Меня зовут Майкл.

Черный зверь вышел на охоту. Будьте осторожны. Поскольку черный кот - это самая настоящая зверюга. Этот кот Шёпоток - безжалостный враг птиц и убить легко может, только дай шанс. А шанс как раз есть! Потому что из яиц вылупились птенцы! В гнезде теперь лежат три липких пушистых комочка! А папа-мама дрозды летают, приносят детям блошек, мушек и червяков. Я залез на дерево тихо, почти не дыша, и увидел этих крошек. Их родители смотрели на меня возмущённо, наклонив голову и верещали: Трр-гик-гик! Не смей! Ты - опасность! Трр-гик-гик! Не знают они, кто тут опасность! Ведь черный зверь уже на охоте. Он уже крадётся вдоль ограды. Прикидывается беззаботным, а сам прислушивается и принюхивается. Я вижу, как он поворачивает голову. Я шуганул кота, он ушел, гордо и обиженно. Но недалеко. И ненадолго. Скоро вернется, начнет опять следить за гнездом и думать, как съест птенцов. Я сижу на дереве и не двигаюсь. Говорю себе: я - Хранитель этих птенцов. Но на самом деле это не так. В гнезде они и без меня в полной безопасности. Шепотку до гнезда не добраться. Даже если он вскарабкается на дерево, дальше - никак. Потому что дрозды свили гнездо на совсем тонких ветках, кота эти ветки не выдержат. Вот он и ходит под деревом: вынюхивает, выслеживает. Ждет. Когда птенцы оперятся, когда им надоест сидеть в гнезде и они свалятся с его края на землю, вот тогда и станет по-настоящему опасно. Летать они к тому времени ещё не научатся, родители по-прежнему будут их кормить, а дроздята будут таиться в кустах и тенистой траве. И настанет час черной зверюги. А пока можно закрыть глаза. Птенцам пока не нужен Хранитель. Я опять пытаюсь представить, каково находиться в яйце. Воображаю, как шевелю растущими крыльями с мокрыми, склееными перьями. Как стучу острым клювом по скорлупе. Как проклёвываю себе выход из голубовато-зелёной тьмы яйца в голубовато-зелёный свет дерева. Так недавно сделали птенцы. Я воображаю, как впервые в жизни пробую голос - выходит тоненький писк. И я начинаю тихо, почти неслышно пищать и щебетать, притворяясь, что мое горло - горлышко птицы, а мой рот - клюв... Вдруг я слышу свое имя. - Майкл! Майкл, ты тут? Я открываю глаза. Смотрю вниз. Под деревом стоит мальчик. В спортивной куртке с логотипом моей старой школы, школы Святого Бида. - Майкл! Я онемел. Издаю какой-то глупый птичий писк. Закусываю губу. - Разве ты меня не помнишь? Я киваю. Конечно помню. Это Эштон Ирвин, мальчик из моего класса, мы с ним немного дружили... - Помню, - выдавливаю я наконец. - Я просто так зашел, - говорит он. И улыбается. У него видны ямочки. - Привет. - Привет, - говорю я. Я получается Трр-гик-гик. Он улыбается и смотрит на меня, верх. А я сижу на дереве. У Эштона каре-зеленые глаза, светлые волосы стали совсем немного темнее, немного смуглое лицо. Он прежний, только чуть старше. Черные дрозды тревожно верещат - им сейчас гости не нужны. - У них птенцы, - сдавленно поясняю я. Эштон улыбается. - Значит, защищают. Правильные родители. - Он поворачивается к птицам и шепчет: - Я ваших маленьких не обижу. Трр-гик-гик! - Истошно кричат дрозды. - Трр-гик-гик! Трр-гик-гик! - Храбрые какие, - говорит Эштон. - А потом они станут ещё храбрее. И позволят детям улететь. Вдруг он принимается хлопать руками и подпрыгивать. - Смотри! Мне уже сделали операцию! - Хорошо. Он уверенно, не хромая, проходит несколько шагов - целый круг по тротуару. - Надо ещё кое-что подправить, - говорит он. - Но главное сделано. - Фантастика! Больно было? - Да. И сейчас болит немного. - Он снова кружит по тротуару, выбивает чечётку, дрыгает сначала правой ногой, а потом левой. - Но я терплю. Есть ради чего. - Как здорово, Эштон! Я по-прежнему пищу как птенец. - А тебе сделали? - Спрашивает он. - Что сделали? - Ты собирался операцию делать. Резекцию странностей. Страннэктомию. Помнишь? - А-а... Да, помню. Пока не сделали. - Значит, ты всё ещё странный? - Наверно. Он улыбается. - Ну и ладно. Даже хорошо. Ты всё равно возвращайся. - Куда? - Ты не хочешь вернуться в школу? Без тебя скучно. Я смотрю на листву. Сижу тут на дереве, в этой дурацкой листве. Чувств много, а выразить не могу. Прямо как маленький. Он, этот мальчик, Эштон Ирвин, по мне скучает?! Что же, что же ответить? - Не знаю, - бормочу я. - Скорее всего, не