Тихое небо

В конце концов спокойная жизнь заканчивается вместе с фасолью. У них нет денег, чтобы заказать еду на дом, и нет возможности заработать их легально. Кеннет злится, крепко сжимая телефонную трубку в пальцах и собираясь с силами набрать отцовский номер, а Баки мельтешит рядом с картой местности, запомненной до мелочей, преисполненный уверенности, что ночная вылазка не поставит их в опасное положение. — Я не могу ему позвонить, — наконец сдается и выдыхает Уоррен, отшвыривая трубку прочь. — Он пошлет меня к черту в лучшем случае, в худшем — отправит кого-нибудь сюда разобраться, почему и как я оказался здесь. — Я же сказал, я схожу в город, — Джеймс не уверен, может ли так рисковать, но однажды им бы все равно пришлось выбраться из безопасного кокона поместья Уортингтонов, раньше или позже, какая разница. — Тебе не о чем волноваться. Но по лицу крылатого он читает те же опасения, что роятся стаей диких ос в его собственном мозгу. «Ты можешь не вернуться, — написано в чужом взгляде. — Что ты будешь делать, если ГИДРа тебя поймает?» Думать об этом не хочется, но не задуматься нельзя. — Я пойду с тобой, — благородство Уортингтона вдохновляет, но все же больше смешит. — Да, так нас точно никто не заметит. Парня со стальной рукой еще можно счесть за фрика или ветерана, при условии, что эту руку кто-то вообще заметит, но не заметить крылатого? — Джеймс понимает, что Кеннет беспокоится, волнуется и боится за него, и эта забота радует и печалит одновременно. — Я вернусь, как только раздобуду денег и еды. Я вернусь, — повторяет он еще раз на всякий случай, но белые крылья напряженно разведены за узкой спиной, а значит, Уоррена его слова ни капли не убедили. — В нашем районе тебе делать нечего. Тут одни богачи и камеры на каждом шагу. Отправляйся сразу в пригород или центр, — сухо требует у него Уортингтон, отводя взгляд, — я буду ждать на крыше. Смогу заметить тебя издалека. Солдат не сразу осознает бессмысленность этого предложения, словно выглядывающий его издали Уоррен действительно сможет прийти на помощь, случись что-то непредвиденное, но цепляется за чужую попытку сохранить контроль над ситуацией и кивает, подчиняясь этой просьбе. — Только не фасоль. Принеси что угодно, но не фасоль, — кричит ему Уортингтон вслед, и страх на мгновение отступает, подчиняясь нелепости этой просьбы. Он может не вернуться, какая, к черту, фасоль? Роджерс. Ну конечно, Роджерс. Здоровяк в темной кепке и кожаной куртке вырастает словно из-под земли, зовет его по имени — Ба-ки? — и протягивает к нему ладони. Рыжая крутится за его спиной, оглядывая прилегающие к парку дома и людей, проходящих мимо. Джеймс не чувствует опасности, но безопасность, которой веет от стоящего напротив мужчины, не нравится ему еще больше. Так прячутся за бетонную стену, не замечая, как она становится твоей клеткой. Так цепляются за память, не понимая, что та приводит в ловушку из старых сожалений и чувства долга. Солдат не согласен ни на то, ни на другое. — Ты должен пойти с нами, — говорит рыжая, и Баки фыркает. Должен? Он никому ничего не должен. Больше нет. — Баки, пожалуйста, — просит здоровяк. — Пойдем домой. Мой дом не здесь, думает Джеймс, надвигая капюшон и шагая следом за рыжей к бронированной машине. Они не угрожают ему, в их руках нет оружия, но чувство опасности накрывает его сильнее, чем при виде кресла для обнуления. Стив. Парня зовут Стив. Здоровяк разливает чай по большим нелепого цвета чашкам и придвигает их к рыжей и к нему. Барнс спокойно принюхивается, подмечая мяту и отсутствие любого известного ему яда, а после делает большой глоток, чем вызывает улыбку на лице Стива. — Меня зовут Джеймс, — сообщает он, возвращая кружку на стол. Левая рука не чувствует того, насколько та горячая, но демонстрировать бионику лишний раз он не хочет. — Джеймс Барнс. Улыбка на лице Роджерса становится шире, но рыжая только хмурит брови. — За тобой охотятся. Тебя ищут. А ты оказываешься в людном месте в разгар дня, — тянет она, и Баки посчитал бы ее дилетанткой, только тяжелый прищур выдает профессионализм с головой. Так медленно подогревают воду в кастрюле, в которой