Жизнь с ангелом

Шумно втянув носом нагретый солнцем воздух, Ёнун опускает табельное оружие, сжатое в пальцах до побеления костяшек, и смотрит на мёртвого ангела с ровной аккуратной дырой во лбу. Под его медной головой медленно растекается лужа багряной крови, впитываясь в горячий асфальт и окрашивая рыжие прядки, взгляд пустой, как у фарфоровой куклы, сами волосы и крылья мгновенно потеряли свой свет и блеск, и на белой рубашке расцвели маленькие пятнышки крови. Наверное, в такие моменты положено бояться, переживать, биться в истерике, кричать. Но мужчина стоит как вкопанный, он абсолютно спокоен, только чуть ускорившееся дыхание может его выдать. В ушах до сих пор звенит после выстрела… Удивительно, что здесь всё ещё нет толпы зевак или охранника церкви, а из окон жилых домов не выглядывают люди, ведь выстрел был громким, его наверняка услышал весь район Hannam-dong. С какой лёгкостью дался этот выстрел... И это убийство. Ещё пару секунд назад казалось страшным убить человека, вернее, сущность, любовь к которой он хранил всё это время. Но сейчас... в душе начинается целый ураган. Сердце бьётся быстрее, на глаза наворачиваются слёзы, а руки пробивает сильная дрожь. Он убийца. Снова. Только в этот раз убит не очередной преступник. А любимый ангел... Где-то вдалеке слышатся мягкие хлопки огромных крыльев, затем торопливые шаги, и к церкви, затормозив у белого заборчика, подбегает мужчина с огромными, вспушёнными от страха ангельскими крыльями. Сглотнув образовавшийся в горле ком, не позволяющий нормально дышать, Канин переводит взгляд с убитого Чонсу на Чонсу, стоящего на входе во дворик церкви, прямо перед ним, с привычными пепельными крыльями, растрёпанными от полёта и бега медными волосами, и открытым ртом от сбитого дыхания. Ангел сгибается пополам, упираясь руками в колени, чтобы немного отдышаться, смотрит то на спокойного, как статуя, Ёнуна, то на мёртвую сущность у его ног, и складывает крылья, уже медленнее подходя к человеку. Он движется немного скованно, опасливо, будто боясь, что мужчина может выстрелить в него, поглядывает на пистолет в его руках, и, подойдя ближе, осторожно вытягивает левую руку и кончиками пальцев касается его запястья. – Всё хорошо, всё хорошо, – тихо повторяет Итук, выставляя правую руку ладонью к мужчине, пользуясь секретами подсознания: так он поверит, что ему ничего не угрожает, – убери оружие. Слышишь меня? Еле-еле кивнув и похлопав глазами, Канин убирает руки за спину, приподнимает белую рубашку, засовывает табельное в кожаную кобуру, застёгивая ремешок с клёпкой, и всё это время не сводит глаз с мёртвого ангела. Чонсу, удостоверившись, что Проводник более-менее в порядке и каком-никаком здравом сознании, опускается на колени перед убитым… самим собой, расправляет крылья позади, на тёплом асфальте, и рассматривает мраморное лицо парня. Наверное, для него это сейчас жутко – смотреть на собственный, пока ещё тёплый, труп. Впрочем, он не показывает никаких эмоций, словно он всё тот же бесчувственный сотрудник полиции, привыкший к подобным кровавым зрелищам. Но ведь сейчас он смотрит не на какого-нибудь убитого человека, демона или ангела, а на самого себя. Обычный человек, увидев подобное, вряд ли смог бы дальше спать спокойно. Нахмурившись, Итук тянется к убитому, обводит правой рукой его голову и в ту же секунду Ёнун морщится от резкого омерзительного запаха горелой серы, ударившего в нос, будто прямо перед лицом зажгли сразу миллион спичек и весь воздух вокруг наполнился этим запахом. Лицо мёртвого ангела начинает меняться… Волосы приобретают ярко-рыжий цвет и свиваются кудрями, из которых произрастают два крупных витых рога, одежда облезает, как сгоревший холст на раме, и вместо белой рубашки и джинсов на нём теперь чёрная кожаная куртка, белая майка, и кожаные чёрные джинсы. Вспыхивают пепельные крылья, перья очень быстро истлевают, будто горящий кусок древесины, и вот перед глазами уже два огромных кожистых крыла с когтями, распластанных по асфальту – левое рваное снизу, ближе к спине, будто он порвал кожу о колючую проволоку, а на правом крыле, в самом верху, под вторым пальцем, не хватает маленького кусочка кожи, ровно отрезанного чем-то острым, наотмашь. В последнюю очередь меняется цвет остекленевших глаз – с тёплого медового, карего, на пронзительный, практически небесно-голубой, а на правой стороне лица от виска до подбородка ползёт тёмный шрам с некогда рваными краями, больше не скрываемый чарами. – Как ты понял? – сощурившись от закатного солнца, спрашивает Чонсу, поднимая голову и смотря на стиснувшего зубы Канина. – Что это не я?.. Ёнун переводит взгляд с мёртвого демона на своего ангела и замирает, думая, сказать ему правду или же умолчать. Он ведь практически сразу заподозрил, что перед ним подделка. Другие жесты, стиль общения, неверные ответы, не те руки, глаза, запах. Да, он не видел Чонсу много лет, однако с лёгкостью отличил чужака от своего Хранителя всего лишь по одной простой вещи... – Я хорошо знаю вкус твоих губ, – напрямую, наплевав на смущение и скрытность, отвечает мужчина, – а его губы имели вкус пепла. Да ладно, неужели Итук умеет краснеть? Откуда в нём такая милая черта? Со временем очеловечился что ли? – Ты поцеловал его? – сперва растерявшись при упоминании столь интимной вещи как поцелуй, круглит глаза ангел, однако следующая фраза вызывает в нём вспышку неосознанной ревности, о чём говорит мерцающий нимб. – Он сам поцеловал меня. – И ты выстрелил, потому… – Я знаю эти чары, хён, – продолжает недосказанность Ёнун, осматривая убитого демона в его настоящем обличии, – они крайне сложные и требуют слишком много энергии. Я знаю, что при перевоплощении ангелы теряют свой природный запах и магия слабеет, а демоны буквально горят заживо, поэтому и пахнут как сгоревшая спичка, серой. А раз демон прикинулся тобой, чтобы приблизиться ко мне, значит, он представлял опасность и за чем-то охотился. Мне пришлось так поступить, чтобы сохранить себе жизнь. Поджав губы, Чонсу опускает голову, ещё раз осматривает сущность с головы до ног, затем наводит руку на рога, отнимая их, шарит по его одежде, выискивая что-то, и, притормозив на воротнике куртки, резким движением отгибает его, демонстрируя человеку серебряный жетон – семиконечную звезду. – Я думал, такие уже давно не носят, – хмыкает ангел, срывая с ткани звякнувший серебряный жетончик. – Последний раз подобные вещицы я видел лет двадцать назад. – Ему явно за две сотни, он старой закалки, – комментирует Ёнун и вытаскивает телефон из заднего кармана