Сказка о золотом петушке

Бал, что называется, удался на славу. Простой люд Сейджо, собиравшийся со дня на день устроить ополчение против монаршей власти, для такого случая даже перенес массовые беспорядки на другое число, издали наблюдая за тем патихардом, что творился в замке. Народ рассудил, что раз там отжигают правители ФукуроНеко, то королю Ивайзуми и без восстаний тошно. Изысканные вина лились рекой, столы ломились от разнообразных кушаний, и даже Кьётани не удержался перед ароматами блюд и вонзил зубы в куриную ножку, от чего изрядно перекосило хозяйку торжества. Оикава идеально играл свою роль. В меру лип к Хаджиме, кидал на него томные взгляды, а на расспросы Бокуто и Куроо выдал им такую родословную, что приставучие князья почувствовали себя жалкими отребьями на фоне могучего, как дуб, генеалогического древа принцессы Тоору. Ах, до чего прекрасным получился бал! Куда лучше того, что Ивайзуми мог ожидать от двух шутов, которым по недоразумению вместо колпаков с бубенцами нахлобучили на головы короны, однако, некоторая доля проказ все же присутствовала в умеренном количестве. Куроо и Бокуто презентовали Ивайзуми «наимягчайшую» подстилку на трон, и хотя небольшая подушка и впрямь выглядела пышной, так и просилась под задницу, Хаджиме на всякий случай перестраховался и ловко подложил подстилку на стул присаживающегося откушать Кентаро. Подушка издала крайне непристойный и громкий звук. Не было никаких сомнений, что виновницей вульгарного пердежа была именно она, но никак не капитан стражи, который приучен делать все крайне бесшумно и неуловимо. Кредо Кьётани – пустить «шептуна» рядом с неугодной личностью, чтобы свалить все улики на него. — Пока все идет благопристойно, как в богадельне, — заметил Ивайзуми вполголоса, пока Бокуто и Куроо отчалили донимать кого-нибудь еще. Оикава посторонился, пропуская пробежавшего мимо Кентаро, вознамерившегося найти того, кто посмел портить воздух в присутствии персон голубых кровей, и ответил: — За этот месяц я такого насмотрелся в сторону этих двоих умалишенных, что я даже немного разочарован, что они не верхом на крокодилах прибыли, — куриному богу было явно тесно в тугом корсете, куда подложили душных тряпок для образования волнующих грудей, но, что поделать, Ивайзуми не мог позволить кошаку и совеню хотя бы один повод придраться к его «будущей женушке» и потом повсюду пускать разные сплетни. — Ну, если бы они ограничились только этим, я бы счел себя самым везучим человеком в мире, — Хаджиме честно пытался глядеть в сторону развлекающейся толпы, но глаза сами по себе упорно скашивались в сторону напомаженного и разодетого куриного бога. Повезло, что у него личико смазливое. Парик в цвет природного окраса Оикавы, немного косметики, украшений и самое лучшее платье, оставшееся после матери, и никто из посторонних даже не заподозрил обмана. Бабу бы. Точно такую же, как Тоору. С тем же характером. С тем же мелодичным голосом. Обаятельной и порочной улыбкой. Совершенно бессовестную и готовую к любым постельным игрищам. Оркестр заиграл вальс, от столов, наконец, отлипли, разбились по парам и закружились по залу. Бокуто и Куроо, расставив руки в стороны, двинулись было в сторону немногочисленных фрейлин, еще не ушедших в декретный отпуск стараниями неизвестного, но крайне плодовитого придворного, но те быстро иссякли за маленькую, неприметную дверку, ведущую в служебные помещения, и сколько бы парни не скреблись к несговорчивым феминам, те так и не согласились «на кружок». Нисколечки не сконфуженные таким обстоятельством, Бокуто и Куроо пригласили на танец друг друга и штопоров ввинтились в круговорот вальсирующих. — Умора, да и только, — Ивайзуми со смехом указал в сторону Киндаичи, который то намеревался подступиться к архивариусу Куними, наблюдающему за танцующими со стороны, а когда тот обращал внимание на маячившего поблизости Ютаро, тот от волнения начинал кружить невидимую партнершу, с красным лицом глядя себе под ноги. Когда Куними надоело смотреть на неловкие брачные заигрывания Киндаичи, он подцепил под локоть вертящегося на месте писца и уверенно повел его в толпу. — Знаешь, занятия бальными танцами я в детстве до жути ненавидел. Это были две моей казни – пара часов общения со строгим учителем изящных искусств, день через два, и каждодневные занятия уроками географии. Так до сих пор и не помню – текут ли реки в моря или наоборот, вытекают из них, и на скольких слонах держится наш мир. Но если расположение государств можно было заучить с