Жизнь с ангелом

– Здравия желаю! Одевшись в лёгкую белую рубашку и песочного цвета джинсы, закатав рукава и поставив отросшие чёрные волосы торчком, Ёнун в таком виде бодро шагает по коридору полицейского участка, лучась радостью и громко здороваясь с Ча Хиджуном, открывающим ключом дверь своего кабинета. – А, Ким Ёнун, – он приоткрывает дверь, рванув ручку, и оборачивается к лыбящемуся во все тридцать два юноше, кивая ему в знак приветствия, – первый день практики? – в ответ Канин согласно кивает, вытягиваясь по струнке перед начальником, и прячет правую руку за спину, чтобы мужчина не увидел татуировки. – Возьми ключи от кабинета на вахте, из твоего отдела пока никого нет, все на вызовах. – Может, я поеду вслед за ними? – Нет, – чеканит Хиджун, – иди в кабинет и дождись Господина Чонсу. – Есть, – студент резко кивает головой, отдавая честь, разворачивается, и шлёпает на вахту за ключами. Сидеть в кабинете в гордом одиночестве ужасно скучно, к компьютерам старших лезть откровенно страшно, чтобы не выхватить потом по первое число, и к Вонджину не уйти – начальство ведь приказало ждать. Впрочем, долго ждать не приходится: в начале одиннадцатого в кабинет очень громко вваливается Миён. Кажется, она чем-то расстроена или напугана, её чуть потряхивает от нервов, она хмурится, резким движением срывает резинку, распуская длинные, хорошо отросшие чёрные волосы, зарывается в них правой рукой, шумно выдыхая, и запрокидывает голову, закрывая глаза. Ёнун сидит тихо, не шевелясь, чтобы иметь возможность подольше понаблюдать, однако, постояв в такой позе пару секунд, девушка оборачивается, открывает глаза, и они тут же расширяются от удивления при виде юноши. – Ёнун-а? – Привет, – Канин вскакивает с кресла, широко улыбаясь, и подходит к коллеге, тоже улыбнувшейся ему в ответ. – Что-то случилось? Что с тобой? Он обращается неформально, не учитывая возраста и званий, поскольку все формальности исчезли между ними ещё в тот момент, когда Миён закрыла юношу собой, убив выстрелившего в него мужчину в ночном клубе. Чтобы приободрить напуганного до смерти мальчишку, она сказала, что тоже когда-то была ранена, и что теперь он не просто сотрудник полиции, а едва ли ей не брат – по службе, разумеется, а это в полиции считается самым близким родством. – Всё хорошо, – девушка умело скрывает эмоции, хотя в её глазах Ёнун всё ещё видит какую-то странную тревогу, – просто в семье неполадки, – она опускает голову, занавешивая лицо чёрными блестящими волосами, и Канин вдруг вспоминает, что его коллега замужем и с ребёнком. Становится вдвойне её жаль… – Ты сделал тату? – увидев картинку, резко вскидывает голову Миён и смотрит на парня округлившимися глазами, поднимая брови в удивлении. – Да, в апреле. Здорово? – он вытягивает правую руку, демонстрируя девушке давно зажившую и оформившуюся татуировку, и позволяет ей прикоснуться к горячо любимому рисунку. – Сама я не фанат такого, но выглядит хорошо. Ты только рукава скатай. Не думаю, что Господин старший инспектор, – Миён особо выделяет звание, чтобы младший ощутил всю тяжесть и серьёзность нависших над ним, по её мнению, пиздюлей, – одобрит, мы всё же в полиции служим. – К слову о старшем инспекторе. Где он? И где Сынхён-хён? – Сынхён-а на вызове, Чонсу-а тоже, но они в разных концах города, когда будут не знаю. Раз ты здесь, – девушка вздыхает, меняя тему, и улыбается, – могу предположить, что у тебя началась летняя практика, – мальчишка утвердительно кивает, – тогда… поможешь мне с делом? Миён быстро вводит юношу в курс дела, выдаёт всю информацию, которую ей удалось найти, и на этом основании они уезжают из участка на пару часов, чтобы опросить нескольких подозреваемых, затем обедают в центре города, и возвращаются. За это время Ёнун успевает рассказать девушке обо всех забавных событиях последнего года, узнаёт о её утренней ссоре с мужем и вызове к директору в школе, и даже предлагает помощь, однако нуна, смеясь, говорит, что справится сама. Когда они входят в кабинет, Канин сразу понимает, что Чонсу был здесь – в комнате, смешавшись с запахами тёплого, нагретого солнцем дерева, пыли и печатной краски, витает вкусный аромат переспевших пьяных яблок, на рабочем столе мужчины кавардак, и на полу под столом лежит длинное маховое перо пепельного цвета, которое наверняка не видит никто, кроме него. – Хм, кажется, Чонсу вернулся, – хмурится Миён, глянув на его стол, – думаю, он у Вонджина, либо внизу, в спортзале. – Почему ты так решила? – Его