джинсов, намереваясь позвонить Хичолю, а перед этим ещё сделать снимок демона. – Не стоит, – Чонсу поднимается, встряхивая пепельные крылья, и серьёзно смотрит на младшего, из-за чего у того мурашки ползут по спине, – я и так тебе скажу, что это он. Считай, за Джессику ты отомстил. – Не смей лезть в мою голову! – громко рявкает мужчина, вдруг выходя из себя. Дерзкий ангел, снова слушает его мысли, пренебрегая всеми правилами приличия! Однако, должно признать, он прав. При первом взгляде на истинное лицо сущности, Канин было подумал о сходстве его с описаниями парня, которого видел Хичоль, когда они были на квартире убитой девушки неделю назад. Хичоль ведь сказал тогда: рыжие волосы, голубые глаза, шрам на лице. И в подтверждение о правдивости – маленький отрезанный кусочек кожи на правом крыле, который успел зарубцеваться. Но… что ему было нужно от него, Ёнуна? Охотился за чем-то конкретным или он должен был стать следующим мёртвым Проводником из той череды убитых? И какого ж чёрта демона было так просто обмануть? – Идём, нам лучше убраться отсюда, через четыре минуты здесь будет полиция, – торопит Чонсу, вырывая из раздумий и рассеивая своими чарами крылья демона, превращая его в самого обычного человека, – давай, шевелись, – ангел подталкивает Канина, положив руку ему на плечо, и тот наконец сходит с места, следуя за рванувшим вниз по улице старшим. Он даже не спрашивает, куда они идут, заведомо зная, что Итук ведёт его к его же квартире – эти улицы Ёнун знает вдоль и поперёк, не составляет труда угадать направление. За всю дорогу Чонсу не произносит ни слова, молча топая по улочкам, и даже не старается проникнуть в мысли человека, чтобы дать тому время придти в себя после содеянного и разложить всё по полочкам. Убийство сущности всегда даётся тяжело. Оно воспринимается иначе, нежели смерть человека, эмоции от этого совсем другие, и такое зачастую оставляет яркий след в памяти, заставляя сильно сожалеть. Однако Канин, кажется, не чувствует ничего, он такой же серьёзный, как и всегда, внешне абсолютно спокоен, и думает лишь о том, что демон явно не просто так нашёл его и втёрся в доверие, выставив себя не за кого-нибудь – за Чонсу. Подобные чары требуют большого опыта, знаний, и массу жизненной энергии, ни одна сущность не станет использовать перевоплощение ради обычного человека или, раз уж на то пошло, в данном случае Проводника. Тут нужно что-то большее… – Ёнун-а, – тянет Итук, когда они уже подходят к дому мужчины, – могу я сегодня остаться у тебя? – И не надейся, – обернувшись к ангелу, не задумываясь грубит Ёнун, – завтра важный день, моя квартира должна быть свободна. – Я не задержусь, улечу в половине шестого утра, обещаю, – легко улыбается ангел, шевеля крыльями и ярко сияя нимбом, строя из себя самое святое существо. – Дома не ночуется? Безусловно, соблазнительное предложение – оставить его у себя на ночь. И сердце противно стонет в груди, подсказывая согласиться, но все извилинки мозга активно сопротивляются – завтра действительно важный день, и желательно бы, раз уж последний демон от него съехал, чтобы квартира была пуста. А с другой стороны… вот он, желанный ангел, готов остаться с ним, сам, по собственной воле в кои-то веки, он наконец-то может раскрыть все секреты, на которые Ёнун искал ответы столько лет! – Пожалуйста, – Чонсу умоляюще складывает брови домиком и приоткрывает крылья, позволяя донсену вдохнуть насыщенный аромат яблок, подхваченный лёгким вечерним ветерком, – клянусь, я расскажу всё, что тебя так долго мучало. Смотря на мужчину, Ёнун стискивает зубы и шумно выдыхает, прикрывая глаза. Вот это аргумент так аргумент. Всё узнать… это того стоит. – Хорошо, – согласно кивает Канин, – но лишь до пяти утра! И только попробуй задержаться, – он смотрит прямо в карие глаза старшего, чтобы повлиять на его совесть, и получает несколько согласных кивков в ответ. Развернувшись, он вводит код на панели, дёргает на себя стеклянную дверь, входя в подъезд, и, не оглядываясь, поднимается по лестнице на третий этаж. Остановившись перед своей квартирой с циферкой "6", он ещё раз вводит код на замке, распахивает дверь и первым впускает в квартиру Чонсу, заходя за ним следом и блокируя замок. Тут же проскальзывает ассоциация с захлопнувшейся клеткой. Тут царит ужасный беспорядок, разгрестись пока не было времени, планировалась грандиозная уборка как раз на сегодняшний вечер, но ангел, кажется, не обращает на бардак никакого внимания, он явно сразу же почувствовал себя как дома: скинув кроссовки, Итук идёт вперёд по коридорчику, заглядывает сначала в комнату Ёнуна, отодвинув дверь сёдзи справа, затем в гостевую комнату, открыв дверь слева, суёт нос в уборную, и напоследок осматривает кухню, где щёлкает пальцами, насылая чары на посуду в раковине, которая тут же начинает сама по себе мыться и полоскаться. – Прости за разгром, я почти не бываю дома, – снимая кроссовки, извиняется мужчина, заметив этот добрый жест. – Я знаю, – пожимает крыльями и плечами старший, улыбаясь, – если хочешь, я могу быстро убраться. Раз у тебя завтра важный день. – Ты меня очень выручишь, – краешком губ улыбается Ёнун, а затем хмурится, мысленно одёргивая себя, и идёт на кухню, протиснувшись в коридоре мимо ангела. – Голоден? Я вполне сносно могу сварить рамён. – Можно принять душ? – игнорируя вопрос, спрашивает Чонсу. Вместо ответа Канин указывает рукой на дверь в приглашающем жесте, и Чонсу, пару раз крутанув запястьем, насылая таким образом чары, разворачивается, обдавая младшего ароматом яблок, и скрывается за дверью теперь уже чистой уборной, намереваясь засесть там и как следует отмыться. Пока ангел плещется, наверняка заливая весь пол водой с замыслом утопить ко всем чертям соседей снизу, Ёнун успевает приготовить ужин, съедает его, не дождавшись старшего, немного сидит в компьютере, собирая паззл своего личного расследования, и, лишь услышав скольжение двери в комнате напротив, отвлекается от экрана. Должно быть, Чонсу, устав, сразу отправился спать. Снова не поговорили… Хотя само понимание того, что любимый ангел здесь, в его квартире, греет сердце. Закрыв ноутбук, Канин поднимается, собирает комплект чистых вещей и, выскользнув из спальни, тихонько крадётся до ванной комнаты. Подставляя лицо под прохладные струи воды, Ёнун наконец может себе позволить снять все маски и пуститься в размышления. Благодаря тщательному анализу теперь вся ситуация с демоном и сегодняшним убийством прояснилась, однако не хватает пары деталей, чтобы картина была полной. Нужно заставить