относительными страданиями, танцы казались мне, крайне неуклюжему тогда ребенку двенадцати лет, сущей пыткой, похуже выдавливания глаз или прожига плоти. Моей партнершей была моя ровесница, дочка кухарки. Я был безумно влюблен в нее, настолько сильно, на какие только чувства способен мальчик такого возраста. В чуть старшем возрасте мы такие воздушные замки на фундаменте нашей общей мечты строили, что там творенья великих архитекторов, так, песчаные куличики, по сравнению с нашими грезами. Оикава, затаив дыхание, слушал откровения, заранее догадываясь, что у этой истории первой любви довольно жалкий и огорчительный конец. — Отец и слышать ничего не хотел. Понятно дело, дочь кухарки, не хотел, чтобы в меня и в него пальцем тыкали. Ты не герой сказки, кричал он, только в глупых детских историях есть любовь с первого взгляда, бескорыстная и ничем материальным не обоснованная. Мы с ним ужасно ссорились, такие ужасные вещи друг другу говорили. Мне еще повезло, что я был единственным наследником престола, иначе меня бы в какую-нибудь крепость заточили, выдав народу басню о том, что у меня образовалась душевная болезнь. Так вот, он со мной заключил пари: я должен был проверить чувства возлюбленной. Меня одели в рванину, дали с собой котомку и на весь замок было объявлено, что меня изгоняют прочь, так как по закону человек королевской крови не может жениться на простолюдинке, я, дескать, выбрал любовь, и отныне я сам простолюдин, без кола и без двора. Я пошел к любимой, прекрасно уверенный в том, что она отправится за мной. На самом деле, я правда хотел уйти. Я не белоручка, я могу плотничать, я сильный, я бы выкормил нас, но… Когда я позвал ее за собой, сказав, что нашей любви уже ничто не будет мешать, она отказалась, сказав, что не хочет покидать теплое, насиженное место и идти неизвестно куда. Ты бы слышал эту мегеру, какие слова она мне копьями в сердце вонзала, хорошо, что никто больше не слышал моего позора. Если кратко, то вся суть ее насмешек сводилась к тому, что ей надоело быть нищенкой, работающей за еду и жалкие гроши, она видела себя королевой, обнищавший муж, ставший никем, ей был совершенно не нужен. Потом было объявлено, что меня миловали, так как я «одумался», мою бывшую любовь изгнали из замка, а я потерял всякую надежду когда-либо снова завести отношения с девушкой. Понимаешь, — Ивайзуми нахмурился, глядя на носки своих парадно-выходных сапог. — Я ведь не то что простолюдинке, даже женщине благородного сословия довериться не могу. Та, кто княгиня, непременно захочет стать герцогиней. Герцогине будет мало ее титула и она будет метить в королевы. А королева, не имея никакой возможности принять высшую женскую ипостась в иерархии, стать богиней, просто захочет быть самодержавной, и я более чем уверен, что и года не пройдет, как меня так или иначе спишут на погост, а уж если женщина, самое коварное из существ ныне живущих, что-то задумала, ее даже сотня Кьётани не остановит. — Тогда, раз женщины таят в себе угрозу для тебя, почему бы тебе не жениться на мужчине? Ивайзуми медленно повернулся в сторону серьезного Оикавы. Разительная перемена. Все это время куриный бог либо отпускал пошлые шутейки, вгонявшие в краску даже все уже перевидавших МатсуХана, либо светился самодовольством к собственной волшебно-пернатой персоне. Сейчас же на монарха смотрел взрослый парень, тоже изрядно получавшего в свое время пинки по ребрам от Судьбы. Он даже в лице как-то изменился, чуть взрослее стал, но слова, вылетевшие из накрашенного телесной помадой рта, были какими-то абсурдными. Жить с мужчиной! Если уж кухарка могла вызвать шок у всех возвышенных особ в ближайших государства, то что они скажут на такого вот… такого… как назвать королеву мужского пола? Королев? Какой-то чудный гибрид двух животных получается. — Это уж как-то… — Как-то что? — Тоору улыбнулся и склонил голову набок, звякнув серьгами. — Можешь не сомневаться, человек, большую часть жизни проживший в лесной землянке, обязательно пройдет твой тест с романтичным уходом в закат. А почему бы и нет? Ивайзуми король, черт возьми. Если уж так дело стало с полом Оикавы, то вовсе не обязательно по всему государству глашатаев пускать, что король венчался с парнем, одеть Тоору как женщину – раз плюнуть, и если смотреть все с этой стороны, то… — Пойдем, станцуем, — Хаджиме ловко соскочил с трона и потянул за руку Оикаву, принуждая его подняться со своей петушиной мадам Сижу. — Но, я думал, ты ненавидишь танцевать, особенно после того