телефон, – девушка кивает на стол, и Ёнун только теперь замечает новенький чёрный Samsung, выпущенный на рынок всего четыре месяца назад, и ловит себя на мысли, что немного завидует такой роскошной вещи, – раз он оставил его здесь, значит, ходит где-то по участку, а поскольку он вернулся с вызова – то, вероятнее всего, сидит у Вонджина, либо выпускает пар в спортзале. В эту секунду дверь резко открывается, создавая сквозняк из-за открытого окна, и в кабинет входит Чонсу, встряхивая слегка потрескивающие статическим электричеством крылья. Увидев студента, он замирает, не закрыв дверь, озадаченно хлопает глазами, но быстро берёт себя в руки, захлопывает несчастную дверь и делает шаг навстречу младшему, рассматривая его. Канин буквально кожей ощущает взгляд ангела – сначала смотрит в глаза, долго, неотрывно, будто читая мысли, затем на стоящие торчком отросшие волосы, губы, шею, на отцовскую цепочку с серебряным церковным крестиком, и, спустившись по пуговкам рубашки вниз, смотрит на татуировку. Ноль эмоций. Ёнун ожидал хоть какого-нибудь условного знака – одобрения, что "какой он молодец и умничка, воспользовался подарком и сделал татуировку Проводника"! Но Чонсу, не выражая ни единой эмоции, подходит ближе к юноше, берёт его руку, крепко сжимая пальцами запястье, намеренно причиняя боль, поднимает на уровень груди, долго рассматривает рисунок вблизи, и резко отпускает, отталкивая, как что-то противное, сказав короткое: – Спусти рукава, ты на службе. Словно ледяной водой окатил. Мальчишка покрывается мурашками, опускает голову и тут же быстро разворачивает рукава своей белой рубашки, выпрямляя их и застёгивая мелкие пуговки на манжетах. Развернувшись, ангел идёт к своему столу, усаживается в крутящееся кресло, и сразу берётся за какие-то бумажки, лежащие на краю стола, погружаясь в них. И никаких мысленных переговоров, лишних взглядов, малейшего намёка на улыбку – ни-че-го. Почувствовав напряжение, повисшее в воздухе, Миён молча садится за свой стол и кивает Ёнуну на его рабочее место, прося сесть и не соваться на рожон, что мальчишка тут же выполняет, тихо-тихо садясь в скрипнувшее кожаное кресло. Внимательно следя за Чонсу, он прекрасно видит, как ангел изменился: волосы на затылке стали чуть короче, идеально ровная, чуть отросшая косая чёлка, глаза кажутся более яркими, в левом ухе едва заметная дырочка от прокола, сделанного, вероятно, недавно, руки больше испещрены венами, что выглядит безумно красиво и мужественно, правда, в одежде ничего не изменилось, всё та же белая обтягивающая майка, поверх расстёгнутая рубашка в мелкую чёрную клетку, белые джинсы и кроссовки. А на плече, скрываясь под воротом рубашки, видно что-то тёмное. Неужели синяк? Откуда? Ещё и свежий раз не прошёл, ведь с ускоренной регенерацией синяки у ангелов заживают очень быстро. "Хорошее тату", – слышит Ёнун в голове голос Чонсу, и в следующую секунду видит, как дёрнулся правый уголок его губ, на мгновение поднявшись вверх. Больше за целый день ангел не говорит ни слова. Ему, во всяком случае. Зато Сынхён и Вонджин с удовольствием общаются со студентом, выражая радость от новой встречи с ним, и предлагают вечером отметить сие знаменательное событие бутылочкой соджу в ближайшем щикданге. Канин уже думает согласиться, прикидывая, сможет ли завтра проснуться вовремя и придти на работу более-менее свежим, однако одного взгляда на Чонсу хватает, чтобы тут же передумать, – он грозно смотрит на него, отчего юноша второй раз за день покрывается мурашками, и хлопает крыльями для пущего эффекта. Первую неделю, как и в прошлом году, Ёнун привыкает к работе, вливаясь в рутину обычного служащего, оформляет пропуск и новую ксиву, заново подстраивается под совсем не изменившееся поведение Итука, кровавым шуточкам Вонджина, выездам на вызовы, и отчётам, следующим за вызовами. За весь июнь им не перепадает ни одного серьёзного дела, лишь обычный патруль улиц, семейные разборки, шум соседей, пьяницы на улицах, словом, скука смертная. Однако в течение этого месяца студент каждый день старается быть как можно ближе к ангелу: пробивает на разговор, при любой малейшей возможности касается его, светит татуировкой, каждый раз получая за это по щам, и учится скрывать от него свои мысли, зная, что он их наверняка слышит. Что странно, за весь месяц Чонсу никак не дал понять, что между ними что-то было, он ведёт себя сдержанно, строго, иногда грубит, и чётко держит дистанцию "начальник-подчинённый". За целый месяц не