Чонсу всё рассказать... Зачем демоны охотились на него в юности? Почему прекратили? Почему объявились снова? Почему вообще демоны убивают Проводников, ведь это не единственный подобный случай. Демоны напали на Проводника вчера ночью, но им не повезло – Итук защитил ту девушку. А самое главное – почему нападают только те демоны, что имеют семиконечную серебряную звезду? Вот где главная загадка. Хочется немедленно получить все ответы, однако Ёнун усиленно забивает глубоко в душу всё своё любопытство и интерес, как следует выбривается, слегка порезавшись в процессе, залепляет порез бумажкой, одевается, и выходит из нагретой комнаты в абсолютно чистую квартиру. Умница, не подвёл, убрался, как и обещал. Бросив на расстеленную кровать свёрнутые кучкой вещи, мужчина взъерошивает влажные чёрные волосы и вздыхает. Интересно, спит ли сейчас ангел? Вроде ещё рано, всего-то половина одиннадцатого. Нет, решено. Им необходимо поговорить. И плевать, если ради этого он сущность разбудит. Тихонько подойдя к двери гостевой спальни, где расположился на эту ночь Чонсу, Ёнун набирает побольше воздуха, задерживает дыхание, и осторожно, стараясь лишний раз не шуметь, отодвигает бумажную дверь-сёдзи, заглядывая в комнату. Итук сидит на краешке кровати, одетый в белую майку, красиво облепляющую крепкий торс, и белые свободные штаны, его крылья, чуть влажные после душа, разложены по кровати, застеленной свежим хлопковым бельём, и источают сильный запах переспелых яблок и ванили. Он сидит сгорбившись, в полной темноте, поставив локти на расставленные в стороны колени, свет источают лишь его нимб, мягко сияющий над головой, и большой шар, который тот держит в ладонях. Уловив краем глаз движение слева, Чонсу резко поворачивает голову, из-за чего влажные стрелки медных волос красиво ложатся на лоб, встречается глазами с человеком, и тут же рассеивает шар, складывая руки замком. – Не спишь? – отчего-то шёпотом, будто боясь нарушить эту мёртвую тишину квартиры, спрашивает Канин, входя в спальню. – Слежу за подопечной, – улыбается краешком губ мужчина. Едва Ёнун делает шаг навстречу, ангел поднимает крылья, освобождая место, и спешно отодвигается, чтобы удобно упереться спиной в деревянную спинку раздвижного дивана, собирая при этом по пути мягкое пуховое одеяло. Должно быть, сам создал своими чарами и одеяло, и белое постельное бельё. Присев на краешек кровати, мужчина подгибает левую ногу, складывает руки перед собой, и смотрит на расслабленного хёна, чьё лицо освещает нимб. Согнув правую ногу и положив на колено руку, позволяя запястью свободно свисать, Чонсу чуть склоняет голову влево, из-за чего чёлка немного прикрывает глаза, и не отводит взгляда, улыбаясь краешком губ. Совершенно не похож на прежнего себя: тот Чонсу практически никогда не улыбался, не позволял себе расслабиться даже в его присутствии, и никогда не смотрел так игриво, спокойно, и свободно. Но есть в нём до сих пор что-то притягательное. Эта его ямочка на щеке, или природное ангельское притяжение, или шикарное тело, которое он нисколько не скрывает этой футболкой в облипку, или эти потрясающе красивые крылья, разложенные по двум сторонам и свисающие с кровати. Так красив, и ни капли не постарел, чего нельзя сказать о человеке. – Поговорим? – уже не шепча, тихо, понизив голос до приятного баса, спрашивает Канин. С губ ангела мгновенно сползает улыбка и он отводит взгляд, смотря теперь куда-то в сторону открытого настежь балкона. Предсказуемая реакция. Хлопая глазами, мужчина сжимает губы в полоску, думая о чём-то, и наконец начинает так же тихо говорить. – Что именно ты хочешь знать? – Всё. Расскажи мне всю правду. На секунду Чонсу прикрывает глаза, собираясь с мыслями, вздыхает, сглатывает, и вновь устремляет взгляд на младшего. – Наверное, логичнее будет начать с нашей первой встречи, я прав? – в ответ Канин согласно кивает и, стараясь лишний раз не шуршать, подбирает под себя ноги, усаживаясь на кровати в позу лотоса. – Но первый раз мы встретились не в полицейском участке, – продолжает Итук, опустив голову и погрузившись в воспоминания, пролетающие яркими картинками перед глазами, – а в доме твоей бабушки. В ту ночь дом подожгли специально, это сделал демон, желая таким образом привлечь к себе внимание твоего Хранителя, а поскольку у твоей семьи целая династия довольно сильных Высших Хранителей, этот ход имел большое значение. В то время я работал в пожарной службе в Ансане, вызов о пожаре поступил именно в мой участок, мы тут же выехали. Но там я был не единственной сущностью – моим начальником был демон. Когда мы приехали, он первым побежал в дом, узнав, что там остался ребёнок. Это он вытащил тебя, но сам спастись не успел, его завалило обломками крыши и он погиб в пожаре. Его звали Хикэру Фукуда, ему ты обязан своей жизнью. Сразу оттуда тебя увезли в больницу в Сеуле, я в тот же день прилетел к тебе, хотел узнать, всё ли в порядке, и тогда впервые увидел твоего Хранителя, которого ты до сих пор прекрасно помнишь, он стоял у твоей кровати в палате. Тогда я не придал этому особого значения, но спустя где-то полгода или год уволился и поступил на службу в полицию. В нашу вторую встречу, признаюсь, я воспылал к тебе неприязнью. Я терпеть не мог учить новичков из академий, а тут тебя посадили на мою голову, без опыта, без знаний, вечно лезущего куда не просят, и сующего нос не в свои дела. Мне совершенно не хотелось возиться с тобой, и первое время что-то в тебе меня отталкивало, к тому же было не по себе, ведь за двенадцать лет в Ансане я не встречал ни одного Проводника. И ты вечно выводил меня из себя… – Это ты был слишком упрямым, – не сдержавшись, фыркает Ёнун, грозно сводя брови. Убив в ответ мужчину взглядом, Чонсу продолжает: – Как ты помнишь, по мере возможности я старался держать тебя рядом с собой, чтобы защитить… – От кого? – бесцеремонно снова прерывает старшего Канин. – От чего меня нужно было защищать? Чонсу-а, ты говоришь то, что я уже знаю, я всё это уже прожил. А я хочу знать то, что ты от меня скрывал. – Тебе не нужно… – Говори, – переходит на опасное шипение Ёнун, испепеляя старшего одним лишь взглядом, – если не скажешь всей правды сейчас – меня ты больше никогда не увидишь. Чонсу шокировано хлопает глазами, не ожидав подобного метода запугивания, и молчит, взвешивая все "за" и "против". Не то чтобы лишение своего Проводника было для него слишком большой потерей в его долгой трёхсотлетней жизни, но… остаться без человека, с которым сама судьба свела его ещё в детстве… не велик ли риск? – Я