Жизнь с ангелом

Забежав в свою квартиру, Донхэ со всей силы швыряет рабочий кожаный портфель на пол в прихожей, хлопает дверью, закрывает её на все замки, баррикадируясь так, будто за ним гонятся, и наконец останавливается, тяжело дыша. Лёгкие жжёт от нехватки кислорода, ноги слегка побаливают с непривычной физической активности, щёки огнём горят, переохладившись на бегу, а глаза ужасно щиплет от слёз. Юноша небрежно сбрасывает лакированные ботинки, расстёгивает пиджак, едва не вырывая пуговицы с корнем, и, не включая света, идёт в темноте к дивану в гостиной, на который сразу садится, и обессиленно опускает голову на сложенные руки, зарываясь пальцами в спутанные чёрные волосы. Лишь теперь он даёт волю эмоциям и плачет. По-настоящему, от всей души ревёт, как в детстве. Он не плакал уже очень давно, последний раз это было, когда его впервые бросил любимый мужчина. С того момента он не уронил ни слезинки. Но сейчас… Душу выворачивает от обиды, сердце колотится, грозя вот-вот раздробить рёбра, руки предательски дрожат, и возникает сильное желание ударить кулаком в стену, чтобы до крови, до разбитых костяшек, лишь бы избавиться от этой боли, выместить её. Не верится, что Хёкджэ мог от него что-то скрывать и лгать. Ещё утром Хэ был уверен, что знает всё о своём любимом парне: истории из детства, рассказы о родителях и друзьях, его любимые вещи, увлечения, любимые места, даже любимый цвет! Но, получается, он совсем его не знает… Кто он на самом деле? Сколько на нём масок? Скольким людям он так же лгал? Выходит, Хёкджэ, с которым он ходил на свидания, с которым танцевал в ночном клубе, и с которым спал в одной постели – это одна большая подделка? В кого же тогда он влюбился? А ведь он влюбился… И это самое печальное. Позволил себе, как глупый сопливый подросток, открыться незнакомому блондину, пустил его в своё сердце, в свою квартиру, а теперь… выясняется, что влюбился он в образ, который придумал для себя сам, так что ли? Голова гудит от вопросов, комок обиды давит в горле, не позволяя нормально дышать, и Донхэ беспомощно стонет, закрывая лицо ладонями. Хёк обещал, что он никогда не заплачет рядом с ним. Но он плачет. Плачет, сидя в темноте своей квартиры, в одиночестве и оглушающей тишине, вдыхая ароматы леса, до сих пор не выветрившиеся из вещей с последней ночёвки. Интересно, все ли ангелы так откровенно лгут своим любимым? Не выдержав, юноша падает на колени, смягчая удар высоким ворсом ковра, и кричит во всю силу голосовых связок, больно сжимая волосы пальцами. Все соседи наверняка его услышали, но ему абсолютно плевать на них, а от крика становится значительно легче. Он не может знать, и даже не чувствует, что Хёкджэ сейчас так же воет от боли, стоя на пике башни Намсан, и не сдерживает слёз, катящихся по раскрасневшимся от ледяного ветра щекам. Ангел жалеет, что не сказал о своём происхождении раньше, по примеру Рёука, горячо молится, прося все высшие силы помочь ему, и складывается пополам от сильных, болезненных уколов, будто сердце играючи тычут огромной цыганской иглой, проверяя, живо ли оно. Ему не нужно создавать сферу, чтобы знать – Донхэ сидит в слезах на полу, проклинает его на чём свет стоит, но… не отвергает. И это самое важное. Узнав всё, увидев его с крыльями и нимбом, он не отвергает, как сделал бы другой в его ситуации, а старается, пусть даже на уровне подсознания, принять его. Это даёт надежду. И открыто говорит, что лезть сейчас к подопечному нельзя, чтобы не нарушить момент. Донхэ успокаивается через полчаса, выплакав из организма всю жидкость и наконец почувствовав жуткую усталость. Кажется, вместе со слезами из него вышли все эмоции, осталось лишь равнодушие, и какая-то горькая пустота… Шмыгнув носом, парень встаёт с колен, включает напольную лампу, идёт в уборную, умывается, пугаясь собственного отражения в зеркале – покрасневший нос, опухшие красные глаза и сухие потрескавшиеся губы, словом, ужас на ножках, – и возвращается обратно в гостиную. Не смотря на позднее время, он пишет сообщение начальнику с предупреждением, что пару дней поработает дома из-за внезапно напавшей на него простуды, затем раздевается, небрежно бросая пиджак, рубашку, галстук, отглаженные брюки и носки в кресло, оставаясь в одних лишь трусах, и ложится на диван, заворачиваясь в мягкий кремовый плед. Он включает телевизор, убавляя звук, чтоб тихо болтал на фоне, вырубает все будильники на телефоне, ставит режим вибрации, и закрывает глаза, собираясь спать сегодня здесь, потому как идти в тёмную пустую спальню нет никакого желания. Засыпает не сразу – долго ворочается, мучаясь от мыслей об Ынхёке, вспоминает вечера, проведённые вместе на этом самом диване, и не замечает, как медленно погружается в сон, уткнувшись носом в мокрую от слёз подушку, хранящую слабый запах еловой смолы. Юноша просыпается в начале одиннадцатого, с кряхтением садится на диване, осматривая ярко освещённую солнцем гостиную и кухню, и морщится, тихо шипя. Голова раскалывается, такое ощущение, будто вчера по ней усиленно стучали молотком, в глазах словно песок, они сухие, наверняка красные, и тоже болят, нос заложен, всё тело ломит, и общее состояние какое-то разбитое. Воспоминания вчерашнего дня обрушиваются лавиной, затмевая сознание, и Донхэ на секунду прикрывает глаза, видя яркие картинки произошедшего, словно просматривает киноленту. Думать о Хёкджэ не хочется совершенно, однако мысли настойчиво лезут, не давая покоя, поэтому Хэ, злясь на самого себя, встаёт и направляется в уборную, собираясь принять расслабляющую ванну, чтобы придти в норму. Он с удовольствием погружается в горячую воду с приятным ароматом перечной мяты от только что растворившейся голубой бомбочки, ополаскивает лицо, и пару раз, задержав дыхание, опускается на дно, недолго находясь под водой. Ванна всегда успокаивала, вода снимала стресс, а эфирные масла от бомб и морской соли забирали всю усталость и напряжение, но сейчас всё это вызывает лишь чувство голода и ни капли не помогает избавиться от мыслей о вчерашнем. Безрезультатно провалявшись в ванне сорок минут, Донхэ чистится различными средствами, вытирается, обматывает полотенце вокруг бёдер, и выходит из нагретой комнаты, сразу покрываясь мурашками. Дома вроде тепло, только немного приоткрыто окно на кухне, но