Amet

По дороге назад Джон вполне успокаивается, даже снова начинает робко разглядывать прохожих, прикасаться кончиками пальцев к фонарным столбам, шероховатым кирпичным стенам, прохладным стеклам сверкающих витрин, вот только… только Шерлоку кажется, что Джон, которому нет еще и недели от роду, повзрослел лет на пять — на его лице медленно затухает и уходит в прошлое взгляд ребенка, смотрящего на мир в ожидании новых развлечений и ярких подарков. Он снова улыбается и даже охотно поддерживает разговор, но Шерлок чувствует, что в его собственном сердце (что в таком ключе следует понимать — в сердце Джона), прочно засела колкая заноза, но не из дерева, как у той малышки в парке, а, скорее, из тонкого стекла, похожая на осколок елочного шара, который по неосторожности уронили на пол. Ему нет еще и недели… А может устроить какой-нибудь идиотский праздник в честь семидневного пребывания его эксперимента на этой сумасшедшей планете? Люди ведь так делают, правда? О, это было бы поистине безумное чаепитие! Джон в роли Алисы, шаг за шагом открывающей для себя новый мир, а Шерлок… Шерлок даже готов на один вечер стать Чеширским Котом. Ненадолго, на час-полтора, не больше. И бездумно улыбаться, глядя на своего Джона. И пересаживаться, постоянно пересаживаться за столом, накрытым на десятерых, за которым будут только они вдвоем. — … чем, мне. Ты выглядишь лучше на порядок. — Что? — Шерлок, погруженный в размышления, умудрился проморгать, как Джон в кои-то веки первым начал разговор. — Я говорю, — спокойно повторяет тот. — Что прогулки на свежем воздухе тебе, пожалуй, даже полезней, чем мне. В последнее время ты слишком много сидел практически взаперти, был очень бледен. А сейчас ты… э-э-э… ярче. Как если бы в твое черно-белое фото вдруг добавили красок. — Так все-таки врач, да? — Шерлок недовольно хмурится и смеется одновременно. Неужели можно сразу и раздражаться и радоваться? Легко! — Спасибо. Я уж как-нибудь сам о себе подумаю. — О, ну еще бы! С твоей-то гениальной головой. Шерлок останавливается так резко, что Джон тут же врезается ему в спину. Это что, был сарказм? Нет, правда? А разве создания умеют… ну, критиковать создателей? Пусть даже в самой мягкой форме? Что ж, видимо, в своем развитии Джон смог дойти до критического восприятия мира. А раз всем миром для него по-прежнему является Шерлок, то… но все же как резко-то, а? Его развитие, хоть и напоминавшее в большей степени стремительный взлет от неразумного дитяти до взрослого представителя вида хомо сапиенс, все же нельзя было назвать неравномерным, но сегодня, за истекшие полчаса, Джон будто бы перепрыгнул с десяток ступенек сразу. — В чем дело? — Джон тут же обеспокоенно заглядывает ему в глаза и берет за руку. Этот ставший привычным жест до странного успокаивает. Шерлок вновь позволяет себе улыбнуться и сжать его ладонь чуть крепче, чем это необходимо. — Все в порядке. Правда. Джон кивает. Все действительно в порядке. Вот только никак не отступает ноющая боль от крошечного осколка елочного шарика в груди. Поговорить с ним? Или может… А, к черту, Шерлок, в конце концов, за него в ответе. — Ты расстроен, — произносит он, уже переступая порог 221В. — Нет. — Это не вопрос, Джон. Он резко оборачивается, замирая, и теперь уже Шерлок врезается в его спину. — Зачем ты меня создал? Вот так. Вдруг. В лоб. Этап самосознания наступил тоже гораздо быстрее, чем планировалось. И сейчас Шерлок не может сказать, что рад столь стремительному развитию своего творения. Просто потому, что не знает, как отвечать. — Я просто хотел спросить… — Зачем озвучивать очевидные вещи? — Джон пожимает плечами и вешает куртку. — Я ведь тоже знаю, что ты чувствуешь. Не разорвать. Не обмануть. И ты точно знаешь, что я… Он пораженно замирает, не договорив. Шерлок застывает тоже, потому что с секундным опозданием понимает, что случилось. Исчезла заноза в сердце, исчезла джонова растерянность и робкая радость от пребывания рядом с Шерлоком. Из всего эмоционального спектра исчезло все, что говорило бы об одной крови, которую перекачивают по венам два разных сердца. Первые секунд пять он отчаянно ищет хоть что-то, что говорило бы о чувствах Джона в пространстве собственной нервной системы. Чисто. Все только свое. Кажется, что у него отрезали часть тела или вдруг лишили одного из органов чувств. Но, Боже, что должен сейчас чувствовать Джон, живший с самого своего рождения с эмоциями и чувствами сразу двух людей? Джон выглядит лучше, чем можно ожидать, но все же, не выдержав внезапно нахлынувшей пустоты, хватается за стену и тихо шепчет побелевшими губами «Что это?.. Что это?..», глядя на Шерлока почти умоляюще. Да как же… — Приве-е-ет, — в дверной проем просовывается темноволосая голова. Да-да, голова того самого гениального ублюдка, который так мастерски может снимать блоки на дверях. — Хочешь чаю, милый? Тебя так долго не было, что я уже успел выпить целых две чашки. Благо, в твоих запасах нашелся недурной эрл грэй. Ну что ж, попрощались — встретились. Здравствуй, Джим. Но что же он такое сделал с ними? Хотя сейчас этот вопрос должен волновать его в последнюю очередь. — Джон, — Шерлок деревянно поворачивается в его сторону. — Иди в свою комнату. Ко мне приехал… друг. — Это не друг, — сейчас он выглядит получше, а бледность начинает медленно сходить с его лица. — Ты говоришь неправду. Ну да, связь можно порвать, но это не значит, что Джон сразу станет законченным идиотом. Улыбка Мориарти становится шире. — Знаешь, — он расслабленно присаживается на ступеньки и прижимается виском к стене. — Африканских жрецов зря недооценивают — такие заклинания попадаются, что… ах! Вот, например, это. У твоей собачки глаза просто абсолютно потерянные… хотя, если подумать, я ведь оказал тебе услугу. — Джон, — повторяет Шерлок, напрочь игнорируя Джима. Ну, допустим, в полнейшую ложь он не поверит, а вот в полуправду… — Джон, послушай меня. И снова этот внимательный испытующий взгляд. Слушай! Верь! — Это Джим. Мы говорили о нем, помнишь? Я… — он замирает, проталкивая наружу чужое, инородное слово. Слово отчаянно держится внутри, цепляясь за стенки гортани, будто рыбья косточка. — …Люблю его. Ты сам знаешь, что я его люблю. Джон сжимает челюсти и опускает глаза. Опускает глаза впервые в жизни. Губы Мориарти растягиваются так, что кажется, еще чуть-чуть и между ними скользнет узкий раздвоенный язык. — Иди к себе, — Шерлок добавляет льда в голос. — Ты будешь нам мешать. Джон уходит. Не оборачиваясь, поднимается по лестнице, аккуратно переступая через ноги Джима, вальяжно развалившегося на затертых ступеньках с полным отсутствием почтения к дорогому костюму.