Тихое небо

За домом действительно не следят, Джеймса не отслеживают, и доверие к другу из прошлого постепенно возрастает. Пользоваться чужой помощью он не хочет, но у них нет выхода, и встречи с Роджерсом, где в обмен на еду и деньги он оставляет частицы памяти, становятся регулярными. — Тебе необязательно просить у него помощи, мы можем придумать что-то другое, — Кеннет не в восторге от этих встреч, но прав запретить Солдату на них ходить у него еще меньше, чем у Зимнего возможностей отказаться от чужой материальной поддержки. — Я могу вернуться в «Клетку». На своих условиях. Эти бои, я легко с ними справлялся. Потребую больше денег, мне не откажут. Тебе не придется выпрашивать что-то у Капитана. Барнс застывает возле двери, полным недоверия взглядом окидывая Уоррена с головы до ног, надеясь, что ослышался, но нет, у Уортингтона воинственный вид и сжатые кулаки, а кончики крыльев подрагивают в ожидании его ответа. — Совсем сдурел? — подскочить и встряхнуть Кеннета получается непроизвольно, Баки не успевает себя остановить, и собственная ярость оборачивается больным для другого жестом. На том месте, куда в плечо вцепились бионические пальцы, разливаются красные пятна, и Джеймс отводит взгляд, тем не менее, не переставая злиться. — Тебе жить надоело? — Это тебе, кажется, надоело, если ты думаешь, что за Стивом Роджерсом не следят. Да наверняка о твоих с ним встречах знает уже половина разведок мира. И ГИДРа твоя в том числе, — Уоррен пылает гневом, крылья ходят за его спиной, и толчок в грудь выходит болезненным. Джеймс отступает на шаг, примирительно поднимая руки, но Уортингтон распаляется не на шутку и становится похож на орла, пытающегося скогтить полевку. — В тот момент, когда вы будете распивать чаи, они тебя схватят, и я ни хрена не смогу сделать. Не ходи туда больше. Пожалуйста, — добавляет он тише. — Они схватят тебя, они запрут тебя в капсулу, они… Это похоже на прошивающий кожу ток, на ледяной душ, на падение с геликариера. Крылья мешаются, пока Барнс пытается обнять Уоррена, заткнуть его этим жестом, выбить вместе с дыханием тревогу из дрожащего в его руках тела, и Кеннет вырывается, дергаясь и трепеща крыльями, шипит и злится, то стихая и утыкаясь в чужое плечо, то принимаясь яростно отбиваться. — Я вернусь. Я всегда буду возвращаться, слышишь? — клятва выходит киношной и очень мыльной; чужая белокурая макушка застывает под подбородком, а руки оплетаются вокруг него то ли в попытке удержать, то ли удержаться. Они затихают у подножия лестницы странной крылатой статуей с четырьмя руками, и требуется несколько минут, чтобы наконец отстраниться. — Как вернешься, пойдем летать. Мои крылья уже в порядке, — Джеймс знает, что это значит. Что в следующий раз Уоррен отправится с ним, что одного он его больше никуда не отпустит. Разжимать объятие больно почти так же, как падать и не уметь дотянуться до протянутой роджерсовой руки, как слышать стук колес умчавшегося прочь поезда, оставившего его на растерзание зиме и боли. — Поужинаем на крыше, — согласно кивает Барнс. — Два часа пролетят незаметно, вот увидишь. Поцеловать в висок на прощание кажется самым верным. Не отстраниться, когда губ касаются губы, чертовски правильным.