было ни одного нормального разговора наедине, ни одной улыбки в его адрес, ни одного ответного прикосновения. Его будто подменили. Да ещё и по вызовам они отправлялись разным, себе Чонсу брал самое интересное – возможные убийства или насилие, драки, а ему, Ёнуну, доставались стандартные "кухонные боксёры"*. – Чонсу-а, ты берёшь отгул на завтра? – войдя в кабинет без стука, спрашивает Ча Хиджун, помахивая в воздухе какими-то документами. Сегодня мужчина какой-то не такой, слишком парадный, без привычной полицейской формы, зато в красивой, идеально выглаженной белой рубашке с чёрным галстуком, строгих чёрных брюках со стрелками, и в лакированных туфлях. – Да, – тут же вскочив из-за стола и поджав крылья, кивает ангел. – Хорошо, пойдём со мной, распишешься в ведомостях. Выходя из кабинета, Чонсу сжимает губы в полоску и мельком смотрит на Канина, поднявшего на него глаза за секунду до того, как дверь закрылась. – А зачем ему отгул? – не подумав, спрашивает у коллег, сидящих вместе с ним в кабинете, Ёнун. – Ты чего, у него же завтра день рождения! – улыбается Миён. – И… сколько исполняется? – юноша поднимает правую бровь и сгорает от любопытства. Вот интересно, что ангел наплёл людям о возрасте? – Вроде… тридцать девять. Или сорок. Не помню точно, – пожимает плечами девушка, и отворачивается к своему компьютеру, начиная что-то забивать в базе внутреннего пользования. Сорок? Этому потрясающе красивому мужчине по людским меркам сорок? Притом, что выглядит он максимум на тридцать? Или даже на двадцать пять? Это одновременно и хорошая новость, и плохая… А плохая сторона состоит в том, что, как говорил Хичоль, зачастую при достижении сорока или сорока пяти лет ангелы и демоны с азиатской внешностью меняют место жительства, и, если Чонсу сорок, значит… он скоро переедет. Хотя конечно у каждого ангела свои сроки. В шесть вечера, когда у всех отделов заканчивается рабочий день, коллеги со всего участка, зная, что в свой день рождения Чонсу берёт выходной, дружно вваливаются к нему в кабинет с тортом и поздравлениями. Ёнун, стоя в стороне с натянутой улыбкой, наблюдает за ангелом, как он кланяется в знак благодарности, принимая украшенный цветами рисовый маленький тортик, улыбается всем подряд, но нимб его выдаёт – на самом деле он спокоен как удав, и улыбка его совсем не искренняя. Всего десять минут уделяется поздравлениям, затем все потихоньку уходят, Миён и Сынхён тоже отправляются домой, и в кабинете остаются лишь Итук и Ёнун, первый решает доделать отчёт, второй намеренно ждёт ангела, чтобы воспользоваться первой за месяц возможностью поговорить наедине. – Хочешь прогуляться завтра вечером? – оставив подаренный торт и бутылку шампанского на столе Миён, вдруг спрашивает Чонсу, садясь в своё кресло, щёлкает кнопкой выключения на процессоре компьютера и откидывается на спинку, расстилая пепельные крылья по полу. – Днём я буду занят, нужно кое-что уладить в Сеуле, а вечер свободен. – С чего вдруг такая щедрость? – не задумываясь, язвит младший, складывая руки на груди, как обиженная барышня. – У меня день рождения, ты знаешь, – пожимает плечами ангел, – и… я подумал… может, стоит отпраздновать его в компании своего друга? Видишь ли, я так и не успел за столько лет завести себе друзей среди людей, сейчас мой друг только ты. – Друг? – кажется, при одном только упоминании этого слова Ёнун пыхнул. Душу выворачивает от вдруг нахлынувшей злости, хочется вскочить, как следует накричать на эту птицу, высказать ему всё, что о нём думает! Какой к чёрту друг?! А поцелуй в Рождество? И записка с просьбой быть другом! Однако вместо выражения всех гневных мыслей он глубоко вздыхает, прикрывая глаза на секунду, чтобы успокоиться, и испепеляет старшего взглядом. – Какое-то у тебя странное представление о дружбе. Сначала неожиданно прилетаешь, целуешь, даришь подарки, а потом в упор не замечаешь. Все ангелы столь дружелюбны? Итук виновато опускает глаза и едва заметно краснеет. Неожиданное поведение. Что с ним такое? – Послушай, ну прости меня, я и сам не рад, что пришлось так себя вести, – вскидывая голову, он умоляюще сводит ровные брови и теперь говорит искренне, честно, о чём свидетельствует усилившееся сияние нимба, – пойми, так было нужно для твоего же блага. И… можешь мне не верить, но это была не моя прихоть. Канин щурится, в упор смотря на ангела, и всеми силами держит непроницаемое выражение лица, что даётся с большим трудом. Гадство, всё же военной выдержки сейчас чертовски не