его отчего-то сильно морозит, будто поднялась высокая температура... Одевшись в домашнее, Хэ первым делом забрасывает сброшенный вчера строгий костюм в корзину для белья, затем не спеша готовит завтрак, ест, сидя на диване перед телевизором, и весь день лежит пластом, пялясь в мерцающий экран и укрывшись пледом. Какая-то апатия… Не хочется ничего, вообще, совсем. Только лежать и не шевелиться. Каждый час, с удивительной точностью в минуту, он смотрит на вибрирующий на журнальном столике телефон: Хёкджэ пишет ему сообщения с просьбой встретиться и поговорить, и каждые полчаса в перерывах между сообщениями делает один звонок, конечно же не получая ответа. Он на работе, Донхэ знает, бегает как всегда по залу с подносом, полным еды, улыбается всем подряд, играючи флиртует с девушками… и никто, никто в кофейне даже не догадывается, что у него есть крылья за спиной. Забавно. С такой занятостью он ещё и успевает строчить ему сообщения. Интересно, он переживает? Мучается так же, как Донхэ? Наверное, нет… Если ангелов вообще мучает когда-нибудь совесть. Ж-ж-ж, очередное смс с просьбой поговорить, на которое Хэ уже даже не обращает внимания. Зачем? О чём Хёк хочет поговорить? Извиниться? Было. Сказать, что любит? Было. Попросить принять его? Было. А ничего нового от парня он явно не услышит. Да и не хочется ничего слушать, вчера хватило сполна и услышанного, и увиденного. С наступлением темноты Донхэ наконец поднимается, чтобы включить напольную лампу и светильники на стенах, разминается, понимая, что достаточно залежался, доходит до кухни, вытаскивает из холодильника пару йогуртов и пакет мандаринок, берёт ложку с сушилки у раковины, и возвращается в гостиную, снова падая на диван. Мысли всё равно крутятся вокруг Хёкджэ, чёрт бы его побрал… Сердце ноет, когда Донхэ вспоминает, как они спали вместе, обнявшись, на этом диване в гостиной, ноет, когда думает, как гуляли в парке Букхансан на первом свидании, и сжимается, стоит подумать о поцелуе в гримёрке ночного клуба. – Если бы я знал, что он ангел с самого начала, – в голос спрашивает сам себя Донхэ, – стал бы сам целовать его тогда? И, произнеся мучающий его вопрос вслух, вдруг понимает – да. Да, стал бы. И он бы так же пригласил его поехать к себе, и так же позволил бы ему зажать себя в ванной комнате, и проводил бы до работы утром, и так же с удовольствием валялся бы с ним дома в выходной, который у них случайно совпал. Всё было бы так же, он не стал бы ничего менять. Только всё это имело бы совсем другой смысл… В университете его научили анализу, и анализу не только таблиц и диаграмм, но и самого себя, а это сейчас единственное, что может помочь разобраться в сложившейся ситуации, ведь к друзьям и психологам с такими вопросами не пойдёшь. Со своего рабочего стола в спальне он берёт ежедневник и дорогущую шариковую ручку, подаренную некогда коллегами, забирается с ногами в кресло в гостиной, в то, что стоит спинкой к панорамному окну, открывает книжку на новой пустой странице и пишет циферку "один". – Итак, что мы имеем, – довольно громко говорит Донхэ, обращаясь к тишине тёмной квартиры, как будто в ней кто-то скрывается и слушает, – Хёкджэ ангел, – сказанное он тут же фиксирует в первом пункте. – И вчера он как-то спас меня от стекла, которое волшебным образом разбилось в новом здании. А стёкла просто так не бьются… Значит, он мог сам его разбить, всё подстроить, чтобы спасти меня и показать себя героем, и заодно рассказать о своём происхождении. Вывод: он хотел рассказать мне о себе, не знал, как, и поэтому подверг опасности, – свой вывод он вносит в книжку под пунктом "два". – Третье: он умеет летать. Пф, очевидный факт. Дальше… Вчера он сказал, что спустился на Землю три года назад, что сделал это ради меня, и что таких, как он, здесь очень много, – юноша замолкает на секунду, бегая глазами по гостиной и задумчиво водя кнопкой ручки по губам, – то есть, он живёт среди людей уже три года, и при этом никто не видит его крыльев, и ангелов, помимо него, на Земле полно, и они хорошо скрываются. Так, четвёртое: он умеет как-то прятать крылья и люди их не видят. Пятое: сказал, что мой хранитель. Ну, видимо, ангел-хранитель он мой. Потому и защищал. Шестое: ангелы боятся говорить о себе людям. Закономерный вопрос – почему? Телефон на столе вновь вибрирует – Хёкджэ будто чувствует, что младший думает о нём. Фыркнув, Донхэ закатывает глаза и снова возвращается к обдумыванию. – В принципе, тут всё логично, ведь люди могут их сдать властям, испугавшись, и потом их сразу в лабораторию на вскрытие. Теперь понимаю, почему он не сказал мне сразу… – вздыхает парень, чувствуя себя виноватым. Для ангелов, как оказалось, правда опасно рассказывать о своём происхождении, а он сходу, не подумав, обвинил Хёка во лжи. Стыдно. – Восьмое: мой ангел в меня влюбился. Что тоже, в общем-то, очевидно, – этот пункт он вычёркивает, усиленно водя ручкой по бумаге, и пишет другой пункт с номером "восемь". – Он сказал, что спустился. Тут, наверное, всё просто, ангелы же на небесах живут, вот оттуда и спустился. Так, стоп. А если есть ангелы, то, как говорится в Библии, есть и сам Дьявол, – не то чтобы Хэ был верующим, но отчего-то в душе зародилось лёгкое беспокойство, – и, раз уж ангелы живут на Земле по три года незамеченными, то, наверное, и какие-нибудь чёртики тоже живут здесь, и по улицам ходят, и в кофейнях работают… А как тогда? Они же с ангелами враги… Хм, надо будет у Хёкджэ спросить об этом. А интересно, как он спас меня? Помню, как обнял, закрыл… крыльями, видимо, и… И-и-и… тупик. Минут десять Донхэ выдумывает, как можно спастись от летящих на тебя со скоростью как минимум шестьдесят километров в час огромных стеклин, но в голову так ничего и не приходит, зато появляется куча других вопросов. Когда ангелы спускаются – они же никого не знают, как находят себе жильё, как на работу устраиваются, где документы берут, откуда знают столько о людях вообще, и почему до сих пор не известно ни об одном случае, чтоб человек видел ангела? Ведь они же летают над городом, их стопудово видно. Да даже вчера! Ну ведь видел же их кто-то, да? И почему Хёкджэ весь такой белый? Или, может, все ангелы имеют белые крылья и волосы? Как можно распознать ангела? Как вообще они появились? – Хм… может, всё же стоило