Тихое небо

Он возвращается вовремя, как и обещал. Закат красит красным покатую крышу, куда Кеннет осторожно опускает Солдата, и это могло бы быть похоже на свидание, если бы Джеймс помнил, как устроить хоть одно. Нагретая кровля греет спину, Барнс лежит, закинув руки за голову, и каждый раз забывает, как дышать, когда Уоррен подходит к краю и падает назад спиной в никуда. В первый раз он едва не бросается следом и, только почти сиганув вниз, вспоминает, у кого из них есть крылья, а кого придется соскребать с асфальта, и все последующие все равно дергаясь в душе на каждый прыжок с крыши, но стараясь не выдавать своего волнения. Зажившие крылья сияют белизной и режут глаза, отражая солнечные лучи, и что-то в груди сжимается от понимания, как несправедлива к Уортингтону судьба: имея самое прекрасное «отклонение» на свете, он оказался презираем и ненавидим всеми, включая собственных родителей. В то время как за него — чудовище, призрака, убийцу — сражается символ нации в попытке обелить его имя и стереть с его рук чужую кровь. — Я тоже хочу, — произносит он, и Уоррен, скачущий по крыше, подлетающий то и дело в небо, удивленно плюхается рядом. — Не боишься? — выдыхает он, подходя ближе и ласково целуя заросшую щетиной щеку. — Вдруг уроню. И замирает в ожидании ответа, слишком важного для них обоих. Таящего в себе куда больше, чем то, что Баки в конце концов произносит. — Я тебе доверяю. Конечно, ему страшно. Только бездушная машина вроде той, какой он когда-то бывал, подчиненный кодировкам, может откинуться назад и отпустить тело в пустоту, не чувствуя животного ужаса. Уоррен знает о его падении с поезда, и это доверие, оправдать которое он обязан, кажется ему важнее всего на свете. — Я дам команду, и ты просто сделай шаг назад, — голос Уортингтона дрожит, и Баки некстати думает о том, что, возможно, дрожат и руки, что, возможно, это дурацкий эксперимент, а заставлять себя самого проходить через то, что однажды его сгубило, и вовсе больной аттракцион. Но все равно подходит к краю и прикрывает глаза. Кеннет его поймает. — Раз, — раздается где-то позади. Ветер обдувает спину, и Солдат чувствует, как тело пробивает от страха липким потом. — Два. Он шагает раньше, чем Уоррен досчитывает до трех, и это тоже проверка. Проверка самого себя. Но теплые руки вцепляются в его бока, дергают вверх, рывок выходит больным и стремительным, а после небо растекается перед глазами алой бесконечной гладью, и все остальное перестает существовать. — Ты сумасшедший, ты просто сумасшедший, — орет, пытаясь перекрыть шум ветра, Уоррен, крепче сжимая вокруг него руки. — Я не успел досчитать. Я мог не успеть поймать! — Поймал же, — кричит в ответ Джеймс, а после смеется то ли от стресса, то ли от восторга, заражая своим весельем Уортингтона. Они проводят на крыше время до самой ночи. Уоррен засыпает первым, уткнувшись носом ему в шею, и тяжелые крылья укрывают их со всех сторон: крепкие, здоровые, обретшие небо снова.