хватает. – Может, ты мне тогда причину назовёшь? – вместо ответа Чонсу отрицательно мотает головой, трепя пепельную чёлку. – В чём дело, скажи ты уже! – Ёнун повышает голос, вскакивая со своего кресла, и упирается кулаками в столешницу, с силой ударяя по куску дерева костяшками и ни капли не морщась от боли. – Ты обязан! Теперь я официально Проводник, Хичоль внёс меня в реестр! Я требую объяснения: какого хрена ты целый месяц меня избегаешь?! Какие у тебя тайны, говори! Юноша резко замолкает, поняв, что перегнул палку, и чувствует неприятный холодок, пробежавший по спине от пояса к шее, поднимая коротко стриженные волосы на затылке дыбом. Взгляд ангела изменился, глаза опасно потемнели, а крылья увеличились от вспушившихся пёрышек. Это сравнимо с мрачными, тяжёлыми грозовыми тучами, затягивающими ясное небо, такое же ощущение надвигающихся неприятностей, грозы, а в данном конкретном случае ещё и грандиозных люлей. Чонсу очень медленно встаёт, толкая плавно откатившееся в сторону кресло, наполовину открывает пушистые крылья, держа их на весу, будто собираясь напасть, сжимает руки в кулаки, отчего на тыльной стороне ладоней сильнее выделяются вены, и надвигается на сжавшегося от страха мальчишку, неотрывно смотря на него. Кажется, даже воздух в кабинете сгустился и наэлектризовался. А как иначе объяснить вдруг ослабевшие колени и поднявшийся на руках волосяной покров? Нет. С каждым шагом, что делает ангел навстречу парню, воздух в комнате тяжелеет, становится практически ощутимым, будто наполненным влагой и сильным, ярким ароматом переспелых пьяных яблок. Однако крылья старшего не электризуются, это хороший знак. Остановившись всего в метре от Ёнуна, едва касаясь рубашкой поверхности стола, Итук пару секунд просто стоит, рассматривая лицо напуганного его действиями человека, и наконец говорит. Очень, очень медленно, чеканя каждое слово. – То, что ты Проводник, не даёт тебе никакого права лезть в мои дела. Ты не мой подопечный. И ты мне не муж. Пора бы уже знать своё место. Всё бы ничего, но от последней фразы становится не по себе. Сердце слишком резко сокращается, будто в него со всей силы всадили иглу, и на глаза наворачиваются слёзы. Чонсу ведь ангел, почему же тогда так груб с ним? Будто одна сплошная непробиваемая ледышка. И его слова… он чётко дал понять, что никогда не поставит человека наравне с собой, никогда не станет общаться с ним, Канином, как с равным себе, и дело даже не в возрасте. Заметив, как покраснели и увлажнились глаза мальчишки, Итук сжимает зубы, едва не скрипя ими, вдыхает, чтобы успокоиться, встряхивает крылья, и на секунду прикрывает глаза, чтобы затем вновь посмотреть на близкого к истерике юношу. – Прости, – он шумно выдыхает и расслабляет крылья, смягчаясь, – прости меня. Иногда я бываю слишком грубым, – обойдя стол, разделяющий их, мужчина останавливается всего в одном шаге от младшего, повернувшегося к нему лицом, и, склонив голову, лёгким движением, прихватив пальцами края своей красной расстёгнутой рубашки, приспускает её с плеч, демонстрируя огромный синяк. Гематома расползается от основания шеи, по левому плечу, и уходит вниз, до предплечья, а со спины вовсе останавливается на лопатке; выглядит жутко, синяк тёмно-бардовый, с отливом в жёлтый, с синими краями и лопнувшими капиллярами. – Видишь? Я с трудом могу шевелить левой рукой. Получил это вчера вечером. – Что произошло? – мгновенно забыв обо всех обидах, спрашивает Ёнун, волнуясь за ангела. Такой синяк просто так не получишь, здесь явно били чем-то тяжёлым и, возможно, даже горячим. Молния? – Спасал человека, – Итук напряжён, контролируя свои мысли всеми силами, чтобы по неосторожности не сказать, что защищать ему пришлось не просто человека, а того самого, стоящего в данный момент перед ним. – Демон оказался неожиданно силён. Мы целый месяц выслеживали его, он представлял серьёзную угрозу для твоего и моего миров, – его крылья вздрагивают, стоит юноше осторожно, лишь кончиками пальцев коснуться повреждённой, горячей, едва ли не кипящей кожи. – Теперь понимаешь? Мне нельзя было отвлекаться, это задание было крайне важным. Я игнорировал всех, не только тебя, часто был на выездах, а на самом деле в это время мы искали его и пытались ставить ловушки, и даже ночью он не давал нам покоя. – Почему этот демон так опасен? И… ты ведь сам говорил, между вами давно заключён мир. – Это уже не важно, – улыбнувшись, Чонсу надевает рубашку, поправляет воротничок, и чуть морщится, опуская левую