выслушать его вчера, – морщит нос Донхэ, кладя ручку на корешок и захлопывая ежедневник, – он бы всё объяснил… Но теперь уже поздно об этом думать – вчера он ясно дал понять ангелу красивым хуком справа, что не собирается его выслушивать. А сейчас уже попросту гордость не позволит позвонить или ответить на его сообщения. Да и просто он пока не готов к общению, несмотря на то, что его мучают вопросы. Донхэ валяется дома в полном анабиозе до вечера вторника, и лишь в среду выходит на работу. День кажется ужасно скучным без привычного кофе с какой-нибудь сладостью, без привычной улыбки Хёкджэ, без Чонсу за кассовым аппаратом с этой его милой ямочкой на щеке, без постоянных нежных сообщений, – хотя нет, сообщений с просьбой встретиться и поговорить хватает, каждый час приходят, – и без вечерних встреч и звонков. Оказывается, он настолько привык к обществу Хёка, что сейчас дни без него кажутся… серыми и пустыми. Не хватает даже того особенного лесного аромата, которым ангел постоянно пахнет. К слову о запахах: к вечеру среды Донхэ приходит к выводу, что ангелы ещё и чем-то пахнут, пахнут сами по себе, не используя никаких духов и аромамасел, и его ангел просто потрясающе пахнет еловой смолой и кедровыми шишками. Четверг выдаётся таким же печальным: куча сообщений с самого утра с мольбами выслушать, которые юноша конечно же игнорирует, рабочий день до семи часов вечера, и путь до дома в гордом одиночестве. Чтобы избавиться от лишних мыслей, Донхэ принимает душ, ужинает купленным в ближайшем от дома щикданге токпокки, и усаживается на диван в гостиной, как привык делать за последние пару дней, завернувшись в плед и включив телевизор. Какое-то глупое кулинарное шоу с перерывом на рекламу, но голова снова занята лишь Хёкджэ и вопросами, связанными с жизнью ангелов. Он настолько погружается в мысленный диалог с самим собой, что вздрагивает и весь обмирает, услышав один резкий громкий удар о стекло на кухне. Почему-то сердце мгновенно трогает страх, слух и зрение обостряются, и сразу возникают мысли о фильмах с призраками, где были такие же резкие звуки в квартире. Выключив телевизор, он с пару секунд вслушивается в тишину дома, но кроме бурчания работающего холодильника ничего не слышит, и сначала решает, что это птица ударилась в окно, однако, вспомнив из основ биологии, что птицы по темноте обычно не летают, встаёт, держа на себе плед, как плащ, включает напольную лампу в гостиной, и идёт на кухню с проверкой. Может, просто рама где-то треснула? Или вовсе была слуховая галлюцинация? Обогнув стеклянный обеденный стол и подойдя к окну, Донхэ выпучивает глаза, видя сложенный пополам листок бумаги кофейного цвета, прилепленный на кусок прозрачного скотча к стеклу. В середине окна. По ту его сторону. – Что за… Листок, приклеенный с той стороны окна! За окном, блин, листок! На десятом этаже! Как такое возможно?! Если только это... – Хёкджэ, – тихо выдыхает Хэ, бросаясь к окну, рывком поворачивая ручку и открывая его. В комнату тут же влетает холодный летний ветер, принося с собой свежесть и приятный аромат озона в смеси с азалиями, и Донхэ ёжится, покрываясь мурашками даже будучи завёрнутым в плед, и вдыхает полной грудью; он отрывает бумагу от стекла, очень удобно приклеенную на поворотной створке, открывающейся в комнату, быстро захлопывает окно, чтобы ненароком не простыть, и чуть ли не бегом возвращается к гостиную, падая на диван и придвигаясь поближе к напольной лампе. Почему-то даже сердце начинает биться чуть быстрее в предвкушении… Глубоко вдохнув и шумно выдохнув, парень открывает листок и окидывает быстрым взглядом длинный текст, написанный от руки мелким кривым почерком – судя по скачущим буквам, писавший очень торопился. Это… письмо. С почерком Хёкджэ. Ангел написал ему письмо и сам принёс, оставив его на стекле, он же и стукнул, чтобы привлечь внимание! «Донхэ, любимый, я ужасно виноват перед тобой, прости… Знаю, ты не хочешь меня видеть, но прошу, прочитай это письмо до конца – даже если ты решишь разорвать со мной всякие отношения, то хотя бы будешь знать правду. Я – ангел-Хранитель. Твой Хранитель. Когда ангелам исполняется пятнадцать, им дают подопечных людей, чтобы они оберегали их, люди могут быть любого возраста, любого пола, расы и национальности. Мне попался ты. Я был вне себя от счастья, когда мне дали человека, ведь ты – мой первый подопечный. У ангелов с назначенными людьми сразу возникает особая связь, их сердца связываются, и мы можем чувствовать наших людей и слышать все их мысли. Донхэ, я знаю тебя с пятнадцати лет, знаю о тебе абсолютно всё. Я помогал тебе в школе, защищал, когда ты дрался с одноклассниками, подсказывал на всех экзаменах, и провожал каждый раз, как ты шёл домой, каждый день. В двадцать с небольшим я понял, что влюбился в тебя. Наверное, по моей вине ты и не мог найти себе пару – ты чувствовал нашу связь, именно она не позволяла ни с кем сойтись, почему-то между нами создалась особая связь, намного сильнее, чем у других. Такое редко бывает. Прости меня за это… Едва мне исполнилось двадцать четыре, я принял решение спуститься на Землю, чтобы встретить тебя и попробовать завоевать, однако не мог подобраться к тебе целых три года – на мне лежала ответственность за чужого человека, я обязан был защищать его. Но почти каждый день я видел тебя, сидел на карнизах твоих окон, и бегал по крышам, провожая тебя до дома. Пойми, я не мог сказать тебе, кто я, сразу, ангелам опасно открываться – во-первых, нас могут отдать на опыты, как ты уже думал, во-вторых, это угрожает нашему миру, и, в-третьих, мы можем лишиться крыльев, а для нас крылья – есть наша жизнь. Я боялся признаться. Но в тот вечер у меня не было выбора: чтобы успеть и спасти тебя, пришлось показать себя настоящим. На тебя напали. Стекло разбили специально, всё было подстроено, и в этом нет моей вины. Донхэ, моя любимая Рыбка, моё Море. Мне очень плохо без тебя. Мне не хватает твоих объятий, твоей улыбки, твоих глаз, твоего смеха… Я люблю тебя, люблю так искренне и честно, так сильно! И даже если ты больше никогда не захочешь меня увидеть – знай, я с тобой буду всегда. Буду оберегать тебя, что бы ни произошло, отдам все свои силы, всю свою магию, даже свои крылья и жизнь, если потребуется, но навсегда останусь твоим