Сказка о золотом петушке

Ивайзуми проклинал неведомого человека, по чьему проекту строили замок Сейджо. Личные палаты находились на верхних этажах, столовая – на самом первом, а чтобы дойти от тронного зала до комнаты МатсуХаны, требовалось не менее четверти часа. Но больше всего Хаджиме терпеть не мог Унылую башню, ту, в которой теперь обретался Оикава. Унылая башня имела довольно зловещую историю, здесь закончили свои дни многие женщины, приближенные к предыдущим монархам, забытые своими благодетелями и оставленными умирать без воды и еды, даже бабка Ивайзуми не избежала такой участи, но парень не из-за этого испытывал неприязнь к Унылой башне. К единственной ее верхней комнате вела шаткая, лишенная перилл лестница, представлявшая собой вбитые в стену доски. Хаджиме никогда и никому не говорил этого, но он ужасно боялся высоты. Всякий раз, поднимаясь в покои куриного бога для личной консультации (хотя толку от них было, как от Кьётани на поприще кормящих матерей), он вздрагивал, как от хлестких ударов банным веником по заднице, и старался всеми силами не смотреть себе под ноги. Стоило ему хоть на секунду отвлечься и кинуть взгляд вниз, на зияющую под сапогами пропасть, как голова начинала кружиться, Ивайзуми малодушно оседал и дальнейший путь проделывал ползком, цепко хватаясь пальцами за доски. Сегодняшний его визит не был связан с составлением личного гороскопа на неделю вперед или гаданием на суженного (почему-то, Оикава ворожил только на лиц мужского пола), Ивайзуми шел предложить куриному богу руку и сердце. Не насовсем. Для намечающегося бала. Бокуто и Куроо, наигравшись со своими поданными, переключилась на своих соседей, и так как Шираторизавское ханство послало послов восвояси, не желая ничего слышать про гулянки в дни траура по усопшей царице (что и понятно), праители ФукуроНеко переключили свое внимание на Аобаджосай, а чтобы зря не гонять туда-сюда послов, прибыли лично со слонами, свитами, рабами и прочей челядью. Так сказать, чтобы Ивайзуми не мог отвертеться, и чтобы оценить предполагаемого противника вблизи. Хаджиме, не будь дурак, посетовал на катастрофическую нехватку денег для подобного мероприятия (дескать, выделял средства жертвам Всемирного потопа), на что два юных монарха беспечно отмахнулись и взялись за организацию вечера, изъяснив притом желание лицезреть будущую королеву Аобаджосай. Ива правда не знал, на что тем двоим сдалась его пока что не существующая в природе невеста, но он чуял, что лучше бы ей появиться на балу. От Бокуто и Куроо все что хочешь жди, начиная внезапными, беспричинными военными действиями и заканчивая просьбами усыновить их. Ивайзуми достиг люка, ведущего в покои, толкнул его, поспешно поднялся в комнату и пожалел о своем нежелании соблюдать элементарные правила этикета и стучаться перед тем, как войти в чужую спальню. Опочивальня куриного бога, служившая ему еще и наблюдательным пунктом, была обставлена с безвкусием провинциальной, зажиточной купчихи, хватающей все, что шуршит, блестит, позвякивает и выглядит безобразно дорогим. На одну только кровать застесняется прилечь даже блудница, у которой за плечами не один десяток лет трудового стажа, а вот Оикава, возлежа на атласных простынях, никаких неудобств не испытывал. Хотя, какое вообще может быть стеснение у человека, блуждающего по замку почти в голом виде? Ивайзуми, боясь за глаза подданных, которые могли в любой момент сломаться от чересчур усердного разглядывания куриного бога, как-то предложил ему полунамеками одеться поприличнее, но Тоору лишь хмыкнул в ответ на просьбу надеть штаны. Ну, оно и понятно, не нравится – пускай не смотрят, вот только Оикава рисковал однажды допрыгаться и в один прекрасный день снести яйцо, на этот раз в самом деле куриное. — Вы что-то хотели, ваше величество? — он то почтительно выкал королю, то опускался до панибратского «Ива-чан». С самого утра, как только выяснилось, что сегодня вечером намечается бал, все высокопоставленные особы не сколько помогали с приготовлениями, сколько наводили свой собственный марафет, прекрасно понимая, что следующая гулянка еще неизвестно когда случится. МатсуХана, радуясь, что так удачно и вовремя