Hetalia: Russian world

      Иван не смог так же обнять Альфреда, ибо держал ценный груз, который отпускать из рук никак нельзя было.       Неожиданно, только сейчас Альфред осознал, что не тыкается носом в приятную на ощупь ткань; чего-то не хватало. А не хватало именно шарфа. Возможно, спеша в роддом, Иван и позабыл дома свой неизменный элемент одежды. Как чудно и непривычно видеть Россию без шарфа, что казалось, словно без него Иван и вовсе пуст, неузнаваем. Но зато у Брагинского можно разглядеть шею. Всё ещё забинтованная, без бурых пятнышек. Джонс помнил тот момент, когда Брагинскому забинтовывали шею, это был переломный момент в жизни Ивана. Это было давно, и нет смысла об этом рассказывать. Но… — Совет, — Альфред обратился к Ивану, как тогда, когда Россия ещё был Советским союзом, — ты уже не пахнешь как раньше. — А как же я должен пахнуть? — Он отвечал холодно, будто все чувства атрофировались, но Ивана приятно удивило, что его назвали, как прежде. Невидимые оковы спали, и русский впервые за годы смог вздохнуть полной грудью. — Только что приготовленной выпечкой. — Джонс не смог надышаться теперь уже чуждым ароматом. — Или нашей приготовленной шарлоткой. Помнишь? Хорошие времена были. Жаль. Жаль, что ты не мой, а я — ничей.       «Ничей? Ты государственный.» — В шутку подумал Брагинский, и как бы странно не звучало, зла не держал. Всё что было до — кануло в лету, надо жить настоящим. — Вспоминать прошлое иногда не стоит. Но ты прав, я тоже скучаю по таким вечерам. Признайся, ты ведь ещё сохранил тот рецепт? — Ах, конечно. И свитер твой я тоже ношу, и наша совместная фотка до сих пор в истаграме висит. Так и не удалил. Не хватило сил. Но всё же жаль, знал бы ты… — Альфред в очередной раз вздохнул. Он в принципе не хотел отпускать давнего русского друга из столько крепких объятий, и не удержавшись, произнёс с долей вопроса прямо на ухо: — Friends? — Forever, — прикрыв глаза, в ответ мягко произнёс Иван, словно с этим спало какое-то проклятье, наложенное годы назад. И всё же Россия хотел обнять Америку, но руки заняты, их нельзя расцепить. Обнять бы…       Но совершенно неожиданно, словно случился какой-то казус, Америка отпрянул от России, точно боялся обжечься. Альфред без какого-либо дозволения, похлопал Ивана по щеке, со словами: — Russia, wake up! — Ал, что ты делаешь? — слегка возмущённо спросил Брагинский, услышав ещё одно это «wake up!»       Перед глазами проступило белое пятно, будто оно вышло сквозь стены беспроглядной темноты. Вновь послышался глухой, сумбурный шум, рядом почуялись громкие шаги, голоса многочисленной толпы соединились в один гвалт, где невозможно разобрать ни единого слова. В темноте светлое пятно становилось всё больше, тело будто тяжелело, наливаясь свинцом, ощущая тепло и биение сердца внутри, там, в груди. Пару уже уверенных шлепков по щеке, и Иван сквозь закрытые веки видит свет, мягкий такой, нежно-розовый, а той пугающей темноты словно не бывало. Теперь всё обрело краски, но отныне они буду тусклы и немного мрачнее.       Краски сгустились в янтарно-жёлтый цвет, над Иваном нависает фигура, и снова до слуха доносится очень знакомый голос. Тот самый. — Россия… Россия! — А? — Иван через силу открывает глаза, так тяжело, словно делает это в первый раз. Всё перед ним становится мутным, неузнаваемым. — Альфред?.. — Он шире открывает глаза, сфокусировав взгляд на американце.       Под Брагинским нет пустоты, а лишь пол, на который его и повалили. Встревоженные голоса, казалось, доносились отовсюду, со всех сторон. Улюлюканье было непонятное, а стоит оглянуться, как повсюду сновали размытые, угловатые фигуры гостей… Гостей! Россия поворачивает голову немного в другую сторону, где стоит перепуганная Беларусь, а её, укрыв пледом, успокаивали Украина и Казахстан. Наташа смотрела неотрывно в одну точку, долго, вдумчиво, поняв свою ошибку, поняв, что не должна была устраивать брату вот такой «сюрприз». Налетев на Ивана, Наташа тогда совсем не ожидала, что он может удариться о стену и потерять сознание.       Вот так подарок, ничего не скажешь. — Ничего страшного, ты не виновата, — Казахстан поглаживает Беларусь по плечу, пытаясь успокоить девушку, что готова была зарыдать. Кто бы мог подумать, что Наташа способна на это, способна в один миг стать такой испуганной и беспомощной.       Иван замечает напротив себя комнату младшей сестры, и теперь кусочки паззла складываются в единую картину. Россия вспомнил, как заходил в эту злосчастную спальню; тихий голос, распахнувшаяся дверь, замутнённый взгляд, удар, темнота в глазах. Пожалуй, это не единственное, что вспомнил Иван с этого дня рождения, а голова, которая у него сейчас раскалывалась, дала знать о травме. Россия полностью приходит в себя, пытается сесть, обопрясь ладонью о стену позади себя. Взгляд стал более живым, и, потерев после сонные глаза, тут же испуганно смотрит на ладони, поняв, что ничего в руках не было, это мираж. Нет девочки Энни. Маленькой девчонки с зелёными глазами… Видение, мираж, который так искусно могло выдумать подсознание, или точнее сон, что дал ложную надежду. Россия с мольбой во взгляде спрашивает у Америки, присевшего рядом: — Ал, где Энни?.. Где Новороссия?! — Брагинский срывается на беспомощный крик, поняв, что счастлив был лишь во сне, а реальность — это жестокая штука, способная свести с ума любого, когда счастье было в руках. Так близко. Оно ведь не может длиться вечно, и у всего есть конец.       Америка немного оторопел, но после он приняв добродушный вид, просто сказал, помогая встать другу. — Какая Энни? Какая Новороссия? О чём ты? — Джонс поднял Ивана за руку, после в удивлении приподнял брови. И правда не понимал, в чём дело, и что за чудные сны снились России. — Тебе, наверное, это всё приснилось. Угораздило же тебя, пробыл в отключке минут пятнадцать, а уже столько насочинял. Ну ты даёшь! — Альфред повёл Ивана в коридор, который выходит в залу — там намного больше гостей. — Хорошо, что Япония сказал, что ты без сознания валяешься в коридоре. — Я не придумал это. Оно всё есть. — Россия уже никого не слышал. Он шёл, при этом глядел в одну точку. Кажется, он уже сошёл с ума, но если нет, то стремится к тому, медленно, но верно. — Да ладно, не дрейфь! — крепкий шлепок по плечу, и Брагинский немного зажмурился — всё тело его ломило, но он продолжил, приложив холодную ладонь к виску. В голове словно происходила революция. — Моя девочка Сибирь, мой маленький Новороссия… — Иван всхлипнул, а нижняя губа сама собой задрожала. — Я не могу в это поверить.       Все, кто присутствовали на день рождении, откровенно говоря, удивились, увидев именинника этого дня со слезами на глазах. Кто-то предположил, что его просто обидели, а может, сказали что-то не то, но знали бы они, как развеялся счастливый мираж…