Хранителем, твоим персональным ангелом, только твоим. А ты всегда будешь моим человеком. Прощай, Донхэ, будь счастлив!» Дочитав последнюю строчку, Хэ сглатывает ком в горле, чувствует, как по щекам скатились горячие слёзы, и на листке в дрожащих руках расплывается два тёмных мокрых пятнышка. Нет… Нет, нет, нет! Неужели Хёкджэ… прощается с ним? Неужели он решил больше не пытаться? Конечно, теперь ситуация более чем ясна, но в голове всё равно такой кавардак, ещё хуже, чем раньше! Правильно говорят – счастье в неведении. Хёкджэ не нападал, наоборот, он спас его от нападения, подстроенного нападения! Кто-то… хотел убить его? Зачем? Вроде никому ничего плохого не сделал. Зато стало ясно, откуда эти странные ощущения в сердце, мучившие его столько лет, и постоянное угадывание его желаний, и… магия? Магия, прости Господи! Он готов поверить во всё, но только не в волшебство – это уж совсем на грани фантастики, только детям сказки рассказывать. Да и будь у ангелов магия – разве мир жил бы в покое? Разумеется, нет! Не сдержавшись, Донхэ выпускает из рук письмо, сворачивается клубком на диване, и, уткнувшись лицом в подушку, даёт волю чувствам – снова плачет, вымещая страх и боль. Толку-то, что он узнал правду? Что теперь с ней делать? Последней строчкой Хёкджэ явно дал понять, что оставляет его, несмотря на свои чувства, и от этого становится страшно. Страшно представить, что больше он не увидит его медовых глаз, не вдохнёт лесной аромат его кожи, не обнимет, и уже никогда не сможет дотронуться до его крыльев. На подушке, под правым виском, медленно расползается влажное пятно, и Хэ жмурится, хлюпая носом. Сердце сжимается… Если у них и правда связь, то сейчас Хёк должен чувствовать это, его сердце тоже должно болеть. Конечно он не знает, что в эту самую секунду ангел сидит за окном, на отливе панорамного окна, и смотрит прямо на него, позволяя дорожкам слёз обжечь раскрасневшиеся щёки. Ему тоже больно, больно так же, как его человеку, но действовать сейчас нельзя, Донхэ должен сам сделать выбор и принять решение. В таких случаях ангелам вмешиваться запрещено. – Чёртов Ли Хёкджэ, – скулит Хэ, до хруста костяшек сжимая в руках подушку, – ненавижу… Ненавижу! Как я мог так сильно тебя полюбить? Услышав это, Хёк задыхается, не веря своим ушам, смотрит на свернувшегося на диване парня, и, безумно улыбнувшись, взмахивает крыльями, взлетая в небо с распростёртыми руками. Он любит! Он принял! Его сердце, оно снова сияет! Рыбка его любит!!! Вечером следующего дня, как раз в преддверии двух выходных, Донхэ заходит в "Белую Ворону" с намерением выпить кофе с каким-нибудь вкусным десертом, по которым, честно признаться, соскучился, и наконец поговорить с Хёкджэ. Он готовит целую речь, будто собрался на настоящие дебаты, приводит себя в порядок, прежде чем выйти из офиса, и с нетерпением, во всех красках и подробностях представляет их встречу, идя по улице до кофейни. Если честно, душа требует сначала выплеснуть на него всю мощь недельных страданий – то есть, прописать ангелу королевскую, звонкую, смачную пощёчину; а потом требует сразу же, едва перед глазами ангела перестанут мельтешить звёзды, прижать его всем телом к ближайшей стене и поцеловать так, чтоб у него все перья из крыльев высыпались. Глубоко вдохнув, юноша решительно открывает дверь, приятно звякнувшую ветряным колокольчиком над головой, сходу замечает новый декор в интерьере полюбившегося заведения – потолок и некоторые стены теперь украшают изящные Ловцы Снов самых разных цветов и размеров с большими красивыми перьями, – и, гордо вздёрнув нос, проходит к своему столику, где обычно сидит, не глядя ни на кого вокруг. Зачем? Хёкджэ ведь и так сразу подойдёт к нему, сам увидит, что он здесь. В мыслях Донхэ уже успевает представить, как, не дрогнув ни единым лицевым мускулом, холодным тоном просит принести ему… американо, "и побыстрее пожалуйста", и потом тем же тоном скажет "мне нужно с тобой поговорить". И Хёк конечно же согласится, и даже выведет его на задний двор, к чёрному входу, чтобы всё обсудить. – Здравствуйте, – к нему подходит какая-то милая длинноволосая девочка в белой рубашке, фартуке с эмблемой кофейни, и с блокнотом в руках, приветливо улыбаясь, – меня зовут Джиён, сегодня я буду Вашим официантом. Желаете сразу сделать заказ? Сказать, что Донхэ офигел – ничего не сказать. Это что ещё за новости?! С какого перепугу Хёк отправил к нему какую-то девчонку?! Боится сам подойти?! Да он его убьёт сейчас!!! – Мне нужен Ли Хёкджэ, – не удостаивая официантку улыбкой, напрямую говорит Донхэ, – меня всегда обслуживает только он. – Извините, но сегодня его нет. Позвать другого официанта? – Нет, – тщетно стараясь не показывать расстроенных чувств, Хэ бегает глазами по залу, будто проверяя, правда ли блондина здесь нет, и снова смотрит на девушку, – сделайте мне… а-а-а… капучино. С шоколадной крошкой. С собой. Кивнув, девочка тут же разворачивается и уносится за стойку, просить Чонсу сварить кофе. Странно… Выходной у него что ли? И Кюхёна что-то не видно. А может, они вдвоём где-то что-то делают… В любом случае, без Хёка ему тут делать нечего, и вообще возникает желание поскорее уйти, вернуться домой, залезть под одеяло и заплакать, как в детстве. Проходит минут пять, по залу пролетает громкая фраза "капучино с шоколадной крошкой", и Донхэ, понимая, что это его заказ, идёт за напитком к стойке с кофемашиной, из-за которой на него с радостной улыбкой, демонстрирующей ямочку на левой щеке, смотрит Чонсу, протягивая бумажный стаканчик с эмблемой "Белой Вороны". Вот он тоже, кстати, довольно красивый парень с претензией на идеальность. Их познакомил Кюхён несколько недель назад, и они, как когда-то с Кю, быстро нашли общий язык. Но сегодня разговаривать с ним совершенно не хочется, как и с другими людьми, поэтому Донхэ лишь улыбается в ответ, кивает, таким образом здороваясь, забирает стаканчик и, подмигнув ему, уходит, звякнув ветряным колокольчиком на двери. Настроение безнадёжно испорчено. Одна только радость – стакан с горячим ароматным кофе в руке, который почему-то успокаивает и даёт призрачную надежду на завтрашнюю встречу. Юноша нарочито медленно идёт домой, гуляя по лабиринту улиц, проходит мимо той многоэтажки, возле которой Хёкджэ спас ему жизнь, и, постояв у неё пять