Жизнь с ангелом

Утро начинается, что удивительно, не с будильника. И даже не со звонка Суён, что иногда тоже имеет место быть. Для Канина утро начинается со звонка с незнакомого номера, который тот, в силу привычки и глубокого сна, благополучно отключает. Однако, звонок повторяется, затем снова, и снова, и снова… – Да! – не выдержав этого трезвона, Ёнун хватает телефон, еле попадает по зелёной кнопочке на экране, приоткрыв один глаз, и буквально рявкает в трубку, глубоко наплевав на то, что это, вообще-то, может быть кто-то из начальства. – Господин старший суперинтендант Ким, докладывает дежурный полицейский Ли Ёнджин, – из динамика ровным строем идёт речь, которую Канин спросонья почти не воспринимает, однако годами отточенные выдержка и дисциплина делают своё дело: при упоминании о "дежурном", мужчина сразу хлопает глазами и вслушивается внимательнее, понимая, что просто так дежурка ему в шесть утра звонить не будет, – сегодня, в половине шестого утра дежурным патрулём был задержан мужчина, устроивший драку на улицах района Itaewon, сейчас он находится в камере Вашего отделения под строгой охраной до выяснения обстоятельств. – Очевидцы? – задаёт он вопрос просто по привычке, с трудом соображая, что нужно ответить. – Видеозапись с уличных камер наблюдения, Господин Ким. – Понял, скоро буду. Не дождавшись ответа, Канин сбрасывает вызов и тяжело вздыхает, смотря в белый, освещённый лучами восходящего солнца потолок. Это издевательство. И почему этого придурка, подравшегося с кем-то там на улице, притащили именно к нему в отдел? Что, самый лысый что ли?! Катили бы сразу в уголовку, ведь и видеозапись с камер наблюдения есть, на кой чёрт нужно ехать к оперативникам? – Я люблю свою работу, – сам себе шепчет мужчина, зарываясь пальцами в отросшие чёрные волосы на макушке, – а работа ебёт меня, – не стесняясь в выражениях, он усмехается, отбрасывает одеяло и встаёт с кровати, направляясь в душ. Поспать не дали – надо хотя бы позавтракать. Не спеша собираясь, Ёнун готовит себе простенькую яичницу и салат из зелени, пьёт зелёный чай, отглаживает синюю рубашку, находит в шкафу чистые серые джинсы, начисто бреется, и брызгается туалетной водой. В какой-то момент мелькает мысль "а не позвонить ли Суён, пусть разберётся она", но тут же в голову бьёт "неправильность" – в конце концов, она девушка, и нельзя подвергать её опасности, заставляя общаться с, пусть и задержанным, но явно вспыльчивым мужчиной. Поэтому, закончив сборы креплением на себе ремешков кобуры скрытого ношения с табельным оружием, Канин выходит из дома, с хлопком двери за спиной оставив и сонливость. Погода радует – никакого солнца, лишь серые тучи, заволокшие небо, и прохладный влажный ветерок с реки. Наверное, вечером и дождь будет, нужно посмотреть прогноз погоды. Зря куртку или зонтик не взял. На половине пути он звонит Суён, чтобы оповестить о задержанном, на что девушка так же серьёзно отвечает "выезжаю" и бросает трубку, наверняка сразу побежав собираться. Канин довольно быстро доезжает до своего участка, не попав ни в одну пробку, что обычно образовываются ранним утром, и, расправив плечи, входит в здание, сразу направляясь к дежурному посту. Юноша, нервно подёргивая ногой, стоит на своём посту, глядя строго перед собой, у него идеально отглаженная форма и спутанные ко всем чертям волосы, а на груди красуется нашивка с именем Ли Ёнджин. Кажись, вот он и звонил. Одёрнув рубашку и поправив воротничок, Ёнун подходит к коллеге и встаёт перед ним, по привычке засовывая руки в задние карманы джинсов. – Господин старший суперинтендант Ким! – увидев перед собой старшего по званию, юноша вытягивается по струнке, набирает в грудь побольше воздуха, и громко, чётко, как прилежный ученик академии, начинает доклад. – Разрешите доложить… – Без! – резко прерывает его мужчина, на секунду закрывая глаза. Голос парня настолько звонкий, что голова начинает раскалываться. – Формальностей, – смягчается он, видя испуг в его глазах. – Где этот организм? – В камере, внизу, – опешив от неожиданного неформального обращения, уже тише говорит младший, и в следующую секунду смотрит в затылок удаляющемуся Канину, направившемуся в указанное место. Камера предварительного заключения у них маленькая, поскольку, как правило, в отделе оперов задержанных обычно не бывает, этим занимается убойный отдел, из которого Ёнун давно перевёлся, поэтому, спускаясь по ступенькам, он на