнул вниз, отмечая, что его проблема стала менее заметной, но не исчезла полностью. Кадык дёрнулся, когда Монс прочистил горло и приземлился на одну из коробок, дно которой с грохотом обвалилось. — Монс? Что случилось? — эротичный полушёпот сменился обеспокоенностью. Мужчину посетили два желания: злорадно пошутить насчёт столь быстрой смены настроения и, как ни парадоксально, успокоить. — Ничего, помолчи, — выдохнул он, поморщившись от боли в заднице, но подниматься не спешил. Плотная тёмно-синяя ткань, служившая укрытием от всего, что происходило за её пределами, отодвинулась ровно настолько, чтобы впустить узкую полоску света и высокую фигуру. Женскую и, несомненно, знакомую. — Эй, ты меня слышишь? — не унимался Лоик. — Бога ради, молчи же, — шикнул на него Монс, опуская руку с телефоном вниз и приветливо улыбаясь партнёрше. — Петра. Очень рад. — Ага, поэтому сидишь, как крот? — с сомнением произнесла женщина, хмуря красивые брови и пытаясь привыкнуть к темноте, обрушившейся на зрение после залитого светом зала Арены. Монс попытался непринуждённо закинуть ногу на ногу, чтобы не вызвать лишних подозрений, но этому мешало, как минимум, то, что он рассиживал на полу. — Что ты здесь вообще делаешь? — Сижу, как крот, — пожал плечами швед. — Но на самом деле у меня тут… — он продемонстрировал телефон. — О, — Петра пару раз моргнула, понимающе улыбаясь и кладя ладонь на грудь. — Мог бы сразу сказать. Я, наверное, помешала… — Если только чуть-чуть, — расслабляясь, засмеялся Монс. — Хорошо, тогда я скажу, чтобы тебя не беспокоили, — она указала большим пальцем в сторону кулисы, на что швед благодарно кивнул. — Только ты не слишком задерживайся, мне ещё с тобой поговорить надо. — Да, конечно. Спасибо. — И, Монс, — Петра остановилась, весело щурясь. — Скажи Лоику, чтобы поаккуратнее там. А то как дети, честное слово, — женщина недвусмысленно опустила глаза на скрещенные ноги Селмерлёва, тут же возвращаясь к его поалевшему лицу. И, посмеиваясь, оставила коллегу в одиночестве. ***  — Серге-е-ей, — протянул Дауэ, отрываясь от своего айфона и запрокидывая голову вверх, чтобы увидеть лицо парня. Это достаточно быстро вошло у них в привычку — Лазарев устраивался на диване, а Дауэ занимал всё остальное пространство, укладывая голову на колени русскому, как большой кот. Сергей с удивлением для себя отметил, что даже когда Боба нет рядом, что в принципе бывает очень редко, он всё равно не садился в кресло. И, философски рассудив, что это судьба, успокоился на том. Голландец выжидающе сложил пальцы в замок, но от Лазарева добился только кивка — книгу, названия которой парню не удалось прочитать, потому что она была на русском, он так и не убрал. Вообще Дауэ нравилось смотреть на Сергея, пока тот бы на чём-то сосредоточен — его взгляд становился цепким, тёмные глаза обжигали, красивые черты становились острее, да и сам по себе он представлял такую соблазнительную картину, что хотелось обратить эту его сосредоточенность на себя, но Дауэ никогда не решался нарушить ту особую атмосферу, в которую погружался его прекрасный русский. — Я слушаю тебя, — поторопил Лазарев, когда пауза слишком затянулась. — Не слушаешь, — обличил Дауэ, принимая сидячее положение. — Я могу делать несколько дел одновременно, — сообщил Сергей, касаясь пальцем языка и переворачивая страницу. — Цезарь, — иронично окрестил голландец, на что Лазарев вздохнул и через пару секунд, заложив между страницами палец, прикрыл книгу. Дауэ оживился. — Что читал? — 451 градус по Фаренгейту, — сказал Сергей, наблюдая, как вытянулось лицо Дауэ, а потом страдальчески скривилось. — Мне нравится, когда ты говоришь на русском… — Я знаю, — перебил Лазарев. -…но я его совсем не понимаю, — не обращая внимания на вставку парня, закончил Боб. — Тебе нужна практика, — пожал плечами Сергей. — Что-то же ты понял? — Ну… Фаренгейт, — согласился Дауэ, закусив щёку изнутри. Чего он действительно никак не мог — так это загадочную русскую душу своего парня, постоянно смеющегося