ДОМ ПРОДАЁТСЯ
СТОУН & БРАТЬЯ
Агенты по недвижимости
Спрыгнув с ограды, он притоптал рыхлые комья вокруг столба, удовлетворённо потёр руки и ушел. Я проводил его глазами и зашел в дом. Мама трудилась над статьей для журнала. Такая у нее работа - она пишет статьи в газеты и журналы. Иногда она и обо мне пишет, и про домашнее обучение тоже. Она говорит, что в школе много хорошего (с этим я, разумеется, не согласен!), но всё-таки некоторые школы, совсем как некоторые люди, не понимают простейших вещей о детях.ПРОСТЫЕ ФАКТЫ О ДЕТЯХ</center Детей надо иногда оставлять одних! Нельзя всё время стоять у них над душой! Не надо за ними следить, проверять их, впихивать им в голову знания! И вытягивать из них знания клещами тоже не надо! Незачем постоянно повторять: <center>Учи это, учи то! Делай это, делай то! Отвечай это, отвечай то!
Порой надо оставлять детей одних, чтобы они просто помолчали, чтобы побыли в одиночестве, чтобы они не делали абсолютно ничего! Я прослонялся без дела. Потом выпил шоколадного молока со слойками. Я знаю, что некоторым не нравятся слойки с инжиром - Эштону Ирвину, например. Он из моей бывшей школы, мы даже за одной партой сидели. Он мелкий, ростом не вышел, совсем как я. Волосы у него вьющиеся, светлые, глаза - карие, а ещё он хромает. Как-то на перемене я решил угостить его слойкой с инжиром. - Спасибо не надо, - сказал он. - По-моему, эти слойки ужасная гадость. - Гадость? - Я не поверил своим ушам. - Ты шутишь? - Нет, - ответил Эштон. - Я ем только печенье с малиновым сердечком в середине. Я честно сказал, что не знаю такого печенья. В жизни не пробовал. Тут уж своим ушам не поверил он: - Ты что, с луны свалился? На следующий день он притащил пачку этого знаменитого печенья в школу и на перемене дал мне попробовать. - Ну как? - спросил он. - Восхитительно! - ответил я, и он дал мне ещё одно печенье. Тогда-то мы, видимо, и подружились. На время. Гуляли вместе на переменах. Однажды я собрался с духом и спросил: - Я понимаю... Это не мое дело... Но все-таки... Почему ты хромаешь? Он остановился: - Я в детстве болел, это осложнение. - Ужас какой. - Тебе неприятно? - спросил он. - Ну что ты, - ответил я. - С чего ты взял? Мы пошли дальше. - Мне потом, когда я постарше стану, операцию сделают. Всё исправят, - сказал он. - Это хорошо. - Больно будет... Зато хромать перестану. Потом он посмотрел на меня и произнес: - А тебя можно спросить?.. - Спрашивай. - Почему ты такой... Он запнулся. - Какой «такой»? Он пожал плечами. - Странный... - сказал он. - Я? - Ну... В общем, да. Немного. Вокруг, на школьном дворе, бегали или прогуливались мои одноклассники. Группами... Толпой... - Я не хочу быть странным. - Я засмеялся. - Может, и мне сделать операцию? Исправить странности. Он тоже засмеялся. - Может и так. А что за операция? - Понятия не имею, сказал я. - Когда что-то удаляют, врачи пишут «резекция» или «эктомия». Тебе сделают резекцию странностей! Страннэктомию! Тут мы оба засмеялись. Смешное слово. Страннэктомия. - Тебе неприятно, что я странный? - спросил я. - Нет. С чего бы? Он вынул из кармана печенье в серебряной фольге и протянул мне. - Угощайся. - Ага. Вкус восхитительный! Эштон Ирвин. Где он теперь? В той же школе? Или переехал? Может, он и слойки с инжиром полюбил? Интересно, ему сделали операцию? Наверно, я уже никогда и ничего о нем не услышу. Однажды, когда я сидел на дереве, мне показалось, что на дальнем конце улицы мелькнул Эштон. А может, не он? В общем, я уже открыл рот - окликнуть его, но не окликнул. Хотел бы я снова с ним встретиться? Да... пожалуй, да. Это скажу шёпотом: я иногда думаю, что все-таки надо вернуться в школу и завести новых друзей. Иногда мне даже хочется вернуться. И ещё прошепчу: не все учителя похожи на миссис Черпенс. Там и хорошие попадались. Интересные такие люди, нескучные. И ребята некоторые были хорошие. Эштон, например. Иногда я думаю, что школа могла бы (могла БЫ!) стать очень даже неплохим местом. Я даже подозреваю, что такие школы где-то есть. Но это дела не меняет. Школы - все-таки