ходу продумывает разговор и первые вопросы, рассчитывая, что сможет поговорить с заключённым наедине. Главное – надавить так, чтобы сразу узнать правду, поскольку возиться с обычным уличным драчуном нет абсолютно никакого желания. Да и вообще, если быть честным, голова занята совсем другим… Спустившись по лестнице и свернув в коридор, пахнущий сыростью и прохладой, мужчина подходит к посту охраны, где за столом сидит его коллега в полицейской форме, кивает ему в знак приветствия, поворачивается к камере слева, и застывает с открытым ртом и округлившимися глазами. В серой холодной камере, чьи стены исписаны и изрисованы всякой ерундой, за металлическими прутьями сидит на скамье и улыбается… Пак Чонсу собственной персоной! В рваных голубых джинсах, грязной белой майке, с растрёпанными медными волосами, он сидит сгорбившись, поставив локти на колени и сцепив пальцы замком, его крылья, не помещаясь на скамье, свешиваются на пол, и при этом он улыбается, сияя своим нимбом. А ещё от него очень сильно несёт яблоками и ванилью. Вот это, однако, поворот… Что за чёрт? Как он здесь оказался? Почему не разрулил всё сам, ведь работал в полиции? Почему не применил магию, чтобы избежать встречи с людьми и заключения? Как оказался здесь? И почему улыбается? Вопросов море, и хочется поскорее их задать, чтобы узнать всю правду и сложить весь паззл. Но для начала нужно вытащить его из камеры. Нахмурившись, чтобы не выдать своих эмоций, Канин подходит вплотную к решётке, смотрит в карие глаза ангела, и строго спрашивает: – Что натворил? – Дрался, – всё так же беззаботно улыбаясь, отвечает Чонсу. – Ранен? Вместо ответа старший отрицательно мотает головой, из-за чего взъерошенная медная чёлка падает на глаза, и Ёнун тяжело вздыхает, закатывая глаза. Ну вот за какие грехи ему на голову в очередной раз свалилась эта птица? Крутанувшись на пятках, мужчина поворачивается к дежурному и смеряет его тяжёлым взглядом: – Выпускай. – Но… Господин старший… – Я сказал: выпускай, – тоном, не терпящим возражений, повторяет Канин, одним лишь взглядом испепеляя парня, мгновенно вскочившего со стула, до чёрной кучки, – под мою ответственность и подпись, живо! Коллега очень быстро отпирает замок и отходит в сторону, наблюдая за вальяжно выплывшим из камеры заключённым, затем с той же скоростью вписывает в журнал учёта имя старшего суперинтенданта, просит его расписаться и отдаёт честь напоследок, вытягиваясь по струнке, как учили. – Иди за мной, – бросает Канин, направляясь к лестнице, желая как можно скорее выбраться из этого подвала, где даже стены, кажется, давят. А за спиной слышна мягкая поступь ангела, молчаливо следующего за ним. Однако, вместо того, чтобы отвести Чонсу в свой кабинет и спокойно побеседовать, Ёнун ведёт его в комнату допроса – там и места больше, и наедине они не останутся, и можно будет сразу составить протокол допроса, чтобы в будущем с бумагами возни меньше было. Взяв ключи на табло у дежурной девушки, мужчина отпирает серую дверь допросной, жестом приглашает Чонсу пройти вперёд, и смотрит на потолок, по углам, машинально проверяя, работают ли камеры видеонаблюдения, о чём говорит красный огонёк на каждой камере возле линзы. – Садись, – кивает Канин на стул, который Итук тут же отодвигает и усаживается, распластывая крылья по полу позади себя, – итак, – сев напротив сущности, мужчина вытаскивает из кармана свой телефон и включает диктофон, опуская его на стол, – имя, дата и место рождения. Нахмурившись, Чонсу не сразу понимает, что происходит, пока не влезает в мысли человека, однако тот, чувствуя чужое проникновение, думает лишь о допросе, заведомо зная, как обмануть ангела. – Итук, первое июля восемьдесят третьего года, Сеул. Кажется, он намерен играть – это Ёнун понимает сразу, поскольку ни одно из его слов сейчас не было правдивым. Должно быть, очередная легенда, придуманная при переезде. Итук лишь прозвище. И лет ему куда больше. Да и родился далеко не в Сеуле… – Место работы? – Кофейня "Белая Ворона", – если до этого Чонсу держался как обычно, то теперь он, ухмыльнувшись в лучших традициях демонов, откидывается на спинку стула и шевелит крыльями, распластанными по полу. Лишь сейчас мужчина замечает крупное кровавое пятно на груди рваной майки. Вероятно, его ранили… – Где Вы были вчера вечером? – Работал, – невозмутимо пожимает плечами старший, – потом пошёл домой, живу один, свидетелей, как ты понимаешь, нет. – Не