случая! — воскликнул шатен, округляя подведенные очи. — Ну, это смотря на то, с КАКИМ человеком танцевать, — усмехнулся Ивайзуми, нежно сжимая ладонь, затянутую в шелковую, черную перчатку. Возможно, Оикава тоже руководствуется меркантильными чувствами, но это ж как надо было ангелам при рождении лобызать, чтобы Тоору так натурально изобразил восторг, смущение и блеск в карих глазах? Народ расступился, прокладывая дорогу кружащимся в вальсе королю и его будущей королеве, любуясь чудесной парой, даже Бокуто с Куроо оценили то, как смотрятся вместе Ивайзуми и принцесса Тоору. — Видал? Не о чем волноваться, наш разлюбезный король Аобаджосай тоже остановил свой выбор на парне, — Куроо из-под челки наблюдал танцующими. — А уж что можно королю, то двум князьям не возбраняется. В следующий раз со своей королевой на бал приду, только вот черта с два Тсукки согласится надеть платье. — Это да, — согласился с ним Котаро, выгрызая из креветки ее нежное мясо. — Акааши и в постели ни о каких переодеваниях слышать не хочет, не то что прилюдно без мундира появиться. Привереда. — Это уж какая-то тенденция, мужчинам в женщин переодеваться, слышал, что бедному Ушиджиме придется де… Дверь распахнулась и в зал, прорываясь сквозь собравшийся люд, вбежал Яхаба, невесть где проторчавший почти всю гулянку. Запыхавшийся парень подбежал к остановившимся Ивайзуми и Оикаве и что-то прошептал на ухо монарху. Бокуто с Куроо не было слышно ответа Хаджиме, но, судя по тому, какая тревога отразилась на лице короля, парни предположили, что произошло нечто ужасное. — Мы, вроде как, не делали ничего такого, из-за чего стоило корчить такие гримасы, а, бро? — Тетсуро проводил взглядом быстро удалившихся прочь из зала Ивайзуми, Оикаву и Яхабу, и подал знак оркестру, чтобы тот продолжал играть. — Подушка-пердушка была верхом кощунства, как по мне, бро. — А мы точно-точно больше нигде не нагадили? — Ну, напрудили в фонтан во дворе замка, подумаешь! — Действительно, с кем не бывает. * * * Вечер начинался слишком хорошо, чтобы закончиться таким же радостным финалом. В приёмной находился облаченный во все черное посол из Шираторизавского ханства, не самый частый гость в замке Сейджо, мягко говоря. У посла была постная мина человека, которого Ивайзуми оскорбил лично, причем обида была глубиной до двенадцатого, а то и шестнадцатого колена. В предчувствии нехорошего, Хаджиме торопливо уселся на трон, вооружившись скипетром и державой. Оикава находился возле трона, впившись ногтями в бархатную обивку спинки, его лицо побледнело, а тени, еще недавно подчеркивающее глубину цвета глаз, теперь выглядели отвратно, как отметины человека, страдающего недосыпом. — Ваше величество, — мужчина преклонных лет смотрел устало и как-то измученно. — Вы в курсе, что Шираторизавское ханство сейчас находится в трехмесячном трауре по недавно усопшей великой царице? Хаджиме, ни сном, ни духом об сим трагическом событии не ведавший, метнул в сторону Оикавы взгляд, на что тот растерянно пожал плечами. Куриный бог в основной посматривал за главнокомандующим войска Шираторизавы, Ушиджимой Вакатоши, сыном этой самой приказавшей долго жить женщины, Тоору почему-то даже не подумал узнать, отчего в один день и без того унылая физиономия Ушиваки стала еще кислее и смурнее. — Нет, я об этом не знал. Приношу вам свои глубочайшие соболезнования от лица всего моего королевства и от меня лично. — А вот моему повелителю кажется, что вы прекрасно были осведомлены о кончине царицы, и решили своим приглашением на бал поглумиться над страдающим и безутешным Его величеством, — посол вынул из своего рукава свиток и бросил оный к подножию трона. Свиток раскрылся и Хаджиме увидел листовку, уведомляющую Ушиджиму В., что он будет желанным гостем на балу. Пергамент был до того аляповато разрисован, будто Вакатоши звали не в светское общество, а на кукольное чаепитие с единорогами и воображаемыми друзьями. — Это какое-то недоразумение. Рассылкой приглашений занимались мои… ммм… слуги, и они, скорее всего, тоже не знали о случившемся у вас горе, иначе мы бы ни за что… — Довольно лжи. Его величество просило передать вам, что он отправляется на вас войной. Мой повелитель благороден и сообщает, что наступать он будет через степную равнину, разделяющую наши государства. Всего хорошего, — раскланялся посол и попятился на выход, не прекращая сгибаться в поклонах. Ивайзуми безмолвно, невидящим взглядом уставился в пустоту, не осознавая, куда только что подевался тот чудесный вечер, напоенный любовью.