КЛЕТКИ, и от них надо ДЕРЖАТЬСЯ ПОДАЛЬШЕ! Я ещё немного прослонялся без дела. Пошел к себе в комнату, пробежал взглядом по книжным полкам. Вытащил три книги, самые-пресамые-рассамые книги на всём белом свете: «Там, где живут чудовища», «идем ловить медведя» и «Щеник». И, завалившись на кровать, принялся их читать-рассматривать - как когда-то в детстве. Вместе с Максом и чудовищами я мысленно устроил чудовищный шурум-бурум, вместе с семейкой охотников на медведя прокрался на цыпочках в пещеру, вместе с Дейвом грустил, когда у него потерялась любимая игрушка, и радовался, когда она нашлась. Потом я прочитал всё по второму разу и размечтался... И папу вспомнил - как он читал мне эти книжки перед сном. Папу, кстати, я никогда не могу представить отчетливо. Скорее, я его полуслышу, полувижу, как сон: чем больше стараешься вспомнить, тем он неуловимее. Когда я читаю эти книги, внутри меня звучит как бы не мой, а папин голос. Словно это он читает мне вслух. Ещё я полупомню, как от него пахло и как кололась щетина у него на подбородке, когда он меня целовал... И ладонь была чуть шершавая - он гладил мою щеку... И голос, шепот: «Спокойной ночи». Вот так я лежал в обнимку с книгами и странными, размытыми, но в тоже время яркими воспоминаниями и вовсе не чувствовал себя взрослым. Наоборот - я был совсем маленький*. Я посмотрел в окно на улицу. Там снова появился синий автомобиль. Из него вышли беременная женщина, мужчина и с ними мальчик. Женщина смотрела на дом мистера Майерса, сморщив нос, но мужчина подвел её к окну у входной двери, и они стали вглядываться внутрь сквозь стекло. Мальчик стоял хмурый, руки в карманы, уставившись в землю. Потом так же хмуро оглядел улицу. Его отец засмеялся. Подозвал мальчика, но он не подошел. Тут подъехала другая машина и оттуда вылез человек в костюме, с пластиковой папкой. Со взрослыми он поздоровался за руку. А мальчик руку не протянул, отвернулся. Человек в костюме засмеялся и что-то сказал. Наверно, «ох уж эти дети». Или про переходный возраст. Потом, потирая руки, поднялся на крыльцо, достал из кармана ключи и открыл парадную дверь. Все вошли. Я уселся за стол. Стал что-то рисовать-писать. Каракули. Ерунду. То и дело бросал взгляд в окно. Заметил, как вдоль низенькой ограды, отделявшей сад мистера Майерса от улицы, крадётся Шёпоток. Семейка покупателей проторчала в доме долго, целую вечность. Я представлял, как они переходят из комнаты в комнату. Разглядывают осыпающийся потолок, унитаз посреди столовой, развалившийся гараж за домом. - Не отчаивайся, - сказал я себе. - Уже пора, чтобы в наших краях кто-нибудь родился! Наконец они вышли. Мужчины обменялись рукопожатием. И тот, что в костюме, уехал. Отец семейства засмеялся, раскинул руки, будто хотел обхватить весь дом, да и мир заодно. Женщина принялась отряхиваться от пыли и грязи. Муж что-то прошептал ей на ухо. И погладил её живот. Оба обняли этот живот, с двух сторон. Женщина засмеялась. Мальчик не поднимал глаз. Стоял и пинал землю ногой. Всё сильнее, сильнее... Насупленный такой. Может, он даже выругался про себя. И снова пнул ногой землю. Опять. На вид ему лет четырнадцать или пятнадцать. Волосы светлые. Они уехали. Сгустились сумерки. И птицы под вечер расшумелись-распелись. Я пошел на кухню. - В дом мистера Майерса приезжали покупатели, - сказал я маме. - Это хорошо, - ответила она. - Скучные или интересные? Я пожал плечами. - Не знаю. Они прямо в дом вошли. С агентом по недвижимости. - Значит, намерения у них серьезные. - У женщины не особо. Да и у мальчика... - У мальчика? - Да, мама. С ними был мальчик. - Отличные покупатели! - Да откуда ты знаешь? Кстати, у этой женщины скоро родится малыш. - Я же говорю - отличные покупатели! Главное, чтобы купили! Мама улыбнулась и взъерошила мне волосы. *Странная мысль. Наверно, вспоминать себя маленьким - всё равно что в старости вспоминать прожитую жизнь. Подставляю, как Эрни Майерс сидел у окошка, смотрел на улицу, думал о прошлом и ощущал то же самое, что я сейчас. В сущности, дети не так уж отличаются от стариков.