минут, топает дальше, попивая кофе. В голову, словно мышки, тихо и ловко начинают забираться нехорошие мысли. Сегодня он не получил ни одного сообщения и ни одного звонка. И его не было в кофейне. Может, прощание в письме всё же было правдивым, и он действительно покинул его? Но… он ведь не мог так просто! Сначала твердить о любви, целоваться, лёжа с ним в постели, а потом написать письмо и уехать! Улететь – поправляет сам себя Донхэ. Здесь что-то нечисто… В субботу, не поленившись проснуться в восемь, парень собирается, приводит себя в порядок, красиво одевается, и идёт в "Белую Ворону" с твёрдым намерением отловить Хёкджэ за шкирку и поговорить. Однако, вместо Хёка к нему снова подходит другой официант, на этот раз парень, и, конечно же, Донхэ сразу спрашивает, где носит эту скрытную задницу, то бишь местного блондина, а, получив ответ, заметно скисает. Его сегодня не будет… И это ещё более странно, потому как двух выходных подряд у него не бывает никогда, ибо если Ынхёка нет в "Вороне" больше одного дня, как говорил ему Кюхён, в "Вороне" начинается лёгкий хаос у персонала, сдерживаемый Чонсу, и резкий спад гостей, а вместе с ними и продаж. Всё больше и упорнее перед глазами встаёт то письмо, написанное от руки, и его последняя фраза "прощай, Донхэ, будь счастлив". Да ну не мог он, чёрт возьми, просто так исчезнуть! Он его два месяца мучил вопросом "давай встречаться", не отступал, когда Хэ от души прописывал ему пощёчины, а тут вдруг взял и исчез?! Да чтоб у него все перья высыпались!!! – Слушай, он сейчас лопнет, – скептически подняв правую бровь, с улыбкой комментирует Рёук, подпирая щёку кулачком и с интересом глядя через окно на стремительно краснеющего от злости и негодования Донхэ, сидящего в кофейне, да ещё и так удобно – прямо у панорамного окна. Даже с высоты пяти этажей юный ангелок видит этот нежный румянец, проявившийся на скулах, и нервно дёргающийся уголок фигурных губ. – Хорош с ним играть, спустись сейчас же и поговори, он ведь тебя ищет! Хёкджэ в ответ тянет довольную лыбу и в сотый раз думает, что он ну прям великий молодец, можно поставить ему статую рядом с адмиралом Ли СунСином на площади перед дворцом! Всего за неделю довести собственного подопечного до нервного тика, паранойи, мании преследования и жажды убийства – ха! Не каждый ангел может таким похвастаться! – Хён, ну серьёзно, – слыша все эти мысли в голове друга, Рё сводит брови домиком, умоляя парня сжалиться над человеком, – а если Кюхён ему скажет, где ты? – На то и рассчитываю. Твой благоверный всё равно не знает, где я живу, так что он в любом случае меня не найдёт. – Я знаю, где ты живёшь. Хёк медленно поворачивает голову и уже по одному его опасному прищуру глаз младший понимает, что даже под пытками не скажет любимому адрес квартиры Канина. – И как ты собираешься с ним разговаривать тогда? Сам-то он тебе вряд ли позвонит, а если и позвонит, то, дай угадаю, ты ему не ответишь. – Нет, – хитро усмехается Хёкджэ, садясь на край крыши, чтобы было удобнее смотреть на злого подопечного, – сейчас он ещё недельки две попереживает, помучается, поверит, что я уехал и никогда не вернусь, и только потом я снова появлюсь в его жизни. – Он тебя убьёт, – вздыхает Рёук. – Убьёт. Донхэ приходит в "Ворону" и в воскресенье, и в понедельник утром, но к нему вновь и вновь подходят незнакомые официанты, а в зале он по-прежнему не наблюдает блондинистой макушки, что начинает всерьёз пугать. В обед, набравшись смелости, он пишет Хёкджэ короткое сообщение в KakaoTalk с требованием поговорить и встретиться вечером, и весь оставшийся день сидит как на иголках, ёрзая на своём стуле в офисе, тщетно стараясь сосредоточиться на важных документах. Но ответа от Хёка так и не получает, поэтому после работы снова заходит в кофейню, надеясь наконец увидеть его. – Привет, Хэ, – едва юноша усаживается за самый дальний столик в углу, откуда хороший обзор на весь зал, к нему подходит уставший, но улыбающийся Кюхён в фартуке и с блокнотом в руках. – Здравствуй, – они уже давно обращаются друг к другу неофициально, ведь, благодаря Хёкджэ, стали хорошими друзьями. – Кю-а, сделай мне американо пожалуйста, и… есть что-нибудь новое с проработки? – Ты хочешь что-то новенькое попробовать? – в ответ Донхэ с натянутой улыбкой кивает, ослабляя узел галстука. – Минутку, хорошо, я уточню. Парень убегает, по пути подходя к кассе с просьбой сделать кофе, и так и исчезает на кухне на добрых десять минут. Сидя за столом в гордом одиночестве, попивая принесённый ему каким-то мальчиком американо, Донхэ с грустью осматривает кофейню, вспоминая, как пришёл сюда первый раз, заметил выделяющегося среди всех блондина, выплеснул кофе ему на грудь, когда он решил подкатить к нему, и как в тот день сплошной стеной, крупными хлопьями шёл снег. Но тогда здесь не было этих Ловцов Снов, которые сейчас украшают потолок и стены. Интересно, где Кюхён их заказывал? И, что более интересно, птичьи ли перья в них? Может, эти перья тоже… ангельские? Только они приятного персикового цвета. – Прости за задержку, – к нему маленькими шажочками торопливо подходит Кюхён, и осторожно опускает перед другом красивую керамическую тарелку с десертом, – долго пришлось Кибома упрашивать: он сделал новые пирожные, но ещё не пробовал, поэтому не хотел отдавать. Скажешь заодно, как тебе, – парень отодвигает стул и садится напротив Хэ, с интересом глядя на него. Обычно такие редкие сладости ему приносил Хёкджэ… Выпрашивал, вымаливал их у кондитера, или тайком утаскивал прямо посередь творческого процесса или дегустации, но сейчас вместо него десерт ему принёс Кюхён. И настроение падает ниже некуда… Однако потрясающе красивое муссовое пирожное, напоминающее купол какого-нибудь церковного храма, покрытое блестящим, насыщенного синего цвета гляссажем, радует глаз, и даже поднимает настроение своим мягким вкусом белого мусса и кислотой маракуйи. – Эй, что-то не так? – тихонько спрашивает Кю, не понимая, почему друг так горько улыбается, пробуя десерт. Неужели не вкусно? Или его что-то волнует? – Кюхён, давно Хёкджэ здесь не работает? – В каком смысле? – выпучивает глаза младший, и Донхэ мгновенно напрягается, видя, как сильно парень удивился. – Ты чего, он же больничный взял на две недели, простыл сильно, Рёук сказал, что