фамильярничай, – грубо одёргивает его Ёнун, – в какое время заканчивается Ваш рабочий день? – В девять вечера. – А Господин Ли Хёкджэ сказал, что вчера Вы покинули рабочее место в семь часов вечера, – мужчина щурится, испытующе глядя на Чонсу, но не может уловить в его глазах ни единой эмоции, что выдала бы его. Почувствовав очередную попытку проникновения в его мысли, он срывается, резко наклоняется к столу, ударяет ладонью по столешнице, из-за чего ангел вздрагивает и вскидывает крылья, и тихо, угрожающе шипит, – ты хотя бы сейчас можешь сказать, в чём дело? Говори, ну! – он резко переходит на крик и лишь теперь замечает испуг в глазах старшего. Забавно. Раньше он никогда не боялся. Однако эта мимолётная эмоция спустя пару секунд исчезает, но теперь Чонсу уже не ухмыляется, а смотрит строго, спокойно, совсем как тогда, во времена летних стажировок. Пусть ненадолго, всего на минуту, но он стал тем самым старшим инспектором, снова тем строгим полицейским, начальником, каким был шестнадцать лет назад. Даже сердце пропускает удар, а по коже бегут мурашки от его взгляда. – Посмотри запись с камер наблюдения, – наконец тихо говорит Итук, – а потом позвони Хичолю, если хочешь объяснений. Сощурившись на такое заявление, Ёнун откидывается на спинку стула, и с минуту сидит, молча глядя на непрошибаемого ангела. А ведь когда-то он был влюблён в него. Недоступный, суровый начальник. Теперь он сидит перед ним, снова в крови, как в их первую встречу, растрёпанный, серьёзный, пепельные крылья распластаны по полу, и его дальнейшая судьба зависит только от него, Канина. Он запросто может обвинить его в нападении, нанесении тяжких телесных, сообщить Кюхёну о том, чем занимается ночами его лучший работник, тем самым подвергнув позору, и дать ему срок. А может оправдать, отмазать, защитить, замолвить слово, чтобы его выпустили. Всё в его руках. А когда в твоих руках находится чья-то жизнь – это пьянит. Впрочем, Чонсу вполне может самостоятельно выкрутиться из сложившейся ситуации, заставив всех и каждого в участке поверить, что вчера вечером он был на работе или дома, и никуда не выходил, и что его вообще взяли по ошибке. Но тогда какого же дьявола он не сделал этого раньше? Устав от игры в гляделки, мужчина встаёт, со скрипом отодвигая стул, бросает короткое "жди" и выходит из комнаты допроса, хлопнув дверью. Закрывать её не имеет смысла – Чонсу и так никуда не сбежит. Гордо шагая по коридору, он на ходу, громко и чётко, кричит сонной девушке за стойкой администратора, чтобы дала ему ключи, забирает связку, не сбавляя скорости, и сворачивает в свой кабинет. Суён ещё нет, что только на руку, и вряд ли она скоро будет, поэтому, пользуясь тишиной и её отсутствием, Ёнун плюхается в кресло, загружает свой ноутбук и влезает в базу внутреннего пользования, погружаясь в поиски необходимой видеозаписи. Район Itaewon… да он же огромен! На каждом столбу висят камеры, быстро найти или просто угадать, на какой улице взяли Чонсу, невозможно, это займёт как минимум часа два-три. Если только… Вытащив из заднего кармана джинсов телефон, Канин находит в списке контактов последний вызов, набирает и подносит телефон к уху, слушая равномерные гудки. – Господин старший… – Где сегодня утром был задержан мужчина, о котором Вы мне докладывали? – не желая слушать формальных обращений, Ёнун перебивает дежурного и напряжённо дёргает ногой. – В районе Итэвон, – сперва растерявшись, отвечает юноша. – Улица! Назови улицу! – повышает голос старший инспектор. – Сорок шестая улица Ноксапьён. Услышав желанное, Канин сбрасывает вызов, швыряет телефон на стол и быстро, пока не забыл, вбивает название в поиске, чтобы найти камеры на этой улице. Пара секунд, мучительно медленно крутящийся кружок на весь экран, и вот перед ним как минимум десять окошек с картинками названной улицы. Так, его взяли около пяти или пяти тридцати часов утра… Он проматывает камеры назад, бегая глазами по квадратам с изображениями в поисках огромных светлых ангельских крыльев, которые наверняка сразу бросятся в глаза, но в упор ничего не видит. На улицах пусто, ни души. Однако на отметке в "5:32:21" в одном из окон камеры он видит двух полицейских, скручивающих бескрылого Чонсу и запихивающих его в полицейскую машину. Промотав ещё на одиннадцать минут назад, Ёнун останавливает запись, понижает скорость, и увеличивает квадрат с изображением, затем придвигает кресло ближе, складывает