над ним, либо молчаливо улыбающегося своим мыслям. Это могло бы неслабо взбесить Боба, который привык смеяться над собой, но только когда он осознаёт, над чем смеётся. Могло, если бы не чёртовы ямочки на смуглых щеках. — Молодец, — ласково улыбнулся Лазарев, демонстрируя обложку голландцу ещё раз. — Признал? — Чет… Фа… — Боб округлил глаза, не понимая, как до него не дошло сразу. — Бредбери? Рей Бредбери? Серьёзно? — Абсолютно, — уверил его парень, невесомо касаясь губами щеки Дауэ и поднимаясь с дивана. — Так что ты хотел? — спросил он, наливая из графина воду. — Ммм, — Дауэ сморгнул, подбирая под себя ноги и упираясь в колени локтями. — Да, вот что. Ты решил в чём пойдёшь на вечеринку? — Что? — брови недоумённо съехались к переносице, тут же взлетая вверх. — А, да. Нет! Нет, не решил, — Сергей перевёл взгляд на окно, болтая в руках ополовиненный стакан. — Это важно? Типа… мы обязаны идти туда? — Да! Само собой, — от удивления Боб даже приподнялся на месте, но тут же рухнул обратно на подушки.- Такая возможность даётся один раз, Сергей. — Так уж один, — мотнул головой Лазарев, присаживаясь на стеклянный столик, и одарил принявшего вид возмущённого величества Дауэ скептическим взглядом. — Они постоянно их закатывают. Ну, раза два ещё — точно. — Я тебя не понимаю, — честно признался голландец. — Это же просто способ расслабиться. Дальше нам придётся впахивать, выкладываться на всю катушку. И… — Ты вообще не представляешь, чего хочешь, — с силой проводя ладонью по лбу, оповестил парень и тут же поспешил добавить, чтобы Дауэ не успел распалиться на тему несвоевременного языкового барьера. — Разберёмся ближе к вечеру. Через пару часов вернусь, ладно? Лазарев ловко вскочил на ноги, скрываясь за дверью спальни. Дауэ прикусил губу, откидываясь на спинку, от чего тёмные волосы рассыпались по белой коже дивана, и упёрся внимательными глазами в приоткрытую дверь — такую же, как и в его номере, со стеклянными матовыми вставками. Порой ему очень хотелось вскрыть эту красивую голову, залезть в этот невероятный мозг и, наконец, узнать все тайны, что кроются там. Скорее всего, там аккуратно упакована небольшая вселенная со своими мириадами созвездий, планетами и жителями, населяющими их. У них свои технологии и жизненные нормы, но они создают абсолютно совершенные и непонятные вещи. Боб улыбнулся. Сергей вдохновлял его на все эти странные, но завораживающие глупости. У него редко бывали творческие простои. От слова никогда, на самом-то деле. Парень не особо понимал других людей искусства, жалующихся на то, какой всё это труд и прочий бред, ведь чем они все занимались по сути своей? Высвобождали мир, заключенный в них самих. То, вокруг чего он строился. Наверное, из-за этого невозможного русского принца сейчас так легко новые мелодии срывались со струн. Удивительно, как быстро он сумел приковать к себе всё внимание Дауэ. Полностью. Безапелляционно. И его взволнованность неприятно колола Дауэ изнутри. — Ты в порядке? — спросил он, когда облачившийся в тёмно-синюю рубашку Сергей вернулся к нему. — Да, — спокойно кивнул Лазарев, поправляя воротник и мягко улыбаясь. — Я просто совсем забыл про репетицию. С тобой это происходит постоянно. Как бы Филипп не запер меня здесь до конца конкурса. — Ну, пусть попробует, — хмыкнул Боб, плавно поднимаясь и подходя почти вплотную. — Иди, пой. Но, — пальцы сжали многострадальный воротник. — Делай это для меня. И с мыслями обо мне. — Как всегда, — усмехнулся Сергей, накрывая ладони Дауэ своими. Он подался вперёд, на секунду ловя взгляд напротив, с удовольствием отметив, как мгновенно расширились зрачки. Горячее дыхание с пряной примесью одеколона щекотало лицо голландца, заставляя просяще разомкнуть губы. По телу патокой разливалось вязкое возбуждение. — Проваливай уже, — томно прошептал он. И, противореча себе, перебрался похолодевшими пальцами на нежную шею, увлекая Лазарева в глубокий поцелуй. *** Монс поднёс бокал к губам. Характерный лёгкий запах шампанского ударил в нос — швед