вообще с постели не встаёт, с соплями лежит. "Ах ты ж тварь пернатая!" – слышит Хёкджэ в мыслях резкий громкий голос своего подопечного, и аж вздрагивает всем телом от неожиданности, пугая сидящего рядом Канина. – В чём дело? – взволнованно спрашивает Ёнун, заметив испуг ангела и десяток белых перьев, высыпавшихся из его распушившихся крыльев. – Да так, чудо моё меня матом кроет, – посмеивается Хёкджэ, отпивая горячий чай. – Я думал, ты знаешь, – хмурится Кюхён, видя замешательство друга и румянец, стремительно окрашивающий его щёки. – Вы же вроде… встречаетесь. – Нет. Мы поругались, – Донхэ отводит взгляд и опускает голову, закрывая глаза косой чёлкой. Свои проблемы в отношениях он никогда ни с кем не обсуждал, и даже сказать сейчас Кюхёну, пусть он и друг, что у них с Хёкджэ разлад, довольно трудно. – Где он живёт? – Ты не знаешь его адреса? – всерьёз удивляется Кю. Хотя… до того, как Рёук сказал, что он ангел, парень тоже не знал, где он жил, да и до сих пор не знает. Видимо, и Хёкджэ решил перестраховаться, не сказав ничего о Канине и его квартире. – Из-за чего поругались-то? – у него закрадывается смутная догадка, что, возможно, Донхэ уже знает о происхождении своего блондина, но спросить напрямую не может: вдруг не знает, а Кюхён возьмёт и случайно его секрет выболтает. – Врёт много, – Хэ задумчиво отламывает кусочек пирожного и отправляет его в рот, почти сразу приглушая кисло-сладкий вкус горьким американо, и в каждом его движении младший замечает резкость и нервозность. Психует. – Впрочем, не важно. Скажи, где его найти? – Спроси лучше у Рёука, они раньше вместе жили, он точно знает. Слушай, хён, ты можешь рассказать мне, если тебя что-то мучает, – Кюхён предпринимает ещё одну попытку вывести друга на разговор и получить хотя бы намёк на то, что он знает об ангельской сути Хёка, однако в ответ Донхэ лишь благодарно улыбается и отрицательно мотает головой, продолжая молча уплетать свой десерт. Вскоре приходит Рёук, и Кюхён, извинившись, покидает друга, поднимаясь вместе с ним в свой кабинет, а Донхэ решает уже и не спрашивать мальчишку о Хёкджэ – как-то резко становится всё равно, где он, да и вряд ли Рё решится сдать своего названного брата ему. Допив кофе и съев последний кусочек пирожного, юноша рассчитывается, подойдя к кассе, перебрасывается парой фраз с Чонсу, который даёт ему наводку – название улицы, где живёт Канин, – и уходит. Донхэ весь вечер проводит в гостиной, сидя перед телевизором, завернувшись в плед, поскольку дома, несмотря на плюсовую температуру, довольно прохладно: он оставил окна в спальне, на кухне, и балконе приоткрытыми, и теперь вслушивается в каждый шорох, надеясь услышать заветное хлопанье огромных ангельских крыльев. Но во всей квартире стоит тишина, нарушаемая лишь тихим посвистыванием ветра и разговором телевизора. "Хочу поговорить, прилетай", – пишет он сообщение в KakaoTalk, и затем каждые пятнадцать минут проверяет, прочитано оно или нет, однако сообщение так и остаётся просто отправленным, Хёкджэ его даже не открывает. Сердце тревожно сжимается, а на глаза наворачиваются слёзы. Ну почему тогда он накричал на него и сказал забыть? Зачем? Сейчас Хёк даже разговаривать не хочет… А сердце так тянется к нему, и Хэ в очередной раз признаётся самому себе, что ему жутко не хватает блондина, и, более того, он невыносимо соскучился по нему. Проходит ещё три дня в таких душевных терзаниях: Донхэ не оставляет попыток найти парня, долго шатается по улице, которую ему "случайно" назвал Чонсу, надеясь увидеть Хёка, возвращающегося домой, заходит в "Белую Ворону", написывает и звонит ему, но ангел как в воду канул – ни ответа, ни привета. Ещё и Рёук, всё-таки подвергнутый допросу с пристрастием, наотрез отказывается говорить парню, где обитает его любимый блондинистый друг, и вообще быстренько прячется за спиной Кюхёна, не зная, как отделаться от злой нервной Рыбы. – Он меня достал, лети уже к нему! – вечером того же дня вопит Рёук, выпихивая Хёкджэ из его комнаты, а тот упёрся всеми четырьмя конечностями в балконный проём, растопырил крылья, и активно сопротивляется, пытаясь образумить друга. – Да рано ещё! Сегодня четверг, потерпи до следующего понедельника! – Я потерпи?! ЭТО Я ПОТЕРПИ?! – краснеет ангел, прекращая толкать старшего. – Он Кюхёна терроризирует! Всё допрашивает, где твою жопу носит! А он сказать не может, потому что не знает, видел Донхэ тебя с крыльями или нет! Вали давай!!! – Не-не-не, Вукки, стой! Всё, завтра! Завтра полечу, обещаю!!! – орёт Хёк на всю квартиру так, что даже Канин, плещущийся в душе, его слышит и страдальчески закатывает глаза: его уже тоже достали эти вечные перепалки сущностей. – Попробуй только не полететь, – зло шипит мальчишка, опасно щурясь и отходя от блондина, – если завтра же ты с ним не поговоришь, обещаю, я отправлю к тебе на разговор Йесона, понял? – Понял, понял, – виновато чешет макушку Хёкджэ, пропуская румяного от злости друга мимо себя на балкон и наблюдая, как он, взмахнув наэлектризованными крыльями, выпархивает из окна. Похоже, придётся немного нарушить свои планы и полететь с Донхэ раньше, чем было задумано, ибо с Чонуном шутки плохи, а с Рёука станется… Утро пятницы для Донхэ ничем не отличается от остальных рабочих дней: он просыпается в полном одиночестве в гостиной, замёрзнув от утренней прохлады, ведь с наступлением лета и знанием об ангелах закрывать окна он перестал, умывается, завтракает, по пути на работу заходит в "Белую Ворону" поздороваться с Чонсу и выпить кофе, и не спеша топает до офиса, впервые улыбаясь тёплым лучам солнца, ласкающим лицо. С того дня, как он поругался с Хёком, парень ни разу не улыбнулся, больше нервничал и плакал, а ещё сильно злился на безразличие со стороны блондина, но сегодня хочется смеяться и танцевать, будто всё плохое исчезло, и улыбаться всем подряд, и кричать на всю улицу. Странно, с чего бы это? На эмоциях он пишет Хёкджэ сообщение: "Хёкки, ты мне нужен", отправляет, заведомо зная, что не получит ответа, и принимается за работу. Даже работается сегодня легче: он без труда прогнозирует подъёмы и спады валюты на рынках, подготавливает для начальства необходимые документы, составляет отчёты с цветными диаграммами, над которыми бился целую неделю, и, погрузившись в цифры, забывает о