вернусь. Я думаю, что школы... Я умолкаю, не могу договорить предложение. - Даже миссис Черпенс сказала, что было бы хорошо, - говорит Эштон. - Что было бы хорошо? - Чтобы ты вернулся. - Это миссис Черпенс сказала? Ты шутишь?! - Нет. Эштона кто-то зовет. Я вижу кто: в конце улицы сидят на низенькой ограде два мальчика и девочка. - Эштон! Давай скорее! - Мне пора, - говорит он. И смеется. - А ты не изменился. Немного чокнутый, да? Я снова теряюсь. Что ему ответить? - Чокнутый? Я? - Да, но хороший. Я тоже немного чокнутый. По-своему. Нас таких много. - Правда? - Конечно. Я снова закусываю губу. Смотрю на него, потом на детей, которые его ждут. Что - и они чокнутые? - Все чокнутые, - подтверждает Эштон. - Просто кто-то больше, кто-то меньше. Ты больше. Но все люди немножко того... - Эштон! - кричат ребята. Он пожимает плечами и улыбается: - Немножко того - это не страшно, верно? - Нет, - выдавливаю я. - Если вернешься, я тебе помогу. - Спасибо. Слышит ли он мой мой шёпот? - Ладно, пойду, - говорит он и пару раз подпрыгивает и притоптывает. - Я просто хотел показать тебе, что уже не хромаю! Есть в языке это слово? Бесхромность? Он подскакивает и подскакивает снова. - Бесхромота, - шепчу я. - Неплохо, да? - говорит Эштон. - Какое плохо? Очень хорошо! - Ну и вот. Я просто зашел поздороваться. А теперь до свидания. И он уходит. И я свое «до свидания» говорю ему вслед. Мне хочется спрыгнуть, побежать за ним, обнять, сказать, какой он замечательный и как я за него рад... Но я ничего этого не делаю. Он возвращается к друзьям. Я закрываю глаза. - Майкл - долбан! - пищу я. - Он по мне скучает! - щебечу я тихонько. - Он говорит, что я хороший, - говорю я шёпотом. Эштон с друзьями окончательно скрылись из виду. Эштон хороший. Жаль, что он так быстро ушел. Жаль, что я не попросил его побыть подольше. Дурак, дурак Майкл! Что же такое сказал Эштон про миссис Черпенс? Надо подумать... ПРИЗНАНИЕ. Ладно, может, она и не такая ужасная и визгливая, как я считал раньше. И директор не такой непробиваемый. И оба они не так тупы, как я тут расписывал. Но когда сочиняешь, так и надо. Обязательно надо что-то ПРЕУВЕЛИЧИТЬ, иначе нет КОНФЛИКТА. Писатели всегда ПРЕУВЕЛИЧИВАЮТ! Понятно? Удивительно, как по-разному я себя ощущаю. То я совсем хилый и крошечный, то бесконечно отважный, бесшабашный, свободный... Интересно, это у всех людей так? А когда дети становятся взрослыми, они всегда чувствуют себя взрослыми, умными, собранными? И хочу ли я почувствовать себя взрослым? И перестать быть... Вот как сейчас - парадоксальным, нелепым, бессмысленным? Так всё-таки хочу я перестать быть чокнутым или нет? Нужна мне страннэктомия? О да, она нужна мне очень сильно - но длится это совсем недолго. Я тут же передумываю и снова хочу быть самым странным, самым чокнутым на всём белом свете... Ладно, Майкл хватит! Иногда я слишком много думаю, слишком много кручу в голове и... Всё! Сказано тебе, хватит думать! И тут... Ого! Пищать-то больше некогда и верещать тоже. Все вопросы и сомнения на время откладываются. Потому что на нашу улицу въезжает огромная фура. Въезжает и останавливается около дома мистера Майерса. А следом за фурой подкатывает синий автомобиль, и из него вылезает знакомая семья. У матери на руках - младенец... Нет, даже два младенца в белых пеленках. - Уже? - шепчу я. Она оглядывается. Малышей она прижимает крепко-крепко, точно хочет защитить от всего мира. Подходит отец, обнимает всех. Я слышу плач младенцев. Женщина уносит их в дом. Я представляю их там, внутри этого старого здания. Новеньких, только родившихся детей в этом древнем запустении. Тут открываются двери фуры и отец семейства с двумя крупными сильными мужчинами принимаются перетаскидать мебель в дом. Люк остается совершенно один. Сверлит взглядом сперва землю, потом небо. Одной рукой прижимает к себе футбольный мяч. - Ты о чем задумался? - шепчу я ему, но он, конечно же, меня не слышит. Он подкидывает мяч, стучит им о землю. Потом ударяет им об ограду. Раз, другой... С ненавистью оглядывает улицу. Долго смотрит на наш дом. Про меня, наверно, думает. Хотя, наврядли. Нафиг сдался ему такой как я. Люк ушел в дом вслед за своей семьей и мебелью. Я продолжаю наблюдать. И тут замечаю под деревом маму. Она мне улыбается. - У нас новые соседи? - говорит