защищал тебя от демонов, – гордо вздёрнув нос, поведясь на этот глупый неумелый шантаж, говорит Итук. – Когда Хикэру Фукуда уже подходил к выходу из дома, крыша затрещала, он понял, что спастись не успеет, и поэтому бросил тебя мне в руки. Кстати, этот шрам на щеке у тебя из-за меня, ты обжёгся о металлическую пуговицу на моей одежде. Так вот с этим последним рывком он каким-то чудом успел перенести в твоё тело свою душу и часть своей магии. Как думаешь, почему ты после пожара стал видеть ангелов и демонов? Это его душа открыла тебе наши миры. Но она же и подвергла тебя опасности в более старшем возрасте. Вспомни, когда тебе исполнилось двадцать один и ты познакомился с Хичолем, как часто у тебя было ощущение слежки? Как часто ты слышал хлопки крыльев поблизости, чужие взгляды, проникновение в свои мысли? – Хичоль приставил ко мне Стражей. – И правильно сделал. Едва ты достиг совершеннолетия и понял, что являешься Проводником, демоническая душа тоже стала сильнее. Как ты знаешь, демоны питаются людскими душами, а твоя, с заключённой в ней чужой душой, была особо ценна для всех демонов, особенно для отступников, потому они и открыли на тебя охоту. Я не сразу догадался… Но знал, как можно на время отгородить тебя от нападок: называл тебя своим мужем перед всеми, потому что человека, связанного с ангелом, ни одна сущность под страхом смерти не тронет. – Так это была твоя стратегия? Назвать меня своим мужем, исчезнуть на год, пока у меня была учёба, а потом снова объявиться и вести себя как ни в чём не бывало? – фыркает Канин, давя в душе вспышку гнева. – Мне пришлось это сделать. И моим мужем ты был для всех только на словах, что-то не припомню, чтобы мы на самом деле связывались Узами, – строго пресекает его возмущение Чонсу, вновь одаряя его убийственным взглядом, от которого у младшего по коже бегут мурашки. – Я не выходил на связь, потому что это грозило бы твоей жизни. К сожалению, в то время и я привлекал к себе слишком много ненужного внимания, у меня было много недоброжелателей. – Почему? – снова рискует спросить Ёнун. – Я хотел быть Стражем. Не сразу сообразив, о чём идёт речь, мужчина хмурится и чуть наклоняется вперёд, не веря услышанному. Стражем? Чонсу действительно хотел быть Стражем? Но зачем ему это? Неужели ему не хватало работы в полиции? – Погоди, погоди… – бормочет Ёнун, – на кой тебе нужно было быть Стражем? В полиции не хватало работы? – Ангелы призваны защищать людей, – стихает Итук, шевеля крыльями. – Ты не знаешь, но, несмотря на мирный договор, у нас не всё так гладко с демонами, как нам бы хотелось. Очень, очень много случаев нападения демонов на людей по всему миру, они охотятся, убивают, пожирают человеческие души. Я, как и большинство моих собратьев, хотел остановить это, поэтому начал своё восхождение, чтобы попасть в ряды Стражей. К сожалению, для этого необходимо было стать убийцей… Ты помнишь, тогда на балконе, мы говорили, я сказал, что на моём счету почти сто душ? – в ответ Ёнун напряжённо кивает, совсем немного склонив голову. – Я убил девяносто восемь демонов. Ещё две души и я стал бы Стражем. – Что тебя остановило? Грустно глядя на окно, где лёгкий ветерок, влетая в открытую балконную дверь, развевает шторы, Чонсу вздыхает, хлопает глазами, как будто старается сдержать слёзы, и снова смотрит на младшего: – Жалость. Меня остановила жалость. В один прекрасный день я понял, что жизнь не делится только на чёрное и белое. Не может один демон быть только плохим или только хорошим, и у каждого свои мотивы для каких-либо действий. – Конкретнее. – Я отказался убивать! – внезапно вскрикивает ангел, поднимая и пуша крылья, что заставляет Ёнуна отшатнуться от неожиданности и едва не упасть с кровати. – Я не стал больше убивать, – уже тише говорит он. – На твоём втором году обучения, когда ты снова приехал ко мне на практику, мы поняли, что, с появлением татуировки Проводника демоническая душа стала сильнее, да и ты сам стал проявлять себя ярче, а светиться было ни в коем случае нельзя. Увы, ты привлёк к себе внимание своими выходками, и Хичоль всерьёз взялся за расследование, чтобы найти способ отвести от тебя охотящихся отступников – демонов, предавших все свои законы и обернувшихся в новую религию ради человеческих душ. Поскольку именно чужая душа привлекала к тебе отступников, жить с ней дальше было нельзя, мы приняли решение извлечь её, однако для этого нужен был специальный Артефакт – штука редкая и практически недосягаемая. Пока Хичоль искал способ достать этот Артефакт, я ругался с твоим Хранителем, после чего ты временно стал моим Подопечным. – Значит, ты поэтому делал вид, что мы встречаемся, – горько усмехается Канин, – чтобы быть поблизости… А сам думал лишь о том, как душу у меня забрать. – Я пытался тебя спасти, пустая ты голова! – не удержавшись, раздражённо вскрикивает мужчина, опуская крылья на кровать и снова свешивая их на пол. – Вспомни день, когда ты потерял сознание на улице, а потом очнулся у меня дома! Ну, припоминаешь? В тот вечер, когда ты шёл по улице, на тебя напал демон, у него в руках был тот самый недосягаемый Артефакт, который ты, пусть и неточно, но запомнил. Этот Артефакт вынул из тебя чужую душу. – А после… поскольку ты убил не один десяток демонов, – бормочет Ёнун, складывая для себя воображаемую мозаику, – да ещё и наверняка завладел Артефактом… ты исчез, потому что охота началась уже на тебя! И… ты не хотел рисковать мной снова… Вот чёрт! – от души чертыхнувшись, он закрывает лицо ладонями, а затем зарывается пальцами в волосы, сильно их сжимая. – Чёрт, чёрт, чёрт! Молча глядя на тихую истерику человека, Чонсу шевелит крыльями, подгибает ноги к груди, обвивая колени руками, и весь сжимается комком, устраивая подбородок на коленях. Так странно… что больше не нужно скрываться. И скрывать. На сердце слишком легко и от того слишком тошно. Ёнун многого не знает… Например, что Стражи – это не всегда блюстители порядка, среди них встречаются и жестокие предатели. И не знает, что над миром людей нависла страшная угроза из-за вновь разгоревшейся вражды между ангелами и демонами. Не знает, что сейчас перед ним сидит тот самый ангел, из-за которого он вновь подвергнется опасности. И не знает, что когда-то Чонсу пожертвовал едва ли не всем, чтобы уберечь его, самого простого и обычного человека. – Прости меня, – наконец совсем тихо, шёпотом просит Итук. Но Ёнун так и сидит, запутавшись пальцами в чёрных волосах. Он не пускает в свои мысли, ангел чувствует сильное напряжение донсена, едва ли не щит в его