руку вниз, – мы избавились от него, я лично лишал его крыльев. Ёнун аж резко теряет дар речи, холодеет, и весь покрывается мурашками. Лишиться крыльев – самое страшное, что может случиться с сущностью, а Итук говорит об этом так спокойно, будто ничего особенного не произошло! Ещё и сам лишал крыльев… Кто же он такой? И насколько нужно зачерстветь сердцем, чтобы настолько безэмоционально рассказывать о подобном, не говоря уж о том, чтобы собственноручно сделать? – Ты хотел спросить меня о чём-то ещё? – сделав шаг навстречу, Чонсу оказывается слишком близко к юноше, приоткрывает крылья, таким образом неосознанно флиртуя, и улыбается ему ещё шире, по-настоящему, показывая ямочку на левой щеке. – Давай встречаться? Я хочу быть с тобой, – на одном дыхании выпаливает мальчишка, и тут же мотает головой, приходя в себя. Гадёныш!!! Чёртов ангел зачаровал его, чтобы получить правду, это не по правилам! А он и повёлся на эти примитивные чары! Мужчина опускает голову, посмеиваясь, понимая, что его магию раскусили, затем выпрямляется, сдувает с глаз пепельную косую чёлку и, глядя мальчишке в глаза, кладёт правую ладонь ему на щёку, осторожно поглаживая большим пальцем скулу. – В Рождество я просто хотел тебя увидеть, мне была нужна твоя поддержка, – слушая мысли юноши и все его вопросы, тихо говорит Чонсу, – я чувствовал себя отвратительно в тот день. Подарок подарил из вежливости, ведь было бы свинством явиться к тебе с пустыми руками, правда? Что же касается отношений… – он делает паузу, замечая надежду в глазах Ёнуна, – для начала задай себе всего два вопроса: первый – правдивы ли твои чувства или это юношеский интерес и моё ангельское притяжение? И второй – чего ты ждёшь от наших отношений? Ты ведь понимаешь, что мы не сможем долго быть вместе, мне не стать тебе мужем и человеком, с которым ты проведёшь всю оставшуюся жизнь, а служить причиной твоего разбитого сердца мне не очень-то хочется. Канин уже хочет сказать, что на все вопросы давным-давно ответил, что для себя всё решил, а после рвануть ангела на себя и поцеловать наконец, чтобы заткнуть его, но дверь в кабинет резко открывается и Чонсу, мгновенно реагируя, делает шаг назад, опускает руку, и всего в одно мгновение надевает на лицо привычную ледяную маску, оборачиваясь к вошедшему. – Хорошо, что вы ещё здесь, – торопливо говорит Ча Хиджун, наполовину заглядывая в комнату, – собирайтесь, у нас вызов! Выдай ему оружие! – кивнув на младшего, он смотрит на Чонсу, и пулей вылетает в коридор, хлопнув дверью. – Дьявол, – шипит мужчина и тут же срывается с места, подбегая к своему столу, чтобы вынуть из шкафчика табельное. Однако вместо стандартной подготовки, ангел подходит к Ёнуну и начинает закреплять на нём ремешки своей кобуры скрытого ношения, а после резким движением, так, что у мальчишки подгибаются ноги, всаживает пистолет в чехол. – А ты? – Обойдусь. Идём! Совершив забег по участку, они выходят на улицу, прыгают в патрульную машину, включают проблесковый маяк с оглушающей сиреной, и выезжают со стоянки. Пристегнувшись ремнём безопасности, Чонсу сразу хватает рацию с панели, щёлкает кнопкой и связывается ещё с двумя машинами, выехавшими на вызов вместе с ними, уже от сослуживцев узнавая адрес и причину вызова. Канин, держась за ручку на двери машины, слушает разговор по рации, с трудом разбирая слова, смотрит на старшего и замечает его нервно мерцающий нимб и наэлектризовавшиеся крылья, еле умещающиеся на сидении, но спросить в чём дело боится, понимая, что нервничает он неспроста. Раз ангел электризуется – значит, происходит что-то серьёзное, и касается, с девяносто процентов вероятности, какой-нибудь сущности. Пробравшись через заполненный людьми центр Ансана, Чонсу резко поворачивает на одной из главных улиц, затем после торгового центра, за угол обычного пятиэтажного дома, уже видя издалека столб чёрного дыма, и въезжает во двор, останавливаясь перед полыхающим огнём офисным зданием, наравне с остальными, прибывшими чуть раньше патрульными машинами. Здесь полно гражданских, отгоняемых постовой полицейской службой, совсем близко к зданию стоят две алые пожарные машины, возле которых суетятся мужчины в специальной форме с яркими неоновыми полосками в касках, у крайней полицейской машины стоит, одетый в чёрную форму, приехавший раньше Ча Хиджун, и активно ругается с каким-то мужчиной – судя по одежде, начальником одного из боевых расчётов пожарной службы. – В чём дело? – выйдя из машины, Чонсу сразу направляется к