Сотня плюс

Он возвращается из Лабиринта буквально за несколько минут до того, как бетонные ворота со скрежетом смыкаются. Бег вымотал Беллами слишком сильно, потому что первое, что он сделал, как только пересек черту Лабиринта на траву Глэйда — упал, тяжело задышав. Минхо вернулся чуть раньше него, а все остальные бегуны и того ранее. Ну, конечно же, он думает, что они трусливые шанки, желающие поскорее вернуться обратно из загадочного и пугающего своими звуками Лабиринта. Да, день выдался насыщенным.. или нет? Всё, как обычно. Ранний подъем, высокие стены Лабиринта, постоянное движение, серость и бесчисленные повороты. Конечно же, он их помнил. Все, до единого, записаны на пожелтевшие листы, засевшие в подкорках мозга схемы смертельной загадки. Каждый знакомый поворот уже кажется новым, а бетон под подошвой разогретым до температуры плавления, словно кто-то поджог конфорки там, под ним. Свежий воздух с хрипом врывается в легкие, заставляя глотку гореть от переизбытка кислорода. Грудь Беллами вздымается и опускается, свежая трава приятно щекочет участок спины из-под приподнявшейся футболки, а облака над головой неумолимо проплывают мимо него. Мимо них всех проплывают не только облака — жизнь! Черт! Беллами резко поднимается на локтях, мотает головой, отгоняя смутные мысли. Уши закладывает от громкой сирены, оповещающей о новом прибытии лифта. Серьёзно? В этом месяце уже прибыл Томас, что-то новое. Он поднимается с земли и бежит к ящику. — Это девчонка! — кричит Галли, и все начинают перешептываться. Господи, на дне жестяной коробки действительно лежит девчонка: бледная, с россыпью веснушек на щеках и носу, с острыми выступающими ключицами, выглядывающими из-под стянувшейся кофты. Что? Ты серьёзно? — Какого черта ты уставился? — Томас. Кто, если не он? Хотя, Беллами действительно уставился на неё. Оу, конечно же, не он один уставился на неё. Весь мальчишечий лагерь смотрит на ошалелую девушку, которая шепчет «Томас» из последних сил и снова вырубается. Он несет её до медицинской палатки и укладывает на самодельную кровать, изучая каждую её черту. Бледная меловая кожа, паутинка голубоватых вен под тонкой пленкой и тонкая полоска губ, сомкнутых в отключке. Конечно же, она привлекательна. Деушка просыпается и несется обстреливать весь лагерь с вышки. Сумасшедшая, думает Беллами. Но она упрямо стоит на своем, никого к себе не подпуская; у всего лагеря беспрецедентно стоит на неё, теперь утренняя эрекция кем-то сопровождается. Томас успокаивает её, и Беллами больше чем уверен, он её хочет. Её теперь хотят все. Конечно же, ты ведь единственная девушка на огромную толпу парней-тинейджеров. Зачем они прислали её? Снять напряжение? Думали, она даст всем в округе? Конечно! И Беллами Тереза раздражает, словно она — причина их здесь нахождения. Хоть загадочная история про неё и Томаса не дает покоя всем глэйдерам, Беллами же решает, что ему плевать. Плевать на то, что, возможно, эти двое трахаются в тайне ото всех. Или не в тайне, просто его никто не оповестил. Плевать на то, что он видел её в лесу, раздевающуюся догола около озера. Плевать на то, что у него каменный стояк от снов с её участием. Конечно же, она боится их, возбужденных подростков с играющими гормонами в крови. Этих полумужиков, косящихся на неё целыми днями, желающие её после долгих и напряженных дней в мужском коллективе. Но Алби запретил приближаться к ней без весомых причин, иначе — вон из Глэйда. Алби умный парень, который понимает их общую физиологию. — Что, принцесса, боишься попросить хоть каплю помощи? — грубо и без приветствия спрашивает Белл, перехватывая бревна для вечернего костра из её рук, — Это не особо сложно, ладно? — Тереза опускает глаза, отряхивая ладони. Ну, конечно же, хрупкая девчонка с тяжелыми обрубками дерева достаточно весомая причина. — Хватит бояться нас, мы не идиоты. Мы тебя не тронем, принцесса, — более мягкий тон, Беллами, умница. — Меня это бесит, ладно? — огрызается девчонка с угольными волосами и широко распахнутыми глазами. Сама невинность в физическом облачении, честное слово. Вот-вот сломается пополам от тягот этого мира или дуновения ветра; шугается скрежета и воплей гриверов по вечерам. — Конкретизируй свои недовольства, ладно? — Беллами подавляет смешок, сбрасывает её груз в кучу и привлекает её внимание щелчком. Тереза на мгновение поднимает глаза и смотрит прямо в его — черт возьми, откуда столько уверенности, принцесса? — Не называй меня так. Не думай, что я трусиха. — ровно чеканит она, улыбается впервые за долгое время, — Ты Беллами, да? — А ты Тереза, и ты самая большая трусиха, даже трусливее Чака, — он щурится, соревнуясь в зрительном контакте. — Заткнись, — почти что уверенно. Она точно ему нравится: из-за напускной смелости, из-за просвечивающейся на солнце кожи, из-за манеры задираться, из-за.. грёбаная куча «из-за». Есть за что, знаете ли. Конечно же, он не скажет ей об этом; не сейчас, точно. Не в момент, когда они все заключены в оковы Лабиринта, висящие каждый день на волоске от смерти. Она не погибает от механизированных лап чудовищ в ночь, когда ворота не смыкаются в очередной раз. Беллами не погибает тоже, отбиваясь от гриверов всеми возможными способами. Он смотрит на её трясущиеся руки на утро, на подрагивающие от холода и страха губы и бегающие глаза. Самые потрясающие глаза на свете. Хотя, откуда ему знать, да? Ему же стерли память. Беллами, конечно же, уверен, что не будь они здесь, посреди пожирающих бетонных блоков, она бы стала его. Да она бы сама бегала за ним и писала нелепые записки тайком. Она бы восхищалась его веснушками и смоляными волосами, умением быстро бегать и, если что, хорошенько размозжить кому угодно лицо. Конечно же, он не выбирается из Лабиринта живым, оставляя при себе свои идиотские мечты.