никогда не мог сказать, чем именно оно пахнет -, а блестящие стенки атаковали искристые пузырьки, призывно лопающиеся и как бы намекающие, что если он живо не опрокинет их в себя, то напиток пропадёт зря. И он хотел. Нет, не совсем так. Он очень сильно хотел… …и со вздохом отставил фужер в сторону. Самолёт Лоика задержали в аэропорту, поэтому вылет отложили на три часа, что значило — никакого алкоголя. Не то, чтобы Монс планировал напиться, хотя он бы не отказался, и не то, чтобы он не мог чуть выпившим ехать в аэропорт — статус гордости страны давал кое-какие привилегии — или взять на худой конец такси, просто не хотелось давать бельгийскому засранцу повод для шуток или шанс расчехлить его прямо в машине. Да и слишком уж он по нему соскучился, чтобы смазывать момент встречи. Шампанское продолжало шипеть. Монс грустно вздохнул. Вечеринка была громкой. Ресторан, арендованный организаторами, был похож на огромный гостиничный люкс-номер — всюду рассованы мягкие пуфы, встать с которых представлялось непростой такой задачей, столы были сдвинуты к стенам, чтобы освободить место в середине, куда падал свет десятков осветителей, закреплённых на возвышении, где разместился ди-джей со своей аппаратурой и вип-места с ютившимися там парочками. — А от тебя трезвостью так и тянет, — прокричал Дауэ на ухо вздрогнувшему Монсу, смачно хлопнув того по плечу и перемахивая через низкую диванную спинку. Швед ощутимо ткнул оборзевшего друга в бок и только после этого подал ладонь для рукопожатия. — Предлагаешь накидаться и пугать людей? — поинтересовался Монс, приподнимая брови. — Как вариант, — Дауэ пригубил оставленное Селмерлёвым шампанское, на что тот махнул рукой, мол, конечно, угощайся. Как будто ему это было надо, ага. — Жуткая гадость, — передёрнув плечами, скривился голландец и высунул язык. — Кислятина. Прямо как твоё лицо сейчас. — Толсто, — спокойно отмахнулся швед. — Зато правдиво, — поучительно заметил парень, воздев палец вверх.- А где твой бельгиец? Давно не виделись с ним — с прошлого раза обещался ему морду набить за то, что вы опоздали из-за его либидо на паром. — Летит ещё. Думаешь, иначе бы ты на ногах стоял? — Не понял. — Литрбол, — коротко напомнил Монс, следя за тем, как лицо друга озаряет воспоминаниями. — Никогда не думал, что меня спасёт твоя почти семейная жизнь, — желая хоть как-то уколоть шведа, делано-благодарно произнёс Дауэ. — Отработ… - мужчина споткнулся на полуслове. Боб явно слушал его вполуха, если слушал вообще. Внимание парня занимало что-то куда более интересное. Но, как бы швед не отслеживал, куда смотрит Дауэ, понять не мог, что именно. - Куда ты всё смотришь? Боб загадочно улыбнулся, с уважением отмечая, как ловко соскочил с темы Селмерлёв, но плотоядного взгляда со своей цели так и не свёл. *** Сергею часто говорили, что любят. Говорила мама перед каждым выступлением ансамбля. Говорили друзья, обнимая за шею. Говорили девушки, засыпая под ленивое перебирание волос. Сначала он, в силу врождённой скромности, не верил, а потом смирился и привык. В конце концов это было приятно. Его всегда считали милым и мягким из-за мальчишеской улыбки. Добрым и отзывчивым из-за безграничной жертвенности. Да, пожалуй, Сергея даже очень любили, но пьяного его просто обожали. Лазарев с семнадцати не смеялся над фильмами, в которых чуть выпивший персонаж слетал с катушек, а на утро мало что помнил и вообще оказывался чёрт-знает-где с татуировкой с известным трёхсимвольным обозначением на лбу. Не смеялся, поскольку это было вообще нифига не весело. Это была больная мозоль всякого человека, много держащего в себе. Ограничивать себя в проявлении чувств, которые реально могут задеть кого-то, со временем становится проще, чем кажется на первый взгляд и со временем входит в привычку полностью. Однако случаются моменты… Виски обжигает горло, в то время как лицо, чуть покрасневшее от градуса и жары, создавшейся благодаря толпе, окружившей парня со всех сторон, не дрогнуло ни одним мускулом. Тело почти