плавает ни о чем не подозревающая лягушка, не сумеющая выпрыгнуть, когда вода превратится в кипяток. Только вот Солдат не лягушка, и он не поддается на чужие ухищрения. — Мне нужно что-то есть. После всего я все-таки человек, — эти слова вызывают тень на лице Роджерса, и тот перехватывает инициативу в разговоре. — Бак, ты должен остаться здесь, здесь ты будешь в безопасности, — начинает было он, но Джеймс его прерывает. — У меня есть убежище, и я собираюсь туда вернуться. Судя по тому, что мы находимся у тебя дома, в моей безопасности заинтересован только ты и твоя подруга, остальные, как и ГИДРа, предпочли бы выловить меня и вернуть в клетку. Поэтому, если вдруг ты попытаешься помешать уйти, у нас возникнут проблемы. И так как подкрепление вызвать ты не сможешь, иначе пойдешь против закона, то они могут закончиться кровопролитием, — с каждым его словом на лице Роджерса расцветает обида, словно Барнс должен был говорить совсем другое, но не стал. Только вот проблема в том, что Зимний хотел и произнес именно то, что посчитал нужным. — Зачем ты так? — подтверждает здоровяк его догадку, разом словно становясь ниже ростом. Это вызывает какую-то ностальгию в душе, какие-то неясные воспоминания, и Джеймс смягчается. — Там, куда мне нужно вернуться, там другой человек. Он ранен. Я бы не показался в городе, но у нас закончилась еда. Это многое объясняет, во всяком случае рыжая смотрит на него с живым интересом, а после и вовсе протягивает мобильный. — Мы можем помочь этому человеку, если хочешь. Джеймс знает, что может довериться. Чувствует это сердцем. Но все равно отказывается, потому что знает, что так будет правильней. Теперь он не один, и решать подобное, не посоветовавшись с Кеннетом, нельзя. — У него есть я, другая помощь ни к чему. Попытаетесь меня выследить, и все закончится плохо, — предупреждает он снова, игнорируя тоскливое выражение лица Роджерса после его слов о том, что где-то есть кто-то, кто нуждается в Солдате и к кому он пытается вернуться вопреки всему. — Стив, — обращаться к человеку, которого не помнишь, по имени кажется странным, но и сама эта мирная беседа вместо попытки задержания уже удивительна до невозможности. — Я вспоминаю, я начинаю вспоминать. Если бы не рыжая, наверное, Джеймс сказал бы больше. Но вместо этого он лишь протягивает левую руку, оттопыривая мизинец, и это действует на Роджерса лучше любых слов. — Вместе до конца, — это больше походит на вопрос, чем утверждение, но Стиву достаточно и этого. Он сцепляет их пальцы в детском клятвенном жесте, и его глаза вновь теплеют. — Я дам тебе денег, — говорит он, игнорируя взгляд рыжей, в котором читается просьба не доверять так просто, — и ключи. Ключи от моей квартиры. Возвращайся, когда сможешь. Когда захочешь. И хотя Джеймс знает, что вернется нескоро, если вернется вообще, он принимает ключи и наличку, а после долго проверяет одежду на предмет жучков, стоя в подворотне. Неважно, как сильно Роджерс хочет ему помочь. Проблемы с доверием после семидесяти лет криосна и обнулений не так-то просто преодолеть. Это глубокая пропасть, через которую не перебраться за полчаса совместного распития чая. Тем странней, что кому-то крылатому с такой легкостью удалось ее перелететь. Кеннет слетает к нему, завидев за много метров. Хотя на часах ночь, его птичье зрение умудряется выцепить Барнса в абсолютной темноте. Полет Уоррена бесшумен, но Джеймс все равно умудряется заметить его приближение. Ловит в руки, обнимая крепко, словно и не мечтал увидеть снова, и сложить уставшую за день в ожидании от мыслей голову на чужое плечо кажется самой разумной идеей. — Джимми, парень, я рад тебя видеть, но еде я все-таки рад больше, — шутит Уоррен зачем-то, словно нужно как-то обелить эту нелепую нежность и радостное объятие. — Я встретил Стива, — Джеймс игнорирует его подкол, и от сказанного Кеннет застывает, напрягаясь моментально. Ему не нужно объяснять, кто такой Стив Роджерс. Уоррен знает о нем больше, чем сам Солдат. — Но я ушел. Сказал, что мне нужно вернуться домой. Второе объятие выходит крепче, и извиняться или как-то пояснять его Уортингтон не пытается и не хочет.