ним и бесцеремонно вмешивается в разговор, прерывая бессмысленный спор. – В здании остались люди! Но из-за огня пол в некоторых местах обвалился, попасть туда невозможно! – начинает объяснять мужчина-пожарник, активно жестикулируя и громко крича, чтобы его было слышно сквозь грохот и треск огня. – Мои ребята вытащат их, но потребуется время! – Так какого чёрта здесь делает полиция? – совершенно не стесняясь в выражениях, спрашивает подошедший к ним Канин. – Оставшийся там человек – преступник, он пытался взять офисных служащих в заложники, но начался пожар, почти все успели выйти, в здании застряли лишь он и ещё предположительно человек пять, – быстро, спокойно объясняет Господин Ча, испепеляя мальчишку взглядом за неправильное обращение и резкие слова. – Я вытащу их, – говорит Чонсу, снимая рубашку и всовывая её в руки стоящего рядом студента, – дайте мне форму. – Вы ранены, – щурится пожарник, увидев огромную гематому на плече ангела, – и Вы ничего не смыслите в нашей работе, оставьте это моим ребятам! – Пожарное управление города Анъяна, – громко, чётко, вытянувшись по струнке, как его научили в полиции, чеканит Итук, даже крылья прижимая к спине, – я отработал там два года под руководством Хикэру Фукуда, был на тридцати с лишним вызовах, и не раз входил в горящий дом. Я требую дать мне форму! – не выдержав, он повышает голос до крика и мужчина, сразу понимая, о ком идёт речь, и хорошо зная управление, где раньше работал ангел, молча указывает ему на пожарную машину, куда Чонсу тут же бежит. Ёнун огромными от удивления и вместе с тем страха глазами смотрит, как старший меньше чем за минуту надевает спецформу пожарного, застёгивает каску, опускает защитное стекло на ней, и, окружив крылья чарами, чтобы не подпалить в огне, бежит к горящему зданию. – Стой! – вопит юноша, огромными, расширившимися от страха глазами глядя на промелькнувшего мимо Итука. – Эй, парень, остановись! – Держите его! Не слушая выкриков Ча Хиджуна и перепугавшегося пожарного, Канин срывается с места и бежит следом за ангелом, нагоняя его практически у стен дома, где нестерпимо жарко от полыхающего пламени. Господи, сущность просто не может войти в это здание! Да он же заживо сгорит! А крылья? Их спалит огнём! – Я с тобой! – кричит мальчишка, неосторожно схватив Чонсу за больное плечо и резко рванув на себя, от чего тот морщится и тихо рычит, стиснув зубы. – Будь здесь! Я знаю, что делаю! – грубо стряхнув руку со своего плеча, не сдержавшись, орёт старший, но Ёнун сильно вцепляется в его запястье и сжимает. Завтра наверняка останутся синяки, хотя так же быстро и заживут. – Слушай, для людей это опасно, а я ангел, только я смогу помочь! – Я тебя не отпущу! – Если останешься здесь – обещаю, мы будем встречаться, – в ответ вцепившись в руку юноши, уже тише говорит Чонсу, немного наклоняясь к лицу донсена, и, пользуясь его замешательством, с силой отталкивает от себя, сразу же разворачиваясь и забегая в горящий дом, ловко перепрыгнув через острые осколки стекла – остатки некогда красивой прозрачной двери. Двое пожарных силой оттаскивают Ёнуна как можно дальше от огня, оставляют у полицейского оцепления, где он попросту застывает, как вкопанный, до боли в костях стискивая правой рукой ствол пистолета, отданного ему Итуком, и нервно постукивает по нему указательным пальцем, тяжело дыша. Страх парализует, и дело вовсе не в беспокойстве за жизнь ангела, а… за собственную жизнь. Это страх задохнуться, сгореть заживо, липкий, тяжёлый страх из детства. Канин смотрит на бушующие языки пламени, обнимающие металлические конструкции, дрожит от звона выбитых жаром стёкол, и зажмуривается. Будто снова попал в детство, снова в деревенском доме бабушки, в том жутком пожаре. Сердце колотится как сумасшедшее… Тогда его спасли, пожарная служба приехала очень быстро, кто-то успел его вытащить из огня, когда он начал задыхаться. А сейчас Чонсу там, один, пытается так же спасти людей, вытащить из огня живые души, как когда-то кто-то вытащил его. Раздаётся ужасающий металлический скрежет, в здании что-то рушится, летит новая партия стёкол, со звоном разлетаясь на асфальте. Люди, стоящие по периметру, ограждаемому полицией, вскрикивают и отшатываются, женщины испуганно визжат, а мужчины в пожарной спецформе наконец начинают заливать дом водой. Однако среди языков пламени Канин отчётливо различает несколько быстро промелькнувших синих всполохов и хмурится, всматриваясь в выбитое окно здания. Вспышка