предмете своих страданий, не слыша, как вибрирует его телефон, валяющийся в углу стола под папками. К вечеру он здорово устаёт, но чувствует небывалый подъём энергии, видя за окном ливень, яростно бьющий по стеклу крупными каплями. Он обожает дождь, обожает серые облака, молнии, и сильный ливень. Жаль только зонтик с собой не прихватил, как теперь домой идти под дождём в одном костюме? – Донхэ-ши, Вас подвезти? – мило заливаясь румянцем, спрашивает его коллега, молодая симпатичная девушка, которая первое время, когда Донхэ устроился в эту компанию, увивалась за ним. – Нет, спасибо, я задержусь, – улыбается Хэ, решив, что лучше он ещё немного поработает, а заодно и переждёт непогоду в офисе. Всё равно спешить некуда. – Тогда до завтра! Все потихоньку разъезжаются, в офисе воцаряется непривычная тишина, слышен лишь приятный шелест дождя и стук капель о стекло, а из приоткрытого окна вместе с ветром в комнату врывается свежий аромат озона, смешанный с запахом мокрого асфальта и цветущих азалий. Донхэ настолько погружается в работу, что обращает внимание на часы только когда те указывают ровно восемь часов вечера. Всё, хватит, пора идти домой, ему, в конце концов, не платят сверхурочных. Сложив все документы по папкам и наведя порядок на рабочем столе, парень собирает нужные бумажки и кладёт их вместе со своим ежедневником в чёрный кожаный портфель, затем приводит себя в порядок, смотрясь в чёрный экран выключенного компьютера, немного ослабляет галстук, застёгивает пиджак и рубашку на все пуговки, и кладёт давно севший телефон в карман брюк, выходя из офиса и из самого здания на улицу. В нос сразу ударяет свежесть, лицо обдаёт влажным холодным ветерком, и Хэ вдыхает полной грудью, поднимая голову к затянутому стальными тучами небу, встречая мелкие ледяные капли. Да, сейчас бы подняться на ту крышу, что напротив Золотого здания, включить любимую музыку, переодеться в любимую свободную одежду, и танцевать под дождём, чтоб от всей души, выплёскивая эмоции, танцевать, как на батле в клубе. Вместе с Хёкджэ… Едва вспомнил, и всё, снова голова забивается мыслями лишь о нём, от утренней радости, непонятно откуда взявшейся, не остаётся и следа. Заходить в кофейню к Кюхёну нет смысла, судя по прошлому разговору с ним, Хёк должен выйти на смену только в понедельник или вторник, раньше он вряд ли явится, поэтому Донхэ сворачивает в противоположную от "Вороны" сторону и не спеша идёт домой привычными узкими улочками. В который раз проходя мимо памятной новостройки, он в красках вспоминает чудесное спасение от осколков, и даже видит у парапетов ту стекольную крошку, в которую превратил опасное оружие Хёкджэ, спасая его от смерти. Он закрыл его своими крыльями. Его персональный белокрылый ангел… – Эй, детка, – из-за угла выруливает некий парень, с виду похожий на панка, нагло ухмыляясь, – ты заблудился? Помочь найти дорогу? Донхэ чувствует, как быстро холодеют пальцы, сжимающие ручку портфеля, и сердце начинает биться сильнее от липкого страха, проникающего в сердце. Драться он не боялся никогда, более того – в школе он даже любил это дело, у него ни одна неделя не обходилась без драк, наказаний, вызовов к директору, и ссадин с синяками. Но он уже давно не тот бойкий подросток, и к тому же с возрастом и сменой ориентации понял, что на улице с ним могут сделать нечто пострашнее обычных побоев и кражи. Чёрт, вот, оказывается, что чувствуют молодые девушки, идя вечером по безлюдной улице… – Нет, спасибо, всё в порядке, – бормочет Хэ, стараясь не смотреть на незнакомца, проходит мимо него, успешно нацепляя на лицо маску холодности и безразличия, и ускоряет шаг, лихорадочно соображая, куда сейчас свернуть, чтобы скрыться от него, заодно вспоминая, где поблизости можно найти какое-нибудь заведение, а лучше полицейский участок. Мужчина следует за ним, он слышит его тихие шуршащие шаги, отдающие хлюпаньем, когда тот наступает в лужи, и сильно жалеет, что сегодня решил не заходить в "Белую Ворону". Пойди он другой дорогой, до кофейни, то и не попал бы сейчас в такую ситуацию. А может, это просто паранойя? Может, незнакомец просто пьян и ему с Донхэ по пути? Может, он ничего плохого и не замышляет? Проходя мимо очередного поворота в узкую улочку, хорошо освещаемую жёлтыми фонарями, он замечает, как оттуда поднимается и выходит на дорогу ещё один парень, гораздо крупнее и выше того, и теперь они вместе идут след в след за Донхэ, ускоряя шаг, когда это делает он. Ещё поворот – ещё мужчина, следующий – ещё двое. И юноша впадает в молчаливую панику. Позвонить не получится, телефон сел, на улицах никого, уже темно и горят фонари, он поднимает голову, выискивая камеры, обычно висящие на каждом доме и каждом столбе, но все камеры, попадающиеся на глаза, оказываются сломанными – из них торчат провода, вырванные с корнем. Что-то здесь не так… Слишком подозрительно. Не задумываясь о дороге, Донхэ сворачивает направо, немного бежит, на пару секунд оставшись без слежки, и снова спокойно идёт, слыша, как компания позади о чём-то разговаривает и мужчины гадко смеются, выкрикивая пошлости в адрес Хэ. "Чёрт, чёрт, чёрт! Сейчас они догонят меня, изнасилуют, побьют, заберут всё ценное и бросят умирать. Мне повезёт, если сейчас я встречу кого-то… Но кто, чёрт возьми, будет гулять в этом районе в такое время?! Только такой придурок как я…" – думает юноша, лихорадочно бегая глазами по зданиям в поисках хоть одной исправной видеокамеры. Можно помахать в неё руками, закричать, тогда дежурный, который следит за съёмкой, сразу отреагирует и через пару минут здесь будет полиция, ну или на крайняк патруль. – Стой, детка, куда спешишь! – Эй, игнорировать невежливо! Иди к нам! "Твою мать, благо я не девушка", – мелькает в его голове светлая мысль, – "хотя сейчас меня это не спасёт". – Какая красивая рыбка, – один из парней говорит это нарочито громко, обращаясь к кому-то из компании, – иди сюда, сладкий! Больше Донхэ не может держать себя в руках. Шмыгнув носом, он срывается с места и бежит, бежит со всех ног, лишь бы поскорее скрыться от чужих глаз и выйти на главную, большую, людную улицу, где его точно никто не тронет. А потом сразу в "Белую Ворону", она ближе, и оттуда уж на такси до дома. Он оборачивается на бегу, проверяя, следуют ли незнакомцы за ним, и только-только