руки на столе, горбится, и внимательно всматривается в запись, стараясь уловить каждую деталь. Вот проходит какая-то девушка, скрываясь из виду и появляясь на другой камере, а спустя буквально полторы минуты внезапно в фокусе камеры появляется Чонсу, – реально появляется, как с неба сваливается, – и несётся навстречу трём молодым парням, вышедшим из тени, отбрасываемой зданиями. Он без крыльев, да и те обычные с виду мальчишки, их выдаёт, разве что, чёрная одежда, но люди, не знающие о других мирах, не поймут, кем они являются. Чонсу без страха бросается на мальчишек, отбивается, сворачивает одному голову, второму наносит смертельный удар в шею, лишая воздуха, а третьему ломает позвоночник. Тяжело дыша, ангел недолго стоит на месте, потом обходит каждого убитого, присаживается, гладит по голове, а спустя две минуты его уже скручивают и сажают в машину. Преступление налицо: он собственноручно убил троих. Ангел. Ангел и убил. Хотя это не новость, учитывая, что он когда-то служил в полиции и, соответственно, имел дела с особо опасными преступниками, стрелявшими в него. Он ведь сам однажды это видел… Вот же чёрт. Как его теперь отмазать? От убийства… Прикрыться самозащитой? Но парни не нападали, Итук первый напал на них. Убедить рассказать о своём полицейском прошлом? Тогда будут подозрения о его долгой жизни, ещё чего доброго за вампира примут после давней премьеры фильма "Сумерки". Канин пересматривает запись ещё раз, замедлив кадры, и обращает внимание на множество несостыковок. В некоторых моментах на плёнке идёт рябь, а вот тут движение слишком резкое, здесь стоит на месте слишком долго, а в конце вообще добровольно сдаётся, даже не стараясь отбиться от рук полиции. Вывод прост: запись – подделка. Впрочем, иного быть и не могло, ведь не станет же ангел показывать людям настоящую запись, тем самым поставив под угрозу жизнь свою и всех сущностей в целом. Резко захлопнув ноутбук и практически вырвав провод зарядного устройства, мужчина вскакивает, хватает компьютер подмышку и вылетает из кабинета, забыв запереть дверь. Кажется, пока Ёнуна не было, Чонсу даже не шелохнулся – как сидел, вальяжно откинувшись на спинку стула и распластав по полу крылья, так и сидит, разве что руки сложил на груди, поскольку в одной порванной майке в допросной ему явно холодновато. Захлопнув дверь, мужчина строго смотрит на ангела, подходит к столу, не сводя с него глаз, садится на стул напротив, открывает ноутбук и, сложив руки замком на столе, требует: – Покажи настоящую запись. Чонсу улыбается краешком губ, одобряя догадливость человека, и вздёргивает нос, без труда рассеивая собственные чары. Компьютер на мгновение мерцает, будто по экрану ползут глюки, и в следующую секунду Канин уже наблюдает настоящую запись. Чонсу закрывает собой девушку, на которую хотели напасть те три демона, он защищает её своими крыльями, отбиваясь от всполохов магии, затем бросается на них, не успевает увернуться, из-за чего один из мальчишек ранит его когтём на крыле, по очереди убивает всех троих, в самом деле сворачивая шеи и ломая кости, и напоследок подходит, присаживается рядом с каждым демоном, и отнимает у них рога, растворяя их в воздухе своими чарами. Однако, концовка остаётся той же – совершенно не сопротивляющегося ангела просто пакуют и увозят на патрульной машине. Вот только… почему? У него же было время улететь! – Теперь понял? – с издёвкой хмыкает Чонсу, наблюдая за удивлённым лицом мужчины. – Ты защищал человека. – Проводника. Мужчина вскидывает голову и расширившимися глазами смотрит на старшего. И как он раньше не додумался?! Так отчаянно, не боясь попасть под камеры или чужие взгляды в своём настоящем обличье, сущности могут проявлять себя лишь в трёх случаях: при защите подопечного, любимого человека, либо Проводника. А Чонсу вон как отважно сражался, чтобы защитить ту девушку. Стоп. Если бы он её не спас – утром Ёнуну звонили бы с вызовом. Он бы приехал, осмотрел тело, нашёл тату, поехал к Хичолю, и всё повторилось бы в точности, как с Джессикой, выпавшей из окна. Но дело не в этом. Дело в другом – очередное покушение на Проводника. Не на кого-нибудь. На Проводника. Вот это ненормально. Однако, среди троих нападавших не было того рыжеволосого демона, которого описывал Хичоль при осмотре квартиры. Значит, либо он работает не один, либо существует ещё несколько группировок, параллельно охотящихся на Проводников в Сеуле. А тот