не ощущалось — оно было невесомым и лёгким, а случайные прикосновения танцующих рядом певцов вообще были какими-то фантомными. На краю сознания Сергей чувствовал, что вечеринка начинает выходить из-под контроля. Лёгкое веселье плавно перетекало в отрыв, взрываясь под кожей сотнями фейерверков. Движения становились откровеннее, улыбки раскованней, а взгляды сталкивались напрямую и смотрели, пока глаза не переключались на другой объект. Нет, это не была странная подростковая тусовка, кончающаяся в лучшем случае такой же странной оргией. Каждый здесь был акулой, приехавшей яростно сражаться, но, пока до битвы оставалось время, то почему бы не развлечься с сегодняшними друзьями и завтрашними соперниками? Сергей сморгнул, отгоняя тяжёлые, непрошеные мысли, когда чья-то широкая ладонь коротко скользнула по спине, а в следующий момент впереди возникло донельзя довольное лицо Дауэ. На секунду Лазарев испугался того, насколько этот парень был красив — на слегка взмокшей коже сверкали огни стробоскопа, глаза самодовольно оглядывали самого Сергея, от чего температура, казалось бы, подскочила в разы. — Развлекаешься? — шепнул Боб, прильнув к груди парня и поглаживая пальцами его бока, скрытые чёрной тонкой футболкой. Мягкие губы невесомо касались уха. Так хотелось повернуть голову, чтобы почувствовать их. — Это была твоя идея, — левый уголок губы стремительно пополз вверх. — И она оказалась блестящей! — глаза по-детски распахнулись ещё больше. — Скажи это. Ну же, что тебе стоит вообще? — Она блестящая, — сдался без боя Лазарев на радость голландца. Тот быстро нашёл его руку своей, несильно сжимая и увлекая за собой. — Есть ещё одна! — объяснился Дауэ, когда толпа осталась позади. За всё время Сергею так и не удалось посетить вип-зону. Он часто бывал там, когда кто-то из знакомых закатывал вечеринки в подобных местах, поэтому особенно и не рвался, отдаваясь общению с другими конкурсантами. То, что происходило на возвышении сейчас, было для него загадкой, которую для него разгадал Боб. Картина была похожа на Лазаревский класс так седьмой. Человек десять, преимущественно девушек, сидели на полу, поджав под себя ноги. Они окружили небольшую бутылку из тёмного стекла, на которой в эту секунду лежала длиннопалая ладонь Габора. Лицо парня удивлённо вытянулось. — Лазарев! — дружелюбно вскрикнул он, похлопав ребят рядом с собой по плечам, заставляя чуть посторониться для вновь прибывших. — Ты — последний, кого я ожидал увидеть. — Решил попытать удачу… так? — подколол Сергей, приземляясь рядом и игнорируя елейные улыбки исполнительниц, обрадовавшихся такому пополнению. Сидевшие в кругу захохотали. — Хотя бы так, — нешироко развёл руками Габор, едва не задевая обложивших с двух сторон конкурсантов. И крутанул бутылку. Реальность превратилась в спираль из тёмного стекла, смеха, двусмысленных переглядываний и касаний губ — липких от губной помады, либо крепких, мужских. Сергей выпустил нить реальности из рук, и она немедленно сверкнула ярким хвостом, ныряя в темноту, оставляя его на поруки жару и алкоголю. — Ну, наконец-то, — хрипло выдохнули совсем рядом. Руки с аккуратными пальцами с силой провели по напряжённому торсу, задирая футболку, являя жадным глазам участок оголённой кожи, а на бёдрах чувствовалась тяжесть чужого тела. Лазарев не успел обдумать, когда твёрдый пол под ним превратился во вполне реальную, не похожую на пьяный бред, кровать. Весьма знакомую, надо сказать, кровать. Но, чтобы успеть обдумать что-то, нужно хотя бы начать думать. А думать парень не мог. Возбуждение вязко опутывало мозг и жаждало наконец вырваться наружу. Сильные руки опустились на талию, тело совершило рывок, опрокидывая оседлавшего его бёдра человека на спину. Сергей навис сверху, пытаясь рассмотреть лицо. — Порой я сомневаюсь, что ты человек, Дауэ, — выстонал Лазарев, сжимая аппетитную задницу. — Что? — шепнули над ухом, пока руки резво справлялись с ремнём и бельём. — Дауэ давно ушёл, — а затем Сергея вновь втянули в горячий поцелуй.