мыслях, и боится что-либо сделать, лишь молча наблюдает. – Почему ты перестал убивать? Это из-за меня? – подняв красные от тщательно сдерживаемых слёз глаза, хриплым, надтреснутым голосом спрашивает Канин, чем запускает волну крупной дрожи по всему телу Чонсу. У него такой взгляд… Опустошённый, полный страха, отчаяния. Это ужасно. Собственную светлую душу начинает страшно коробить от таких эмоций. – Отчасти да. Как только ты потерял сознание на улице и демоническая душа перешла в Артефакт, мы поймали этого демона, но когда мне отдали приказ уничтожить его, я не смог этого сделать. – Почему? – Это был мальчик, – по порозовевшим от нервов, освещаемым лишь тёплым светом нимба щекам ангела скатились две одинокие слезинки, – ему было всего двадцать один. Он выполнял приказ, так же, как и я, он был просто пешкой в чужих руках. Стоя передо мной на коленях, он не сказал ни слова, но в его глазах я видел настоящий ужас… – Чонсу крепко зажмуривается, швыркает носом, и по его щекам снова ползут слёзы. – Я не смог, я отказался убивать. И отказался становиться Стражем. Все мои души были аннулированы в ту же секунду, но я не пожалел об этом ещё ни разу за столько лет. – Но ведь вчера… ты убил тех демонов… Ты снова убил. – Я защищал Проводника, – Итук резко открывает глаза и младший ёжится от твёрдой, жёсткой решимости в его взгляде, – если бы я не смог убить снова, той девушки сейчас не было бы в живых. Запомни: одна душа Проводника стоит почти трёх душ демонов. Довольно большая плата, ты согласен? – В голове не укладывается… – выдыхает Канин, отворачиваясь к окну. – А я тогда думал, что ты просто из вредности не хочешь быть со мной. Оказалось, всё куда серьёзнее… – Ты даже не представляешь, насколько. Мне пришлось заключить договор с твоим Хранителем, чтобы спасти тебя, в договоре было условие – как только мы избавляем тебя от чужой души, я тут же должен был исчезнуть из твоей жизни, иначе вся семейка твоего Хранителя жизни бы мне спокойной не дала. Как, впрочем, и моей семье. – А твои родные? Чонсу медлит с ответом и отводит глаза, что заставляет младшего напрячься ещё больше. Конечно, тема семьи всегда личная, но раз уж зашёл разговор о "правде"… – Моя жена умерла три года назад, остались лишь сын и дочь. Я не видел их уже шестнадцать лет. – Почему ты остался здесь? У Кюхёна в кофейне? Ты ведь мог пойти в полицию, а стал обычным администратором… – Мне нравится эта работа, – пожимает плечами ангел, натянуто улыбаясь, – и мне нравятся Кюхён с его мужем, я всё так же приношу пользу людям, мне не нужно больше думать о бумажных делах и преступниках, разгуливающих по городу, я перестал охотиться на демонов по ночам, здесь я свободен. И к тому же, я нахожусь совсем недалеко от тебя, это очень удобно. Ёнун замолкает, и Чонсу тоже ничего не говорит. Они просто сидят, молча глядя друг другу в глаза, и думают каждый о своём. Канин щурится, присматриваясь к такому знакомому, родному лицу, и лишь сейчас, в мягком свете нимба замечает едва-едва видные, практически незаметные мимические морщинки в уголках глаз – следы прошлых переживаний, слабый блеск после высохших слёз, такой приятный глубокий карий цвет радужки, и выражение лица совсем не то строгое, к какому мужчина привык когда-то, скорее наоборот, в глазах читается тепло, спокойствие, и совсем чуть-чуть любопытства. Игривый, как и всегда. – Почему сегодня ты увязался за мной? – шепчет Канин, снова складывая перед собой руки в замок. – Я хотел тебе всё рассказать. – Почему не появился раньше, раз знал, где я живу? – Не хотел вмешиваться в твою жизнь. Сегодня демон не случайно напал на тебя, даже мной прикинулся, чтобы подобраться поближе. – Что ему было нужно? – Я не знаю, – не выдержав борьбы взглядов, Чонсу отводит глаза и оборачивает себя, и так скрутившегося в комок, крыльями, теперь походя на пушистый кокон бабочки. – Знаю только, что это он убил Проводников в других городах, следуя из Японии через остров Улындо, он убил Джессику, и более того, на его счету далеко не одна сотня убийств. Он был очень опасен, к тому же так мастерски скрывался. Но я рад, что ты смог его распознать и вовремя среагировал. Признаю, было довольно хитро и смело позволить ему поцеловать себя, чтобы затем убить. – Ты ревнуешь? – вдруг усмехается Канин, встречая удивлённый взгляд. – Не многовато ли чести, человек? – А кто поцеловал меня сам утром в участке, а, ангел? Не сдержавшись, Итук улыбается, а вместе с ним расплывается в улыбке и Ёнун. Это вечные разборки, спорить можно до скончания века. – Знаешь, несмотря на то, что мы так долго не виделись, я… – мужчина мнётся всего секунду, думая, стоит ли говорить, и, набравшись храбрости, продолжает, – я всё ещё люблю тебя. – Прекрати, – вдруг зло шипит Чонсу и отворачивается, не желая смотреть на человека. – Ты снова мне не веришь? – Если бы ты чувствовал хоть капельку этой так называемой "любви", твоё сердце сейчас сияло бы при виде меня, – спрятав губы в сгибе локтя, бубнит ангел. – Значит, просто поверь мне на слово. Или загляни в мысли, я позволяю. А лучше… дай мне руку, – придвинувшись поближе, Ёнун протягивает старшему правую руку, открыв её ладонью вверх. Итук забавно пыхтит, явно разозлившись на подобного рода разговор, недовольно смотрит на руку мужчины, и его взгляд со злого становится неуверенным. Он действительно сомневается? Неужели боится? Да что за глупость – бояться своего человека? Или… он боится чего-то другого? Похлопав глазами и нахмурившись, Чонсу всё же нерешительно протягивает ему левую руку, приоткрыв пепельное крыло, вкладывает её в крепкую, чуть шершавую ладонь мужчины, и замирает, ожидая дальнейших действий. Чуть сжав ладонь старшего, Канин встаёт на колени, подползает вплотную к снова обернувшемуся крыльями ангелу, садится, и, повернув чужую, нежную по сравнению с его, руку, прикладывает её ладошкой к своей груди, прямо к вырезу на спальной рубашке. От неожиданности Итук резко, шумно втягивает воздух через нос, пытается вырвать руку, однако чужие пальцы сильнее сдавливают кости, не позволяя отстраниться, и плотнее прижимают к горячей коже груди. – Если не веришь – просто чувствуй, – шепчет Ёнун, – чувствуешь, как быстро оно бьётся? – ангел затихает, вперив взгляд в свою руку на груди младшего, и стискивает зубы. – Пусть моё сердце не сияет, но оно всегда начинало биться быстрее, когда ты был рядом. И сейчас это происходит, видишь? Я никогда не лгал тебе. – Мне твои чувства не нужны, – он вырывает руку и снова прячется в коконе крыльев, резко пахнувших переспелыми пьяными