повторяется. Чертыхнувшись, мальчишка, пользуясь занятостью пожарников, вспрыгивает в так удачно пустующую кабину боевого расчёта, перерывает там всё, находит чью-то куртку, запачканную сажей и пахнущую дымом, такую же перемазанную каску, быстро накидывает их на себя, и, не обращая внимания на крики Ча Хиджуна и капитана пожарной службы, забегает в дом, закрывая лицо руками. Ощущение, будто оказался в аду. Вот просто в одно мгновение, раз, и ты стоишь прямо перед самим Дьяволом, а вокруг бушует голодное пламя. Мысль облиться водой, как учили в школе на уроках безопасности жизнедеятельности, приходит, конечно же, запоздало, дороги назад теперь нет. С трудом открыв глаза, Канин, зажимая нос и рот рукавом куртки, чтобы не задохнуться угарным газом, осматривается, видит полуразрушенную лестницу с торчащей арматурой, и, еле-еле преодолевая сдавливающий грудь страх, бежит по ней вверх. Всполохи были на третьем этаже, и юноша, пару раз перепрыгнув через опасные, обвалившиеся участки пола, по пока ещё целым, не тронутым огнём лестничным пролётам добирается до нужного этажа, и останавливается, увидев раскрытые пепельные крылья. Чонсу стоит к нему вполоборота, наполовину распахнув крылья, его правая рука вскинута, пальцы напряжённо растопырены, он что-то говорит, стараясь перекричать пожар, и его окружает едва видимый шар, переливающийся синим цветом. Выглянув из-за угла, Ёнун видит мужчину лет сорока, стреляющего в ангела из пистолета, отчего шар вокруг него вспыхивает, а Чонсу, по-видимому, пытается его остановить. Надо же… насколько Чонсу должен быть сильным ангелом, чтобы суметь остановить пули? Наверняка такое может сделать не каждый… Не отдавая отчёта своим действиям, мальчишка вытаскивает табельное из кобуры, трясущимися руками еле открывая клёпку, снимает его с предохранителя, целится, едва различая очертания нападающего мужчины из-за слезящихся от дыма глаз, и стреляет. Один, два, три. Три быстрых чётких выстрела. – Нет, не стреляй! – запоздало кричит Итук, но тело незнакомца уже мёртвым грузом падает на пол, а в следующую секунду проваливается вместе с прогоревшей конструкцией вниз, исчезая из виду с адским грохотом. Канин медленно опускает пистолет, крепко сжимая его двумя руками, с надрывом дышит, хотя дышать в слишком сильно разбушевавшемся пожаре тяжело, и по горячим от жара щекам двумя дорожками бегут слезинки. Осознание приходит мгновенно – он только что убил человека. Убил. Человека. Застрелил его. – Я убийца, – шепчет себе под нос юноша, – я убил его. – Бежим! Скорее, нужно выбираться отсюда! – Чонсу подбегает к младшему, больно сдавливает его плечи, сильно встряхивает, чтобы привести в чувства, даёт пощёчину, и, развернув его, толкает обратно к лестнице, начавшей разрушаться под тяжестью давящих на неё этажей. Ангел обнимает его своим крылом, держа за плечи, они быстро спускаются через все лестничные пролёты, перепрыгивая обвалы, и, наконец, оказавшись на улице, полной грудью вдыхают раскалённый, нагретый солнцем и пламенем летний воздух. К ним тут же подбегают двое мужчин-пожарных, отводят к ближайшей машине скорой помощи, подталкивая, поскольку Ёнун еле-еле передвигает ногами, и усаживают на раскладные стулья. – Я в порядке, – отмахивается Чонсу от медсестры, вскакивая со стула, и, оттолкнув медбрата от студента, падает перед ним на колени, срывая с себя, а затем и с него пожарные каски. – Успокойся, всё хорошо, – он говорит спокойно, медленно, взывая к здравому смыслу юноши, – ты всё сделал правильно. Ты не убийца, слышишь? Ты слышишь меня? Канин! Мальчишка молчит, а Итук с каждой секундой волнуется всё больше, потому как и ни одной мысли в его голове он не слышит. Голова абсолютно пуста. Это и страшно. Ёнун хлопает глазами, явно не отдавая себе отчёта в том, что по его щекам бегут слёзы, его трясёт, как при ознобе, и руки ходят ходуном. Шок. Ох как это плохо, но благо не впервые, за долгие двенадцать лет работы в полиции ангел не раз видел подобное, да и, на самом деле, частенько сам повергал своих сослуживцев и практикантов-студентов в шок. Сейчас главное осторожно мальчишку из него вывести. – Старший инспектор Пак! – рыча, к ним стремительно приближается Ча Хиджун, сжимая кулаки от злости и сверля в парне дырку. – Что всё это значит? Где преступник?! Обещался вытащить его и выживших людей! Чонсу, понимая, что злить сейчас начальство ещё больше себе дороже, мигом встаёт на ноги, выпрямляется, демонстрируя армейскую выправку, поджимает крылья и, глядя мужчине в