накануне сделали эпиляцию внутренней части ноздрей, полировали ордена за подвиги, которые никогда не совершали на благо родного отечества, Кьётани собственноручно изготовил пару остро заточенных бревен, чтобы Бокуто и Куроо, если что пойдет не так, было на что присесть, а Оикава умащивался ароматными маслами и мазями. Активно втирая субстанции в бедра, он до того неприлично раскорячился, желая достать до самых труднодоступных мест, что Ивайзуми, хотел он того или нет, все видел. Абсолютно все. Набедренную повязку Оикава снял, чтобы та своим «хвостом» не мешала косметической процедуре, а то, что осталось на парне, было до того крохотным, почти что не скрывающим гениталий, что Хаджиме подумал, что повседневный наряд куриного бога еще по-монашески строг. — Хотел, — сухо выдавил из себя брюнет, вспомнив, что ему задали вопрос до того, как его схватил столбняк, однако, суть челобитной выветрилась практически начистую. Будешь тут помнить суровые реалии, когда перед тобой маячат ягодицами, будто издеваясь над вынужденным воздержанием монарха. — А я тут полазил в вашей ванной комнате, — бесхитростно поведал Тоору о своих похождениях. — И наткнулся на чудесную сливовую мазь для тела. Вы же не против, что я ее одолжил для бала? Хотя, судя по тому, как была завинчена крышка баночки, вы так ни разу не воспользовались притираниями и вам, скорее всего, все равно. — Да я как-то… и без подобной ерунды спокойно моюсь, — к Ивайзуми постепенно возвращалась способность мыслить. Ему все чаще удавалось отвести взор от практически нагого Оикавы и посмотреть куда-нибудь еще, и все лишь затем, чтобы вновь вернуться взглядом к манящему телу. Пальцы, лишенные своих когтистых перстней, медленно, завораживающе скользили по коже, от давления оставались быстро исчезающие красные следы, а витавший в комнате аромат сочной сливы наполнял рот вязкой слюной. Или, слива тут была вовсе не при делах?.. Тоору отвлекся от занятия и поманил пальцем застывшего истуканом монарха. Тот, как во сне, не совсем осознавая, что делает, повиновался призыву, приблизившись к постели. Куриный бог взял его за длань, перевернул ладонью кверху и, зачерпнув столовой ложкой большую порцию пахучей мази, шлепнул оную на руку Ивайзуми. — Намажете мне ягодицы, а то я не достаю… Не достает он, конечно. Только что вполне себе справлялся с лопатками и бедрами, а тут прям откуда ни возьмись образовалось большое расстояние до филейной части тела. Хаджиме сглотнул и, усилием воли собрав воедино всё свое мужество, скороговоркой выпалил: — Будешьнабалувкачествемоейкоролевы?! Тоору, обернувшись, удивленно воззрился на отчего-то покрасневшего монарха. У того сердце до того громко стучало об грудную клетку, что хотелось отозваться «кто там?». Он не мог понять, с чего у него пошла такая реакция, это же ведь не насовсем, просто на время бала, чтобы невесть что там удумавшие Куроо и Бокуто увидели долгожданную королеву и больше вопросов не имели, а тут в душе целый оркестр на гуслях бренчит, выводя простонародный мотивчик. Повисло молчание. Мазь в ладони Ивайзуми понемногу разогревалась и таяла, грозясь вот-вот пролиться на простыни. Куриный бог безмолвно хлопал пушистыми ресницами с таким видом, будто на него самого кто-то порчу яйцом выкатал, но через пару мгновений он оправился и заулыбался почище ехидствующих Матсукавы и Ханамаки: — Ива-чан, если ты так загорелся запретной страстью ко мне, тебе достаточно было сказать, что ты хочешь лицезреть меня в постели, а не начинать с предложения руки и сердца, — он отвернулся и улегся поудобнее на животе, ожидая втирания мази в задницу. — Ха-ха, я знал, я знааал, что ты не просто так на меня поглядываешь и просишь сюртук надеть, ревнуешь и боишься, что кто-то более респектабельный сможет увести меня у тебя? Хаджиме отчетливо почувствовал, как внутри него треснула и раскололась надвое добродетель под названием «любовь к ближнему». Не чуя самое себя, он размахнулся и со всей силы нашлепнул мазь на правое полужопие, да так звонко, будто кто-то тарелку разбил. — Ай!! — испуганно подпрыгнул куриный бог, а когда гневно обернулся, ухватившись за пылающую болью ягодицу, монарх громко хлопнул закрывшимся за ним люком.