Нeating up

      Сейджуро и Макото редко бывали вместе наедине. Держаться подальше друг от друга было безопасней для них обоих: слишком умны, слишком расчетливы, оба не умеют отступать. Сегодня Ханамия стоял у ворот школы Ракузан и ждал, пока Акаши подойдёт к его паутине. Сейджуро никогда в неё не попадал. У этого парня была какая-то особая манера чувствовать подвох и отходить от ситуации раньше, когда она захлопнется вокруг него капканом.       Сейджуро увидел его ещё издалека. Заведя лёгкую беседу, он следовал за ним в парк, потом к реке, к мосту. Там они сели около дерева. Разговоры прекратились.       — Что ты хочешь от меня на этот раз? Просто так ты бы не привёл меня сюда…       — Почему ты меня вечно в чем-то подозреваешь? — Улыбка Ханамии липкая, скользящая: оставляет тягучее ощущение размазанной по коже смолы и стойкое желание вымыться. — Это разбивает мне сердце.       — Обзаведись им — потом поговорим.       Сейджуро опирается спиной о широкий ствол старой сакуры и, запрокинув голову, наблюдает за трепетом листьев. Вишня отцвела уже давно и о Ханами остались только воспоминания. Сейджуро про себя усмехается нехитрой иронии. Когда мать Ханамии выбирала имя своему сыну, головой она явно не думала. Впрочем, вдолбленная заботливыми гувернерами вежливость и чувство такта не позволяет высказаться по этому поводу. Да и не привык Сейджуро повторяться — чтобы выбесить Макото есть уйма других способов.       Акаши не нужно оборачиваться, чтобы видеть, как Ханамия убирает надоевшую прядь волос за ухо и чудом одергивает себя, чтобы не протянуть руку. Их взаимоотношения похожи на партию в игре, правил которой они не знают. Для любого другого человека — это стресс и паника в попытках их выяснить. Для них — это повод самим эти правила написать.       Макото с ленивой издевкой треплется о разваленном Поколении Чудес, о «привидении», сбежавшем в Сейрин, и о том, как забавно о том печется на расстоянии синеглазый ас. О том, как Макото будет счастлив, если кто-то из них размажет Сейджуро по площадке.       Сейджуро говорит ровно столько, чтобы Макото не решил, что его игнорируют. Этот разговор на самом деле просто ширма, так же, к слову, как их жизни вообще. У каждого из них своя защитная реакция: образы хладнокровного тирана, не приемлеющего слова «нет», и последней сволочи, под еще одной вуалью — славного парня. Масок у Макото столько, что, пока снимешь одну личину за другой, забудешь зачем тебе это понадобилось. Акаши вот забыл.       Глаз Императора ловит неуловимое порывистое движение у самой щеки, но прикосновения не чувствует и радуется своей исключительной способности улавливать вещи обычному человеку неподвластные — не подает виду, что ждал. Их маленькая игра: кто же сорвется первым? Со стороны Макото раздается слабый смешок, Сейджуро позволяет себе скосить на него взгляд. Эти полужесты, полувзгляды, намеренная недосказанность и поступки на грани фола. Лишний миллиметр в движении, упущенная доля секунды или неаккуратный посыл и всё — технический и удаление с площадки.       Глаза Макото, и без того мутные, заволакивает предстоящим весельем. Он аккуратно приоткрывает ладонь и демонстрирует бабочку с яркими пятнами на крыльях. Она сидит у него на руке, медленно покачивает крыльями, но улетать не спешит — глупая. Сейджуро знает Макото достаточно давно, чтобы точно знать, что животных он любит больше, чем людей. А еще, что отвращение или ужас на лицах окружающих ему нравится куда больше. Акаши ловит неуловимое преддвижение тонких пальцев — успевает смириться — перед тем, как они резко прекращают и без того короткую жизнь существа. Сейджуро даже не хмурится, переводит холодный взгляд на ожидающего реакцию капитана Кирисаки Дайчи.       Паутина, что пытается плести Ханамия вокруг Сейджуро особенная: шелковые нити протягиваются особо осторожно, но Император ведь не какая-то глупая мушка, он не настолько глуп, чтобы начать вырываться слишком рано. Макото выигрывает у всех окружающих Сейджуро людей уже тем, что может смотреть ему в глаза больше десяти секунд и не отвернуться, желая до дрожи от страха провалиться сквозь землю. За это его стоит похвалить или наказать, но не игнорировать. Сейджуро учили выделять из массы верноподданных за сдельно выполненную работу.       Он неуловимым рывком поднимается, возвышаясь над все еще сидящим под деревом Макото, и чуть подается вперед, замирает на долю секунды: ровно столько ему нужно, чтобы почувствовать чужое дыхание на своих губах и обжечь бледную скулу своим — и упираясь ладонью о ствол над головой Ханамии, едва различимым вкрадчивым шепотом, разгоняющими мурашки по чужой коже, говорит:       — Не отвлекай меня по пустякам.       На то, чтобы принять устойчивое положение уходит не более полусекунды, на то, чтобы разглядеть выброшенную вперед чужую ладонь в попытке поймать его за играющий с ветром галстук, и того меньше. Сейджуро, глядя с высоты своего роста вниз на Ханамию, ухмыляется его же улыбкой-отражением. Подловил, эта партия осталась за ним. Макото остается с этим только смириться.       — Я никогда не проигрываю, — напоминает Сейджуро неписанную аксиому и собственную мантру по совместительству и, разворачиваясь, уходит из парка под смолящий неприятный взгляд.       Акаши уверен, что по коже ползет ровным потоком ядовитая дрянь, которая однажды просочится в поры и наконец разъест все цепи и границы их поля боя, заразит всех в радиусе мили и оставит после себя мертвую зону, но пока он может упиваться поражением Ханамии в игре, где они абсолютно равны.