допускает радостную мысль, что ему удалось сбежать от них, как вдруг останавливается, едва не вписавшись носом в кирпичную стену огромного многоэтажного здания. Тяжело дыша, Хэ истерично постанывает, осматриваясь вокруг, и его сердце обрывается – тупик. Он забрёл в тупик! Впереди здание, справа высоченный забор, слева низкий жилой домик, на крышу которого можно было бы забраться при чужой поддержке или при помощи какой-нибудь опоры, но вокруг ничего и никого. Донхэ морщится, глядя на ярко светящийся фонарь, висящий прямо над ним и освещающий половину переулка, видит вырванную, до сих пор искрящую электричеством камеру на стене, и холодеет, слыша приближающийся смех, громкие разговоры на непонятном языке, и стук ботинок по асфальту, напоминающий цокот женских каблуков. Всё, он сам загнал себя в ловушку… Компания подходит ближе к трясущемуся юноше, останавливаясь на границе света, и лишь теперь Хэ может в подробностях рассмотреть своих преследователей, которых так удачно помогает разглядеть фонарь. Надо же, и ведь не боятся, что жертва запомнит их лица! Но… если они не боятся быть пойманными, это значит… они не собираются оставлять его в живых… Донхэ сглатывает противный ком, подступивший к горлу, и всё же старается как можно лучше отпечатать в памяти лица и особые приметы, надеясь, что ему каким-то чудом удастся избежать неприятностей, а уж там он без промедления направится в полицейский участок и сдаст этих парней с потрохами. Ха, а мальчишки-то совсем молодые, по возрасту, возможно, даже чуть младше самого Донхэ! Все одеты полностью в чёрное, у двоих рваные футболки, у двух других кожаные чёрные джинсы, и у всех пятерых одинаковые кожаные куртки с серебряными шипами на плечах, и ботинки на толстой подошве с высокой голенью, напоминающие военную обувь. Они плотоядно ухмыляются, держа руки в карманах джинсов и курток, на их одежде полно серебряных цепочек, а на лицах – пирсинг. У самого крайнего парня, что слева, в ушах висят маленькие серебряные колечки, рваная чёлка закрывает правый глаз, хотя из-под чёрных прядей всё равно виден уголок розоватого шрама; крайний парень справа запоминается кислотно-красными мелированными волосами, длинной косой чёлкой, и ровно выбритой лысиной слева, у него на глазах яркий макияж, сделанный алой помадой, и лысую часть головы и шею украшает красивая цветная татуировка в виде китайского дракона, а левую бровь прорезала блестящая серебряная серёжка с шариками. В центре, догадывается Хэ, их лидер, он выше других, у него подведены чёрным глаза, белоснежные волосы с синими прядями, колечко в правой ноздре, такое же колечко слева в нижней губе, уши полностью исколоты и увешаны серьгами, а на шее большая чёрная татуировка – надпись, которую не разобрать, выведенная европейскими буквами в готическом стиле. Слева от лидера рыжеволосый парень европейской наружности с большими голубыми глазами, у него нет ничего примечательного кроме, пожалуй, старого шрама, рассекающего правую щёку от виска до середины подбородка. Справа – мальчишка со светло-фиолетовыми волосами, кольцом в нижней губе, и двумя серебряными шариками-пирсингом в обеих щеках. Кажется, двое побывали в крупных переделках, раз обзавелись такими серьёзными увечьями… Они больше смахивают на безобидную мальчиковую рок-группу, или на банду обычных хулиганов. Но у Донхэ почти ощутимо холодеет кровь в венах, когда эта банда хулиганов начинает медленно приближаться, рассредотачиваясь и окружая его, из-за чего у парня создаётся ассоциация с рыболовной сетью, постепенно сужающейся вокруг своей добычи. – Что ж ты от нас убежал, детка? – насмехается их лидер, шаг за шагом становясь всё ближе к перепуганному юноше. – Разве так поступают послушные мальчики? – он подходит опасно близко, останавливается, а затем резко сдавливает пальцами подбородок юноши и поднимает его лицо к свету, не обращая внимания на сжавшиеся на его запястье чужие пальцы в попытке остановить. – М-м, красивая Рыбка, – от услышанного у Донхэ тут же расширяются глаза, – Фи-и-иши. – Ч-что вам н-нужно от меня? – А ты смелый, малышка? – незнакомец отталкивает парня от себя, будто выбрасывая, избавляясь от какой-то ненужной вещи, и смеётся, глядя как он с остекленевшими глазами пятится и останавливается в паре сантиметров от стены за спиной, крепко прижимая к груди свой кожаный рабочий портфель. Что здесь вообще происходит?! Хвалёное самообладание, выработанное в течение пяти лет с таким трудом, сейчас даёт знатную трещину, и Хэ уже готов встать на колени, умолять отпустить, обещать отдать всё что они хотят, или наоборот – драться с ними, остервенело, яростно, защищая себя, и плевать, что их больше! Но он попросту не может шевельнуться, даже пальцем двинуть не может, шокированный сказанным. Рыбка? Фиши? Откуда им известны его прозвища, которыми его называл лишь… Хёкджэ. Они следили за ним? Или, может, это по наводке самого Хёкджэ эти оборванцы нашли его?! – Где же твой Хранитель? – от издевательской усмешки Донхэ ёжится, терпя пробежавшиеся по всему телу мурашки, и ещё больше запутывается. Откуда этот парень знает о Хранителе? – Очень опрометчиво с его стороны оставлять без присмотра такую сладкую очаровашку. Кольцо вокруг сжимается плотнее, Донхэ испуганно вздыхает, когда из рук вырывают рабочий портфель, шлёпнувшийся о стену и затем на мокрый асфальт, он начинает паниковать и рваться, чувствуя, что его дёргают за руки и пытаются стащить пиджак, отталкивает мужчин, но те сильнее, они не позволяют, а лишь сильнее прижимают его к стене, и он зажмуривается, когда блондин, шикнув на остальных, сдавливает его горло правой рукой, больно ударяя затылком о каменную стену, лишая воздуха. – Где твой ангел? – шипит мужчина прямо ему в лицо, обнажая белоснежные зубы и острые клыки, и Хэ вздрагивает от мерзкого ощущения статического электричества, прокатившегося по телу. – Я... не знаю, – с трудом вдыхая, хрипит Донхэ, стараясь убрать от своей шеи чужие руки, иначе ему грозит вскоре потерять сознание от гипоксии, – он… меня бросил. – Что-то не похоже, – незнакомец отстраняется, чтобы окинуть парня взглядом, и усмехается, – на тебе его запах. Давай, детка, скажи дяде, – он снова наклоняется к нему, близко-близко, едва касаясь его носа своим, – где твой Хранитель? – У тебя за спиной.