европеец что ли ещё и по провинциям работает? Как всё запутано… Тут бы даже знаменитый Холмс не сразу разобрался, что уж до простых смертных. Шумно выдохнув, Канин зарывается правой рукой в волосы и сжимает пряди, чтобы немного унять нервы. Что-то происходит между мирами ангелов и демонов, и никто ничего не говорит, в том числе Хичоль, он, видимо, просто не посчитал нужным сообщить ему. Но ведь убийство Проводника – серьёзная проблема, почему этот "вечно пьяный" ангел молчит?! – Вставай, пойдём, – вдруг рявкает мужчина, поднимаясь и закрывая ноутбук. Чонсу послушно встаёт, пушит и встряхивает растрёпанные крылья, и тихо, будто вообще не касаясь пола, следует за человеком в его кабинет. Идя по коридору, Канин лихорадочно соображает, как поступить. Нужно каким-то образом отмазать его, вытащить. Он же свой, Проводник, он обязан защищать ангелов, как и те обязаны защитить его в момент опасности. И это уже не говоря о том, что Чонсу в прошлом был… ну… кем-то вроде любовника что ли… Прикрывал его не единожды. Теперь его очередь. Посадив ангела за свой рабочий стол, Ёнун открывает перед ним свой ноутбук и строго командует: – Давай, монтируй видеозапись, я займусь отчётом. Согласно кивнув, старший тут же начинает исправлять запись с камеры наблюдения, чтобы сделать обманку качественнее, привлекая к себе внимание разве что мягким свечением, исходящим от его ладоней и нимба, а Канин, поджав губы, плюхается в кресло Суён, начиная составлять отчёт о происшествии и протокол задержания. Конечно в процессе написания отчёта Ёнуну всё же приходится разговаривать с ангелом, чтобы точно сопоставить события в видео и на бумаге, дабы не возникло лишних вопросов, однако всё больше он смотрит на внешность старшего, пользуясь тем, что он занят и не поднимает на него глаз. Странный. Не такой. Канин помнит его совсем другим, собранным, серьёзным, хмурым, никогда не улыбающимся. Ну, разве что дома, наедине, в последние дни, когда он у него оставался на ночь. Он был с пепельными волосами и шикарными, цвета пепла от сотлевшего уголька крыльями. А сейчас он весь взъерошенный, крылья стали чуть темнее, медные волосы с рваной чёлкой, чуть приподнятой у корней, лицо совсем не изменилось, на нём не появилось ни одной морщинки, но ангел будто стал легче, сам по себе, в душе. Или он всегда таким был, а Канин и не замечал, будучи недалёким студентом? Хм, пожалуй, как только они разгребутся со сложившейся ситуацией, всё же нужно будет вывести его на разговор… Спустя час отчёт готов, и Ёнун "идёт на казнь" – к своему начальнику, чтобы отчитаться как положено и предоставить все документы. Ему везёт, Господин Пак Сынчук сегодня выспался, а значит, в прекрасном расположении духа, и даже приехал чуть пораньше, поэтому он внимательно выслушивает все доказательства по делу подчинённого, проверяет документы, ставит на них свою печать и подпись, и даёт Канину указание отдать дело в архив, после чего отпускает. Выйдя из кабинета начальника, мужчина прислоняется к холодной стене, закрывает глаза и с облегчением выдыхает. Получилось. Вернее, это просто сказочная удача, поскольку обычно начальник по утрам не то что не в духе, а просто рвёт и мечет. Ну всё, теперь в благодарность Чонсу обязан рассказать ему обо всём произошедшем как несколько лет назад, так и о том, что происходит в мире в данный момент. Отлепившись от стены, он медленно топает к своему кабинету и, немного постояв перед дверью, входит, первым делом бросая взгляд на стол Суён. Ещё нет, замечательно, значит они всё же избегут момента знакомства её с Чонсу. Девушка, наверное, застряла в пробке или ещё собирается… В любом случае, это не важно, и даже хорошо, что она не приехала, есть возможность подольше побыть наедине с ангелом. – Ты свободен, – повернувшись к своему рабочему столу, за которым так и сидит с распростёртыми крыльями Итук, уже спокойней говорит Ёнун, больше не нервничая, – держи вот мою рубашку, чтобы в таком виде домой не ехать, а то задержат где-нибудь второй раз по пути, больше отмазывать не буду, – мужчина подходит к маленькому шкафчику в углу кабинета, резко дёргает один ящичек, заставляя его выехать, вытаскивает свою запасную белую рубашку, которую он всегда там держит на всякий пожарный случай, и протягивает её Чонсу. Благодарно кивнув и улыбнувшись краешком губ, старший принимает одежду, снимает с себя рваную майку, совершенно не стесняясь заинтересованного взгляда, прекрасно