Сказка о золотом петушке

Прошло около месяца с тех пор, как Оикава Тоору, куриный бог версии 2.0 «Золотой петушок» обосновался в качестве охранной сигнализации во дворце короля Аобаджосай. За все три недели чуткого сна, за все три недели безукоризненного дневного бдения не произошло ровным счетом ничего, что бы могло оправдать тот хлеб, рахат-лукум и прочую чурчхеллу, которых поедал шатен. Он усердно высматривал предполагаемых супостатов и на юге, и на востоке, и даже успевал за придворными приглядывать, не говоря уж о слежке за самочувствием монарха, особенно когда тот принимал ванну, но, если не считать вселенского плача в Шираторизавском ханстве и спортивных состязаний ФукуроНеко, в которых использовались деревянные шары, слоны и сачки на длинных палках, наблюдение за окрестными странами было на редкость нудным. Тоору был разочарован в соседних правителях. Ему так хотелось однажды узреть назревающий военный конфликт, завопить дурниной, истерически рыдать наемной кликушей и бегать по дворцу, призывая всех хвататься за копья и луки, ему, как королеве драмы, порой болезненно не хватало повода закутаться в траурную шаль и при каждом удобном случае заваливаться в обмороки, как только рядом окажется молодой человек, способный поймать стремительно падающее тело. Он бы с таким удовольствием припал к могучей, широкой груди Ивайзуми, обливаясь горючими слезами, а где неловкие утешения, там и до панибратских объятий недалеко, а уж оттуда до королевской кровати с вопиюще-аляповатым балдахином и вовсе рукой подать. Но на этой идеально-ровной и относительно прямой дороге к сердцу и прочим составляющим монарха, был небольшой такой бугорок, об который можно было от души так споткнуться и расквасить при падении нос. Кьётани Кентаро просто вселенской чуйкой распознал в курином боге претендента на звание первой наложницы короля, и теперь старался не оставлять Ивайзуми наедине с колдуном. Пока Оикава не рисковал связываться с ретивым бодигардом, от такой личности выкатыванием яйцом порчи не отделаешься, сам без яиц окажешься, нечем выкатывать будет (только не говорите, что в прошлых главах вы думали, что он делает это куриными яйцами *ухмыльнулся*). Если не принимать во внимание обыкновенную природную вредность блондина, становилось непонятно, с какого ляду он так взъелся на Оикаву, имеющего определенные, дальнозоркие виды на Ивайзуми, если учесть, что самому Кьётани тоже есть на кого смотреть, и это далеко не Хаджиме. Куриный бог как-то раз от скуки смотрел, кто чем во дворце занимается, и лучше бы он не переключал «канал», по которому транслировали, как Бокуто с Куроо сначала стащили со всех фрейлин при дворе их панталоны, а потом несколько часов к ряду примеряли дамское исподнее, до слез смеясь друг над другом и сами над собой. Ивайзуми сидел в саду в обществе своего дряхлого гарема, пережевывая старухам кашу, Киндаичи, соорудив крепость из подушек и одеял (причем оные принадлежали архивариусу Куними), мелким, девичьим почерком вел личный дневник, чему-то туманно улыбаясь (к слову, писарь, после того, как гадание на суженого указало ему на куриного бога, старался обходить Оикаву десятой дорогой, даже если та проходила через заросли крапивы, городскую стену или окно восьмого этажа). Еще запущенней обстояли дела у Матсукавы и Ханамаки – парни стояли у наполированного до зеркального блеска щита и мелкими щипцами выдергивали волосья из ноздрей, обливаясь от такой косметической процедуры слезами. Оикава только и успел с отвращением подумать о том, какое из видений наиболее гадостное и отталкивающее (лидировало с огромным отрывом пережевывание пищи), как глаза сами по себе отыскали Кьётани и меланхолично работающий челюстями Ивайзуми резко съехал на самое последнее место в данном рейтинге. Раскрылетившийся на огромной постели Кентаро яростно жевал подушку с тем же рвением, с которым Хаджиме старался на благо престарелых кокоток, а над выпяченной задницей телохранителя короля трудился Яхаба, тщательно вылизывая подергивающийся анус блондина. Оикаве впервые в жизни захотелось ослепнуть, потому что в отличие от богоподобных МатсуХаны начальник стражи был далек от категории «красавец», да и ракурс обзора был выбран крайне неудачно, складывалось ощущение, что Тоору стоит, практически уткнувшись носом в ягодицы Кьётани. Оикава почувствовал, что волосы приподнимаются с такой силой, что зашевелилась тиара на голове. Куриный бог помотал головой, по-детски потер кулаками глаза и отвернулся в сторону Бокуто с Куроо, которым стало мало панталон, и они нацепили на себя старушечьи чепцы, пуще прежнего заливаясь беззвучным для колдуна хохотом. Нахрен так жить, понадобится много времени и нервов, чтобы хоть как-то забыть столь ужасную, мерзопакостную картину, совершенно не возбуждающую, как это было в случае с сексом Матсукавы и Ханамаки, а наоборот, ущемляющую его мужское достоинство. Спохватившись, что его наняли не для подглядывания за своими сторонниками и безобидными дуралеями, Оикава снова обратил свой порядком воспаленный взор в сторону Шираторизавского ханства. Правительницы сего государства нигде не было видно, а ее сын, Вакатоши, с самой серьезной и одновременно постной физиономией стоял у окна, причесывая напяленный на голову кудрявый шиньон. Сочетание военного мундира, кажется, не снимаемого даже на ночь, с дамским париком, было настолько ужасающим, что Тоору поскорее вернулся к созерцанию прелюдий Кьётани и Яхабы, застав последних за более активными действиями. Чертово Шираторизавское ханство, всегда и всюду успевающее выйти победителями в любых ситуациях, распрях и международных соревнованиях, даже в рейтинге по мерзости досуга и то смогло обскакать Сейджо на сто очков вперед. Даже плакать хочется, как Кьётани, которого жестко вдалбливали в постель, только вот в отличие от извивающегося и подмахивающего Кентаро, просящиеся наружу слезы куриного бога были от злости, нежели от удовольствия. Королева драмы получила повод для истерик и ушераздирающих рыданий, но, почему-то, все равно осталась недовольна.