Тихое небо

Они выбираются ночью. Уоррен стонет в голос от боли, пытаясь протиснуть изломанное крыло в самодельный вырез в футболке, но в конце концов сдается, распарывает ее практически до конца, оставляя крылья свободными, и лишь складывает их, стараясь не тревожить раны лишний раз. — Нам нужно забраться на крышу, я должен понять, где мы, — сообщает он, и Солдат обходит здание в поисках пожарной лестницы, но той не оказывается, и Зимний возвращается ни с чем. Уоррен закатывает глаза после нескольких мгновений раздумий, а после с тихим шелестом, больше похожим на обреченный выдох, раскрываются его крылья. — Отличное начало, — едко резюмирует он, примеряясь к крыше, а затем переводит взгляд на Солдата, — ты тяжелый, наверно, ужасно. Такая гора мышц… Зимний отступает назад, умом понимая, что от него требуется, но все равно не готовый снова подняться в воздух: еще свежо ощущение воздуха, так легко и бессердечно проскальзывающего между пальцами, неспособными за него зацепиться. — Давай, парень, мне сложнее, чем тебе, — зовет Уоррен, нетерпеливо протягивая к нему сложенные в локтях руки, — цепляйся. Я не уроню, — обещает он на всякий случай, но это не то чтобы успокаивает Солдата в достаточной мере. Несвойственная себе же трусость раздражает. Ну подумаешь, полет. Сколько миссий было связано с высадкой в различных частях света, сколько падений он перенес? Почему сейчас позволить подхватить себя под мышки и поднять на пару метров над землей кажется таким кошмаром? В висках стучит — громогласный тупой стук, похожий на ход поезда — и он сглатывает, чувствуя, как леденеет живая ладонь, а после наконец берет себя в руки. Ощущение странное, непривычное. Тело рывками движется в воздухе, пока Уоррен пытается справиться с двойной тяжестью и стонет сквозь зубы, обреченный на новую боль в искалеченном крыле. Солдату стыдно за то, что он не может ее облегчить. Но если они хотя добраться туда, где будет безопасно, чем-то придется пожертвовать. В голове вспыхивает картинка: белая точка чужого лица и протянутая ладонь, которая его не удержала. Чем-то придется пожертвовать, Стив. Ледяной ветер свистит в ушах, но на улице июль, напоминает себе Зимний и отмахивается от злосчастной галлюцинации, когда Уоррен осторожно опускает их на раскалившуюся за долгий день крышу и отшатывается в сторону, бледный и изможденный. — Ты отдыхай, я осмотрюсь, — требует он у крылатого и отправляется к противоположной стороне крыши. С запоминанием расположения высоток, рассекающих яркими линиями светящихся окон черную даль, он управляется за несколько минут. — Нам туда, — машет рукой Уоррен в сторону разноцветной башни вдали, подходя и становясь с ним рядом. Он все так же бледен, но на этот раз у Солдата для него маленький сюрприз. — С крыши я сам спрыгну, это я умею, — это не сделает их жизнь легче в большом масштабе, но лицо крылатого озаряется благодарностью, когда, не размениваясь на лишние слова, Зимний осторожно приземляется на занесенный песком асфальт. У Уоррена выходит чуть менее грациозно, но отсутствие лишней тяжести определенно делает его вынужденный полет намного легче. Они укутывают крылья Уоррена найденным рядом со складом черным мешком для промышленного мусора, и это позволяет им пройти несколько районов, практически не привлекая внимания. * — Смотри, куда прешь, урод. Солдату не нравится драться, но он рассекает кому-то скулу живой рукой и ломает чью-то челюсть стальным кулаком, потому что вопль мальчишки, пойманного за искалеченное крыло, звенит в его ушах, накладываясь на ярость, и не оставляет противникам шанса задолго до того, как они сами это понимают. Уоррен скулит, вжимаясь спиной в стену проулка, и левое крыло кровит, заливая остатки перьев, и в свете фонарей кровь кажется почти черной. Солдат мечется, не зная, что предпринять, и понимая, что нужно убираться отсюда как можно скорее: тела нападавших, лежащие рядом на тротуаре, вряд ли останутся незамеченными, и если их поймают, Зимний вряд ли сумеет вытащить раненого крылатого. Как и оставить одного. — Давай, парень, — возвращает он чужую реплику, — цепляйся. — Он осторожно перекидывает чужую руку себе за шею и подтягивает тонкое тело ближе, придерживая за талию. Крылья трепыхаются в попытке принять наименее болезненное положение, и от этого Солдату больно самому. — Я не уроню. * Он находит дом под снос, втаскивая теряющего сознания парня, уже не переставляющего ноги, практически на себе. На грязном диване, искалеченный и изможденный, с крыльями, заляпанными каплями темной крови, Уоррен напоминает ему голубя, попавшего под колеса. А еще кого-то — та же пшеница волос, те же тонкие, прижатые к груди кисти рук — кого память настойчиво отрезает от настоящего, не позволяя ничего вспомнить. От собственной беспомощности хочется выть, но бездействие никогда не было его второй натурой — откуда он это знает? — и Солдат вытаскивает из чужого кармана остатки денег, отправляясь на поиски еды и медикаментов. Он лишь надеется, что Уоррен проспит до самого его возвращения. Он лишь надеется, что никто не найдет здесь мальчишку раньше, чем он вернется.