глаза, отчитывается: – Старший генеральный суперинтендант Ча, в ходе спасательной операции произошёл несчастный случай: мужчина, которого я пытался спасти, открыл огонь на поражение. Прогоревший пол провалился из-за отдачи от оружия, он упал вниз и с большей вероятностью погиб. Нам пришлось эвакуироваться из здания без его тела, поскольку найти его не представлялось возможным и началось обрушение. Помимо него выживших обнаружено не было. Ангел сжимает губы, коротко кивает, отдавая честь, и смотрит на мальчишку, возле которого вертится медсестра. Проследив за его взглядом, Ча Хиджун тоже обращает внимание на трясущегося студента, и шумно выдыхает, понимая, что подчинённый не врёт, а новенькому в самом деле плохо. – Господин Ча, – уже тише, позволяя себе чуть расслабиться, говорит Чонсу, подходя к старшему на шаг ближе, – Вы позволите взять патрульную машину до вечера? – Чонсу-а, ты вот что, – Хиджун переходит на неформальное общение, встаёт вплотную к ангелу, и приобнимает его за плечи левой рукой, не боясь измазаться в саже, а вот сущности приходится резко опустить крылья на землю, опасаясь прикосновения, – бери машину и отвези нашего практиканта в больницу или домой. Ему сейчас нельзя одному оставаться, сам знаешь, присмотри за ним. Даю вам обоим завтра отгул, дальше посмотришь по обстоятельствам, если станет лучше – в среду жду вас на службе. Да, и не забудь про отчёт. – Есть. Разрешите идти? – Иди. Чонсу плавно выворачивается из объятий мужчины, поднимает крылья, сразу же пуша их, и идёт к пожарной машине, где оставил свою одежду. Он наспех переодевается, бросая пропахшую гарью пожарную спецформу на сиденье в кабине боевого расчёта, и возвращается к машине скорой помощи, где медсестра, осмотрев Ёнуна на предмет физических повреждений и ожогов, уже постукивает пальцами по шприцу, собираясь вколоть ему успокоительное. – Стойте, не надо, – ангел успевает перехватить хрупкое запястье девушки, и сильно его сжимает, отчего она открывает рот и чуть пригибается, болезненно шипя. – У него шок, ему необходим укол "Аминазина"! – возражает медсестра, резко вырывая руку со шприцом из захвата и осматривая покрасневшую тонкую кожу. – Я тоже врач, – откровенно врёт Чонсу, смотря в карие глаза девушки, чтобы лучше сработали чары убеждения, – и у него нефроптоз*. Всего доброго. Он закидывает левую руку Ёнуна себе на шею, стискивая зубы от боли в повреждённом плече, поднимает его, держа за пояс, как безвольную тряпичную куклу, мажет одежду в саже от его пожарной куртки и, прикрывая своим крылом, ведёт к служебной полицейской машине, на которой они сюда приехали. Едва Чонсу выводит машину на оживлённую улицу, юноша начинает тихонько всхлипывать и, смотря строго перед собой, на дорогу, смахивает со щёк слёзы, вряд ли трезво понимая что делает. Его глаза совершенно пусты, стеклянны. В его мыслях ангел видит только страшные воспоминания детства: огонь, жар, треск дерева, звон стекла, крики, сирена. И лишь сейчас Итук вспоминает, что тогда, в спортзале, когда он наклонился слишком близко к лицу мальчишки, увидел у него на скуле маленький шрам – Ёнун сказал, что в детстве побывал в пожаре. Каких же усилий ему стоило сегодня войти в горящий дом… А ведь он пошёл туда за ним. Это цепляет что-то глубоко в душе. Надо же, этот Проводник действительно готов пожертвовать ради него не только своей безопасностью, но и жизнью! Совершенно безбашенный мальчишка. Но чёрт возьми, он действительно сегодня совершил подвиг! Далеко не каждый человек сможет преодолеть свой страх, свою фобию родом из детства, ещё и такую жуткую, чтобы спасти и без того почти бессмертное существо. – Ты теперь… не будешь со мной встречаться, да? – хрипит Канин, наконец отрываясь от созерцания дороги и поворачивая голову к сосредоточенному ангелу. – Сейчас это последнее, о чём тебе стоит думать, – сдержанно отвечает Чонсу, теперь пребывая в мыслях лишь о своём подопечном, и не оборачиваясь, держа руль левой рукой, правой проводит перед лицом мальчишки, после чего он мгновенно слабеет и обтекает на пассажирском сидении, крепко засыпая под действием чар. *Кухонный боксёр – сленговое выражение в полиции, значит примерно "муж бьёт жену" или "семейные разборки". Так же вместо "кухонного боксёра" часто используют выражение "тазики-кастрюльки". *Нефроптоз – патологическая подвижность почки, при котором в вертикальном положении тела происходит смещение почки вниз в сторону таза. Препарат "Аминазин" противопоказан людям с заболеванием почек.