яблоками. Чонсу меняет тон, эта фраза прозвучала слишком грубо и резко для едва-едва установившегося, ещё совсем хрупкого равновесия. Как внезапный удар по голове, или звон разбившегося бокала. Всего на секунду Ёнун застывает, решая, что значили эти слова, на мгновение посещает мысль смириться, принять отказ и тихо уползти в свою комнату горевать, но ему хватает лишь одного взгляда в потемневшие, чёрные, как сама ночь, глаза ангела, чтобы понять – он делает это лишь из страха, не более. Глупая птаха. Неужели он и раньше таким был? Как можно было не замечать, что он чего-то боится? Вот только знать бы ещё, чего… Старший поджимает губы, понимая, что перегнул палку, ослабляет крылья, уже не кутаясь в них, словно в одеяло, приоткрывает рот, собираясь что-то сказать, но не успевает даже пикнуть – резко подавшись вперёд, Канин, грубым рывком раскрыв и оттолкнув в стороны мешающие крылья, притягивает Чонсу к себе за шею и припадает к его губам в таком желанном поцелуе. Не ожидав подобного, мужчина часто-часто хлопает глазами, взмахивает крыльями, теперь держа их на весу, левой рукой опирается позади себя о подушки, а правой удерживает донсена, контролируя расстояние. Всё слишком резко и внезапно. Крепкая рука на шее, больно сдавливающие кожу пальцы, участившееся дыхание, закрытые глаза, и тепло чужих губ. Приятно. Не встретив отпора, Ёнун шумно вдыхает и начинает осторожно, мягко целовать ангела, непроизвольно улыбаясь. Эти ощущения… прямо как в молодости, их самый первый, самый яркий и вкусный поцелуй. Его губы совсем не изменились, тот же привкус яблок и ванили, мягкие, нежные, пленительные. Перед закрытыми глазами ярко мелькают воспоминания первого поцелуя в спортзале полицейского участка, тогда Канин был совсем юн и неопытен, зол, раздражён поражением, а Чонсу… каким был он в тот момент? Мужчина придвигается ещё ближе, не обращая внимания на чужие руку и колени, упёршиеся ему в грудь в жалкой попытке остановить, зарывается пальцами в жёсткие медные волосы на затылке ангела, и в ту же секунду отлетает назад, разваливаясь звездой на постели. Беспомощно похлопав глазами, Ёнун быстро садится, успевая увидеть остаточную магию на кончиках пальцев Итука, и хмурится. Что за новости? Он никогда так не реагировал, никогда! Дьявол, ещё и в голове теперь слегка звенит… – Я сказал, хватит, – тихо, с ноткой угрозы шипит Чонсу. Не слушая его, мужчина вновь подрывается, отталкивает руки старшего, подхватывает его под поясницей, чтобы подвинуть и уложить на подушки, улыбается, когда тот гасит нимб, опасаясь спалить его жаром что-нибудь, преодолевает слабое сопротивление, собирая вместе руки ангела и прижимая их к его груди, и предпринимает вторую попытку. Теперь он не осторожничает: с жадностью целует, ласково покусывает нежные губы, проникает в рот и играет с чужим языком, не без удовольствия отмечая потяжелевшее дыхание. Уловив смену настроения, Канин ослабляет напор, отпускает сцепленные руки хёна, осторожно касается пальцами его гладкой, не тронутой станками щеки, и наконец получает неохотный ответ. Ему не нравится? Да что не так?! – Остановись, прошу… – еле выговаривает между поцелуями Чонсу, шевеля крыльями, свешивающимися с двух сторон кровати. – Нет, – ответ вполне серьёзен, и старший это понимает, а потому перестаёт всячески двигаться и просто расслабляется, позволяя человеку делать всё, что тому заблагорассудится. Насладившись столь желанным поцелуем, мужчина уделяет внимание шее: проводит кончиком носа, вдыхая сладкий аромат кожи, прикусывает мочку уха, прокладывает дорожки поцелуев, слегка кусается, и дрожащими от волнения пальцами, не отрываясь от своего занятия, забирается под его майку, очерчивая кубики пресса. Чонсу старается дышать ровно, насколько это возможно в сложившейся ситуации, особо не двигается, крылья безвольно лежат, свешиваясь с кровати, он только сгибает левую ногу в колене, чтобы было удобно, и смотрит в потолок, стараясь перебороть вихрь мыслей. Ёнун так осторожен и нежен… Он смакует каждое мгновение, медлит, поднимая майку и покрывая поцелуями открывшуюся крепкую грудь мужчины, опускает правую руку вниз и гладит его согнутую ногу, от колена, по внутренней стороне бедра, пробегает пальцами по боку, обнимает за поясницу и приподнимает, заставляя прогнуться, чтобы было удобнее целовать плоский, украшенный идеальными кубиками пресса живот. И чем ближе Канин подбирается к штанам Чонсу, тем тяжелее и быстрее становится у старшего дыхание. – Канин, всё, стой, хватит, – вновь пробует воззвать к его здравому смыслу ангел, и Ёнун мгновенно останавливается, поднимая лихорадочно блестящие глаза. Теперь уже от его взгляда по коже Чонсу ползут мурашки. Сильный, властный, полный желания, решительный взгляд. Но, вопреки всем испытываемым эмоциям, человек тепло улыбается, ползёт вверх, останавливаясь на уровне с лицом хёна, и тихо шепчет: – Неужели ты меня боишься? – в ответ отрицательное мотание головой. – Тогда почему останавливаешь? – Не хочу больше играть с тобой. – А мои желания не в счёт? – быстро скользнув по напряжённому животу старшего, Канин нагло кладёт ладонь на пах и чуть надавливает, массируя эрегированный член через ткань белья и спальных штанов. Итук, не сдержавшись, вцепляется пальцами в его руку, молча прося прекратить, жмурится, стягивает губы в полоску, дёргает крыльями и пыхтит, дыша через нос, переживая вспышку возбуждения. – Как давно у тебя была близость? – Вчера, – ни секунды не думая, выдыхает Чонсу, немного успокоившись и открыв глаза. – Правду говори, – с нажимом просит, почти командует Ёнун. Отведя взгляд, ангел шевелит крыльями, думает, что сказать, и наконец тихо признаётся: – Два года назад. – Парень, девушка? – мужчина улыбается, явно удовлетворённый ответом, и в знак одобрения ещё раз оглаживает ладонью твёрдую плоть, массируя большим пальцем головку, от чего Итук едва сдерживает стон. Должно быть, ему сейчас тяжко. – Девушка. Ёнун замирает, смотря в глаза ангела, улыбка превращается в ухмылку, но вместо упрёков или сцен ревности он просто наклоняется и быстро чмокает его в губы. – Доверься мне, я знаю, что делаю. – Ты хоть раз спал с мужчиной? – Итук спрашивает с издёвкой, усмехаясь краешком губ. – Ты знаешь ответ, – шепчет Канин прямо в губы ангелу, и снова глубоко целует его, сразу проникая языком в рот. Ёнун зарывается левой рукой в медные волосы на макушке старшего, опираясь на локоть, чтобы было удобнее, втискивает колено между его ног, раздвигая их шире, и начинает аккуратно мять возбуждённую плоть через слои одежды. Жадно