зная, что у него идеальное тело, и надевает чужую рубашку, заправляя полы за пояс джинсов и оставляя верхние пуговки расстёгнутыми, чтобы были видны ключицы. Всегда так делал, это его привычка, которую Ёнун подметил ещё на практике. Застегнув последнюю пуговицу, Чонсу пушится, после чего слышится противный треск ткани – наверняка сделал себе две дырки на спине, – встряхивает крылья, с которых ссыпается два пепельных пера, затем проводит ладонью перед лицом, чарами укладывая волосы и нанося макияж, и улыбается, глядя на человека. Счастливый, открытый. Что, признаться, сильно напрягает… Вот наверняка опять что-то задумал, противная сущность. Последний раз он так хорошо улыбался перед тем, как татуировку ему с руки стереть. И перед тем, как на шестнадцать лет слинять. Вдруг, приоткрыв крылья, ангел медленно, маленькими шажочками, не прерывая установившегося зрительного контакта, подходит к Канину, из-за чего тот, напрягшись всем телом, отступает назад, но он сияет нимбом сильнее, подходя опасно близко, и, увидев, что мужчина вжался спиной в стену, сокращает оставшееся расстояние, едва соприкасаясь с ним грудью. – Спасибо, хён, – с широченной улыбкой шепчет Итук, шевеля крыльями, как будто флиртуя, а затем кладёт правую руку на плечо Канина и, закрыв глаза, припадает к его губам в поверхностном поцелуе. От него пахнет яблоками. Губы нежные, мягкие, совсем как несколько лет назад. Кажется, он ни капли не изменился, эти его взбалмошные поступки тому доказательство. Чонсу улыбается в поцелуй, тихонько, довольно хмыкая, а Ёнун просто не может пошевелиться, чтобы случайно не нарушить этот момент и не спугнуть птицу. Его поцелуй как… возвращение в прошлое, мужчина ловит себя на ощущении лёгкости, словно возвращение в юношество, снова во времена обучения в академии, снова в то волшебное Рождество или на ту лоджию у него дома. Немного осмелев, Канин поднимает правую руку, чтобы погладить шею ангела и притянуть его ближе, однако старший вовремя отстраняется, смотрит в расширившиеся от испуга – или удивления? – глаза человека, и складывает крылья: – Мне пора на работу, Кюхён явно не одобрит столь долгого отсутствия своего администратора. Отступив назад на пару шагов, Чонсу складывает крылья за спиной, шурша ими по полу, поправляет воротник рубашки, и игриво подмигивает. – Увидимся вечером! – резво крутанувшись на месте, от чего крылья по инерции поплыли вправо, ангел идёт к двери, и, не обернувшись, выходит из кабинета, щёлкнув за собой дверным замком. Вечером… Резко выдохнув, Канин сползает по стене и, держась за стол, на трясущихся ногах еле обходит его и плюхается в своё крутящееся кресло. В кабинете пахнет яблоками, этот запах, кажется, не выветрится отсюда никогда, на губах сладковатый привкус яблок и ванили, ветер, влетая в открытое окно, гоняет по полу два кроющих пушистых пепельных пёрышка, а сердце колотится, как сумасшедшее. Глупо. Глупо, глупо, глупо! Этому ангелу всегда удавалось вывести его из строя… Вот только способ со временем он нисколько не поменял. А эта его фраза – увидимся вечером? Значит ли это, что он наконец сможет поговорить с Чонсу? И… Чонсу сделал намёк, что хочет сам поговорить с ним? Впрочем, не важно, сейчас необходимо думать о работе, а об ангеле он подумает вечером. Однако, как бы Ёнун ни старался, противная птица весь день так и не вышла из головы, как специально засел в мыслях с этой своей фразой "увидимся вечером". Это же был намёк, да? Итук однозначно хочет встретиться, а поскольку вчера Канин сказал Суён, – а сегодня ещё и не забыл напомнить с самого её приезда на работу, – что ему нужно будет уйти пораньше, ибо завтра у него выходной и предвидится важное дело, то сегодня с чистой совестью можно свалить с работы раньше. Весь день мужчина усиленно старается работать – занимается двумя новыми делами, отправив напарницу заполнять бумажки и помогать соседним отделам, выезжает на вызов в одиночку, патрулирует улицы, и уже в без пяти минут седьмого выключает свой ноутбук и оставляет Суён наставления, поскольку она остаётся в ночь дежурить. – Завтра, пожалуйста, не звони мне, в крайнем случае напиши сообщение, – складывая на столе бумаги, торопливо говорит Ёнун, – всё, я ушёл, увидимся в понедельник. – До встречи, – с улыбкой кивает девушка, и провожает старшего тоскливым взглядом, пока тот не хлопает дверью. Нужно как можно скорее добраться до "Белой Вороны", думает мужчина, едва