она. Мы смотрим на дом мистера Майерса. Вернее, на бывший дом мистера Майерса. - У них родились дети, - говорю я. - Дети? Уже? - Да. - Боже мой! Они ведь не успели дом подготовить. Но дети - они такие. Рождаются, когда захотят. - И птенцы у дроздов вылупились, - добавляю я. - Что ж, значит, день такой сегодня. День птенцов и младенцев! - Она протягивает ко мне руку: - Послушай меня, мой младенец. - Что? - По-моему, ты слишком много времени проводишь на дереве. - Слишком много? - Да. Надо чаще спускаться вниз, в реальный мир. А сейчас слезай. - Зачем? - Ты пойдешь знакомиться. - С кем? - С соседским ребенком. - Его Люк зовут. - Ты уже с ним подружился? - Нет. Мы ходим в один класс на Коринфском проспекте. Мама на меня посмотрела, нахмурившись. - Шутишь? - спросила она. - Нет. - И ты за день с ним подружился? - Нет. Я лишь узнал как его зовут. - Значит, пойти сейчас с ним познакомиться тебе не помешает. - выдохнула мама и ушла в дом. Я пошел за ней. Сидел и рисовал на кухне. Я увидел, что Люк вышел на улицу. Кулаки сжаты. В руках мяч. Он его подкидывал, но вскоре вернулся в дом. - Майкл, - говорит мама. - Ему нужен друг. - Откуда ты знаешь? - А поставь себя на его место... Она выходит. Я хочу подружиться, но захочет ли он дружить со мной? Хватит ли у меня храбрости? Я представляю, как он сидит там, в доме. Угрюмый и неприветливый мальчик. Вот, допустим, я пойду по улице, постучусь в дом. А если он откроет дверь посмотрит на меня в упор и скажет: «Уходи». Зачем мальчику с футбольным мячом такой друг, как я. Но я встаю. Выхожу за дверь. Спускаюсь со своего крыльца и иду по улице. Храбрости прибавляется. Может, он вовсе не угрюмый? Может, он мне обрадуется? Может, ему мало футбольного мяча и ему всё-таки нужен друг? Такой, как я. Сердце бухает, словно молот. Воздух неподвижен - ни ветерка. Я быстро дохожу до конца улицы и сворачиваю на тропку, которая тянется вдоль задних заборов. Вот и зады участка мистера Майерса: забор, калитка и древний полуразрушенный гараж. Вход в него заколочен: вместо широких ворот, которые давно сломались, прибито много тяжелых досок. У забора валяется старое мусорное ведро. Забраться совсем просто. Вот я сейчас встану на ведро, оттуда - перелезу на забор, посмотрю вниз и скажу: «Привет. Ты недавно переехал? Давай дружить». Я стою на тропинке совсем один. Стоять тут одному - почти приключение, хотя родной дом совсем близко. И вокруг все тихо. Только сердце мое стучит. Люк опять пинает мяч. Я прислоняюсь к гаражу и чувствую, как вздрагивают от ударов доски. Бах! Бабах! Бах! Люк сопит. Ему тяжело? Или грустно? Какой у него характер? Как он себя поведет, если я всё-таки наберусь храбрости - когда я наберусь храбрости и с ним заговорю. - Сейчас! - говорю я себе. - Сейчас! Но не двигаюсь с места. Давай же! Я убеждаю себя, но - стою как вкопанный. Почему меня так колотит? Наверно, я слишком маленький. Я ведь ни разу ещё не пробовал сам с кем-то подружиться. Я слышу шаги, скрип двери и тишина. Он ушел в дом. Я жду, но Люк не возвращается. Что ж... Пойду назад, домой. На самом деле, я немного рад, что у меня не удалось с ним сейчас подружиться. Правда-правда. Просто, я сейчас могу не быть готов пустить человека в мою жизнь. То есть когда ты знакомишься с человеком - кто бы это ни был - ты открываешь ему свой мир, показываешь малую - а иногда не малую - часть себя, своих мыслей. Этот человек будет, много или не очень, влиять на тебя. На твою жизнь, мышление. Будет влиять на твою судьбу. И ты никогда не знаешь, хорошо ли он повлияет или нет. Может, он заставит тебя проверить, что самое лучшее в жизни - совершать убийства и мешать жить людям. И из-за него ты будешь так думать и делать. Или наоборот. Он даст тебе веру в себя. Ты откроешь глаза и поймешь, где ты совершал ошибки и вся твоя оставшаяся жизнь изменится и пойдет к лучшему из-за него. Понимаете? Впуская в свою жизнь новых людей вы даете им что-нибудь в ней подправить. А хочу ли я какие-то изменения в своей жизни? Хочу ли я, чтобы Люк как-то на нее повлиял. И как? А если он принесет мне так много боли, что я задумаюсь о смерти? Нет, я не хочу заводить новые знакомства, отдавать им частичку себя и тому подобное. Нет, я не готов это сделать. Я дохожу до дома. Поднимаюсь в свою комнату и ложусь спать.