целуя ангела, мужчина всячески старается унять поток мыслей, не дающий покоя – как правильно это сделать с парнем? Позволит ли Чонсу дойти до конца? А вдруг ему будет больно? И… наверное, какая-то смазка должна быть? Переходя поцелуями на вытянутую в удовольствии шею, он проклинает себя за то, что не удосужился за столько лет прочитать, или на крайний случай у Хёка спросить, как происходит секс у геев. Слыша все эти панические мысли, Итук посмеивается, прикусывая нижнюю губу, и, чтобы хоть как-то поддержать человека, кладёт руку ему на шею, прижимая ближе, и чарами заставляет мешающую майку, собравшуюся на груди гармошкой, исчезнуть. Он шелестит крыльями, медленно сжимая и раскрывая их, сдерживает стоны, чуть прогибается, стоит Ёнуну согреть дыханием, лизнуть и прикусить соски, и слишком шумно дышит, когда мужчина проводит кончиком языка по животу вниз, останавливаясь у кромки домашних штанов, на которых уже проступило мокрое пятнышко. Резко поднявшись, Канин сначала испытующе смотрит в глаза ангела, будто спрашивая разрешения, устраивается поудобнее между его ног, затем кладёт ладони на бёдра и подцепляет пальцами тугие резинки нижнего белья и домашних штанов. Чонсу ничего не говорит, и даже пытается состряпать безразличное выражение лица, однако быстро вздымающаяся грудь, яркий румянец, дрожащие крылья, и выпуклость в области паха сдают его с потрохами – он сильно возбуждён, и, вроде, уже не особо против близости, что подтверждает ещё и блеск в его глазах. Ёнун, не сводя глаз с лица Итука, улыбается, понимая, что всё его сопротивление летит к чертям и он позволяет зайти дальше, и медленно стаскивает с него последнюю одежду: чуть приподнимает, чтобы резинкой не задеть ноющий орган, скользит по гладким бёдрам, затем по очереди снимает штанины, и отбрасывает одежду куда-то на пол за ненадобностью. Настоящее совершенство. У него идеальное тело. Крепкая грудь, мускулистые руки, подтянутый, сокращающийся от возбуждения живот, гладкие, длинные аппетитные ноги, и подрагивающий возбуждённый член в окружении тёмных курчавых волос. Он совсем не прикрывается, лежит расслабленно, спокойно, только тихо шелестя крыльями, улыбается, замечая восторженный взгляд мужчины, и шире разводит ноги, позволяя любоваться собой. Доверяет. Самое прекрасное создание на свете… Ёнун немного отодвигается, кусая губы от волнения, наклоняется, неудобно горбясь, и, обхватив ноги ангела, начинает покрывать поцелуями внутреннюю сторону бёдер – сначала уделяет внимание коленям, затем ниже и ниже, приближаясь к паху, вдыхая тяжёлый, густой, сводящий с ума запах возбуждения старшего, смешивающийся с ароматом яблок. От одного его запаха мозг взрывается и отключается ко всем чертям, хочется больше, горячее, хочется слышать его стоны, и хочется доставить ему удовольствие, чтобы больше никогда и думать не смел о близости с девушками! В паху тяжелеет… Нельзя так сильно желать завладеть другим существом. Подбираясь к паху, Канин ненадолго отрывается от своего занятия и бросает взгляд вверх: Чонсу, закрыв глаза, тяжело дышит через приоткрытый рот, комкает и выкручивает простыни, и не может контролировать напряжённо растопырившиеся крылья – сдерживается, чтобы не застонать, но видно, что уже на грани; он ждёт, жаждет продолжения. Опустив глаза на подрагивающий член, лежащий на животе старшего, Ёнун сглатывает и покрывается неприятными мурашками. Страшно делать это первый раз. Он ведь не знает, как правильно, не знает, как будет чувствовать себя при этом ангел. Но так хочется, чтобы ему было хорошо. Вдохнув для храбрости, мужчина всё же протягивает руку, обхватывает твёрдый горячий ствол и, наклонившись, осторожно, боязливо касается кончиком языка уретры, слизывая выступившую прозрачную капельку. Странные ощущения… В мыслях и воображении это казалось чем-то неправильным, противным, мерзким, а на деле всё совсем иначе: Итук мгновенно отзывается на мимолётную ласку хриплым выдохом, мышцы живота сокращаются, чётче обрисовывая пресс, и член напрягается в руке, слегка пульсируя. Ничего сверхъестественного, это вовсе не мерзко, скорее наоборот – прикосновения языка к чужой плоти возбуждают сильнее, нет неприятного привкуса, лишь чуть-чуть горько, и определённо хочется большего. Однако, решив, что для первого раза можно обойтись малой жертвой, Ёнун ласкает эрегированный орган лишь языком и руками, он с нажимом гладит ствол, проводя по нему крепко сжатой ладонью вверх и вниз, скользит кончиком языка по розовой головке, оттягивая крайнюю плоть, и весь покрывается мурашками от томного, несдержанного стона ангела. Аж внутри всё переворачивается. Поцеловав тазобедренную косточку, мужчина поднимается вверх и оказывается тут же втянут в жаркий, страстный поцелуй – Чонсу сам обвивает его шею руками, накрывает правым крылом и закидывает правую ногу ему на поясницу, прижимая ближе к себе всё ещё одетого человека. Он приподнимается, трётся бёдрами о младшего, зарывается в его волосы, сильно сдавливает пальцами шею, и тихо постанывает, стоит Канину прикусить ему язык. – Почему поддаёшься? – с трудом оторвавшись от губ Итука, спрашивает Ёнун. – Не сопротивляешься больше. – Я уже говорил, я тоже не идеален, у меня есть слабости, – игриво улыбается ангел, открывая и снова свешивая с кровати правое крыло, – и одна из моих слабостей: мужчины сильнее меня, и старше меня. – Старше? Тебе триста шестьдесят шесть лет! Где найти старше-то?! – смеётся Канин, ласково убирая со лба Чонсу влажные прядки медных волос. – Мне триста шестьдесят семь вообще-то, – обиженно бурчит он в ответ. – Тем более! – Если смотреть с человеческой точки зрения, то мне сейчас всего тридцать три. А тебе сорок. Так кто из нас старше, Ёнун-а? – Не зови меня так, – вдруг хмурится мужчина, – я Канин. Усмехнувшись, Чонсу снова притягивает его к себе и целует, щёлкает пальцами, избавляя человека от последней одежды, и сам направляет его руку вниз, к ягодицам, намекая на растяжку, не упуская в те пару секунд, что он в ступоре, возможности рассмотреть его тело. Да, годы сказались на нём сильнее, чем на никогда не стареющем ангеле. За то время, что они не виделись, Ёнун здорово набрал мышечную массу и теперь вместо хилых ручек студента у него вполне крепкие бицепсы, прекрасно прокачаны грудные мышцы, и даже есть пресс, хотя его уже не особо видно из-за небольшого количества жирка. Впрочем, лишний вес ничуть его не портит, скорее прибавляет мужественности вкупе с его горой мышц. Не говоря уж о маленьком круглом белом шраме на левом плече и ещё одном шраме, меньше