ли не летя по узким улочкам в сторону кофейни. Там сейчас Кюхён бегает по залу, поливая свои горячо любимые кактусы на окнах и шпыняя новеньких официантов, и Хёкджэ готовит кофе, ругаясь с Кибомом, пополняющим витрину, и Чонсу стоит за кассой, сияя своей широченной улыбкой с ямочкой на щеке и выдавая Хёку пинков за ненадлежащее обращение к старшему демону. Наверняка придётся ждать закрытия заведения, чтобы поговорить с ним, зато он точно не сможет уйти, кроме того, он ведь сам дал намёк на встречу. Как начать разговор? Поворачивая на очередном перекрёстке, Канин бурчит себе под нос, в сотый раз прокручивая первые вопросы, думает, как бы подстроить всё так, чтоб ангел сам захотел или прогуляться, или полететь к нему домой, и старается унять откуда-то взявшиеся нервы. С чего вдруг такое волнение? Будто внутри натянутые гитарные струны… Или это просто интерес и любопытство? Впрочем, не важно, и от первого, и от второго руки потряхивает, как при лихорадке. До кофейни осталось всего несколько метров, а точнее, четыре поворота, и чем ближе мужчина подходит, тем больше нарастает странное напряжение где-то в груди. Неужели страх? Где это видано, чтобы Проводник ангела боялся?! Поднявшись в гору и свернув направо, на десятую улицу Усадан, Канин уже хочет ускориться, однако вместо этого, сделав всего пару шагов, встаёт столбом, тяжело дыша от быстрой ходьбы и подъёма. Под зелёным пластиковым навесом, защищающим от лучей вечернего заходящего солнца, прислонившись к кирпичной стене тёмной церкви, похожей из-за своего пика на готическую, стоит Чонсу, засунув руки в карманы чёрных джинсов, скрестив ноги и приоткрыв идеально разобранные пепельные крылья. Это что ещё за новости? Он же должен быть на работе! Сейчас только половина восьмого, в это время они обычно убирают зал и готовятся к закрытию! И когда это он успел сменить голубые джинсы на чёрные? – Привет, – оттолкнувшись от стены, ангел медленно, вальяжно, крепко прижав крылья к спине, спускается с лестницы и подходит к Ёнуну, мило улыбаясь. – Ты что здесь делаешь? – напрямую, забив глубоко в душу всё своё волнение, спрашивает мужчина. – Я хотел поговорить, – пожимает плечами старший, мерцая нимбом, будто сломанной лампой. Волнуется что ли? – Поэтому отпросился с работы пораньше. Ты не рад меня видеть? – Да нет, просто… – Канин мнётся, враз растеряв всю свою решительность, едва ангел оказывается всего в одном шаге от него, – я думал, Кюхён не отпустит тебя раньше после того, как ты в полиции утром оказался. – Мне удалось договориться, – криво усмехается Чонсу. – Пойдём под навес, терпеть не могу солнце, – вдруг хмурится он, разворачиваясь и кивая человеку на зелёный пластиковый навесик, под которым до этого прятался, чтобы младший последовал за ним. – Итак, я готов. Что ты хочешь знать? Зайдя под навес, в более-менее прохладную тень, насколько это вообще возможно в июльскую жару, Ёнун отходит поближе к стене, разворачивается, по привычке засовывая руки в задние карманы джинсов, и смотрит на ангела, прислонившегося правым плечом к кирпичной стене. Красивый. И совсем не уставший, с уложенной шапкой медных волос, не смазанным макияжем, и разобранными крыльями – кажется, он подготовился к встрече, так прихорошился. Хотя явно торопился, раз вышел из кофейни в рабочей белой рубашке, а не в той, что дал ему Ёнун утром. – Зачем ты снова в моей жизни появился? – снова собрав всю свою решимость, грубо спрашивает Канин, хмурясь. – Раз сбегал, не оставив подсказок, какой смысл опять объявляться и мешать мне жить? Что, соскучился спустя шестнадцать лет? – Ты мне не безразличен, – ангел перестаёт улыбаться и говорит тише, опуская глаза, – а та наша встреча действительно была случайностью. Я же не знал, что ты знаком с хозяином "Белой Вороны", – он поднимает глаза и мужчина замечает непривычное и странное изменение в цвете: обычно его глаза карие, а сейчас они светлее, прямо как у Хёкджэ, почти медовые. Что-то не так... – Зато ты знал, с кем живёт Хёкджэ. Почему не дал о себе знать? – парирует Ёнун, всматриваясь в такие непривычные глаза парня. – Думал, ты всё ещё злишься на меня за исчезновение, – Итук шевелит крыльями, стыдливо пряча глаза и закрывая их медной чёлкой. Отговорка первоклассника, в самом деле! Где его прежняя решимость и угрожающий взгляд, от которого мурашки по коже бегут?! – О, ты прав, злюсь. Мог бы хоть записку оставить, я же свой, я бы тебя не выдал! – Канин чуть повышает голос, но замолкает, стоит ангелу снова поднять голову и посмотреть на него. В чём дело? Он смотрит совсем иначе, не так, как всегда. От его взгляда не бросает в жар, сердце не сжимается, и холодок по спине не торопится пройтись, хотя смотрит он так же строго, как всегда в моменты злости. Или когда Ёнуну стоит заткнуться. – Зачем ты называл меня своим мужем? – уже тише, с какой-то непонятной надеждой спрашивает мужчина. Тяжело вздохнув, Чонсу приоткрывает крылья, встряхивает их, и пару секунд просто смотрит на человека, о чём-то думая. Ну же, ответь… Какой смысл было называть своим мужем, чтобы потом бессовестно бросить на произвол судьбы? Не молчи… Но вместо ответа Итук отклеивается от стены, ещё раз встряхивает крылья, и приближается к младшему. Совсем как утром, в участке. Только теперь он кладёт ладонь не на грудь, а на правую, чуть шершавую из-за пробившейся щетины щёку Канина, и, приподнявшись на носочках и закрыв глаза, целует его, скользнув рукой с щеки на шею, чтобы притянуть ближе. И Ёнун поддаётся. Злясь, волнуясь, нервничая, он всё равно поддаётся нежности этого противного ангела, обвивая руками талию, и сдавливает его в объятиях, отвечая на поцелуй. Робкий, лёгкий, будто первый, этот поцелуй разительно отличается от прошлых. Непривычный. Совершенно безвкусный. Безэмоциональный. Неужели ангелы действительно способны настолько сильно измениться? Сам же говорил, для них время идёт иначе. – Нет, стой, – стоит Чонсу углубить поцелуй, как Канин резко отстраняется, отталкивая его, даже отходя на пару шагов назад, и зажмуривается, чтобы придти в себя, – я не могу. Не могу, прости. – В чём дело, Ёнун-а? Итук удивлён, ошарашен, в его медовых глазах он не может уловить ни одной знакомой черты или эмоции, припухшие алые губы трогательно приоткрыты, он обескуражен такой резкой сменой настроения. Интересная реакция. Несвойственная. – Хён, – тяжело вздохнув, Канин выпрямляется и старается изобразить на лице сожаление, думая, что курсы актёрского мастерства в школе всё же не прошли даром, – я уже совсем не тот, каким был шестнадцать лет назад, понимаешь? У меня теперь тоже есть семья. Моё сердце давным-давно принадлежит другому человеку. Когда ты исчез, я искал тебя, думал, рано или поздно мы встретимся, я тебя найду, и у нас снова всё будет хорошо. Только тебя всё не было, и никто не знал, где тебя искать, мы даже думали, что ты уехал из страны. И хотя я перестал надеяться на встречу, – мужчина заводит правую руку за спину, смотря строго в глаза Итука, используя самый банальный психологический приём, – всё же сохранил для тебя кое-что. Подарок, – в глазах ангела мелькает любопытство при упоминании этого слова. – Хочу отдать его тебе, он твой по праву, – Ёнун тепло улыбается и приподнимает рубашку с правой стороны, так, чтобы старший не заметил. – Что это? – Чонсу нетерпеливо шелестит крыльями и улыбается, с интересом смотря на руку, спрятанную за спиной человека. Чёрт, будто любопытный ребёнок! Его медовые глаза блестят интересом, и теперь он не отводит взгляда от руки младшего. – Закрой глаза, – мягко просит Канин, смотря, как ангел доверчиво опускает веки, облизывая губы в нетерпении. Пользуясь тем, что свист ветра и его собственный голос перекрывает более мелкие шумы, мужчина всего за мгновение, что звучит эта фраза, расстёгивает клёпку на замке кобуры скрытого ношения и вытаскивает табельное оружие, сразу поудобнее обхватывая ствол двумя руками. – Думаю, тебе понравится, – он специально говорит громче, чтобы иметь возможность с тихим щелчком снять пистолет с предохранителя. Ёнун делает два шага навстречу ангелу, так и стоящему с закрытыми глазами и широкой улыбкой в ожидании сюрприза, расставляет ноги, левую отводя назад, чтобы смягчить отдачу от оружия, поднимает руки и направляет дуло прямо на лоб Чонсу, оставляя расстояние между пистолетом и головой всего в два сантиметра. – Открывай. Едва Итук открывает лучащиеся любопытством медовые глаза и встречается с Ёнуном взглядами, как тот, не колеблясь ни секунды, нажимает на курок. Оглушительный выстрел, как взрыв гранаты. Багряная кровь орошает прогретый солнцем асфальт у ступеней церкви. С приглушённым стуком безжизненное тело падает на землю. Гаснет нимб. Треплются медные волосы. Огромные пепельные крылья, забрызганные кровью, сами по себе раскладываются, не сдерживаемые мышцами. Стекленеет взгляд светлых карих глаз. – Гори в Аду, тварь…