по размеру, длинном, расположившемся на основании шеи. Наверное, ранили чем-то острым на службе… Осторожно коснувшись средним пальцем сжатого ануса, Ёнун открывает глаза и одним лишь взглядом спрашивает "что, прямо так, туда?", на что незамедлительно получает согласный кивок и череду коротких поцелуев. Ангел ведёт пальцем, без единого слова наколдовывая смазку, подаётся вперёд, сам проталкивает в себя сразу два пальца мужчины, и выгибается, зажмуриваясь. Когда в последний раз он спал с парнем? Да ещё и в пассивной роли? Кажется, до переезда в Ансан… Или уже в Сеуле, когда переехал? Так и не вспомнить. Но терпеть вполне реально, нет такой боли от растяжки, как в первый раз, вот только если бы ещё Ёнун знал, что нужно делать, было бы вообще замечательно. Итук направляет младшего, тихо шепчет, подсказывая, громко стонет, стоит тому случайно надавить на комочек простаты, и хнычет, прося войти, чем всё больше удивляет Канина. Раньше, сидя на коленях ангела, в окружении растений на его балконе, он и не догадывался, что Чонсу может так красиво стонать под ним, умоляя о проникновении, и уж тем более никак не мог подумать, что вот так запросто эта строптивая самолюбивая сущность поддастся ему в один прекрасный день. – Давай, – командует ангел, устав ждать, и вскидывает бёдра, когда его покидают чужие пальцы, а следом стонет и выгибается в дугу от медленного, осторожного проникновения. В эту секунду Ёнун снова чувствует себя слабым, ведомым, снова студентом, выполняющим приказ старшего, но нежные поцелуи Чонсу тут же это ощущение рассеивают – он сам тянется к нему, доверяет себя, хочет близости, открывается. Сам. А не по чьей-то наводке и не ради очередного спасения. Войдя до конца, мужчина зажмуривается и тяжело дышит, ткнувшись носом в сгиб шеи хёна, чтобы полной грудью вдохнуть запах яблок. Он такой… горячий, влажный, узкий там… по коже мурашки, крылья носа дрожат, вдыхая будто бы сгустившийся, тяжёлый аромат ангельского возбуждения, яблок и ванили, и хочется просто остановить время, чтобы это мгновение длилось вечно. Итук цепляется за него, подаётся навстречу толчкам, постанывает на выдохе, обнимает крыльями, заключая в жаркий мягкий кокон, и кусается, не в силах больше сдерживать своё животное начало. – Сильнее, сильнее, – еле вышёптывает Чонсу, и Ёнун слушается, усиливая и ускоряя темп толчков, вбивая старшего в диван. Хриплые стоны в унисон, шлепки влажных тел друг о друга, шелест крыльев, скрип дивана – комната, ранее бывшая пристанищем поднявшихся и спустившихся сущностей, теперь наполнилась звуками горячего, жаркого секса. Чувствуя приближение оргазма, Канин притормаживает, изводя и себя, и ангела медленным проникновением, целует его, улыбается на милую попытку заставить его снова двигаться путём простейших чар и царапин на плечах, и наконец сам срывается всего лишь от лёгкого укуса в нижнюю губу. Он движется размашисто, сильно, практически не контролируя себя, сдавливает парня в объятиях, кусает его в плечо и наконец изливается глубоко внутрь, войдя до упора в податливое тело. Чонсу хнычет, чувствуя пульсацию и горячее семя, растекающееся внутри, и, от одной лишь мысли о том, как это сейчас пошло выглядит, не выдерживает и следует за Ёнуном, потираясь членом о его живот и пачкая его своей спермой. Довольный, словно кот, Итук ослабляет хватку, уже не сжимая до синяков плечи мужчины, разваливается абсолютно расслабленной звёздочкой, крылья с громким шорохом валятся на постель и хлопают по полу маховыми перьями, он лишь чуть ёрзает, чтобы Ёнун выскользнул из него, и как-то странно, сумасшедше улыбается, еле справляясь со сбившимся дыханием. В комнате чертовски жарко! Или это после близости тело реагирует? Так же тяжело дыша, Канин наконец открывает глаза, переживая отголоски оргазма, и, не обращая внимания на неприятную скользкую липкость, ложится на старшего и благодарно целует, стирая с его губ эту улыбку. Ёнун пару раз чмокает ангела в губы, а затем приподнимается, отгибает его правое крыло и обессиленно валится на кровать, так же распластываясь в виде звезды. Горячка возбуждения прошла, тело остывает, но в голову бьёт пьянящая мысль – мой, теперь точно мой, рядом, весь, целиком мой, никуда не денется. – Не обнадёживайся, – фыркает Чонсу, прекрасно слыша эти громкие, как звон церковных колоколов, мысли, и щелчком пальцев чистит обоих от всех следов только что произошедшего секса, – про "никуда не денется" слишком уж сильно сказано. Нахмурившись, Ёнун резко поворачивает голову и впивается взглядом в спокойное, умиротворённое лицо ангела – он просто лежит, прикрывшись правым крылом, с закрытыми глазами и лёгкой полуулыбкой, лениво создавая чарами для себя новенькие белые хипсы. В смысле сильно сказано? То есть сейчас, после такого вот бурного воссоединения, которое ему, видно, понравилось, он собирается просто взять и слинять? Снова?! Вот так запросто снова исчезнуть?! Резко выдохнув, Канин встаёт с кровати, подбирает с пола и напяливает свои трусы, ранее снятые с него с помощью чар, поднимает сползшее ко всем чертям пуховое одеяло, бросает его на постель и ложится сам, укрывая одеялом себя и ангела, несмотря на то, что обоим всё ещё жарко. – Ты снова исчезнешь? – совсем тихо спрашивает Ёнун, глядя в потолок. – Моё время истекает, я прожил здесь уже пятнадцать лет, – запросто отвечает Чонсу, – пора искать другой город и переезжать. – На этот раз уведомишь, куда намылишься? – фыркает мужчина, безуспешно стараясь скрыть раздражение и горечь. Он только-только нашёл ангела, а теперь снова теряет… От этого разрывается сердце. Вместо ответа Итук улыбается, шевелит крыльями и переворачивается на левый бок, устраиваясь на одном крыле и укрываясь вторым, лёжа теперь спиной к младшему, позволяя тому рассмотреть основания крыльев, густо заросших мелкими пуховыми пёрышками. Интересно, видать, ангелы тоже делятся на любителей депиляции и противников – у Хёкджэ основания крыльев всегда чистые, аккуратные из-за постоянных выщипываний мелких пёрышек, как, впрочем, и у Рёука, а вот у Чонсу они в своём первозданном виде: кроющими пепельными перьями покрыты основания крыльев, кожа между ними, и вокруг крыльев кожу украшают свежие пеньки и совсем мизерные белоснежные пёрышки. Наверное, он просто старой закалки, либо эти перья у него не чешутся, как у вечно ноющего об этом Рёука. Но выглядит это красиво, действительно натурально. – Спокойной ночи, Канин-а, – с улыбкой тихо шепчет Итук, и затихает, удобно умостив крылья. Удивительно, как в эту секунду ангел не услышал грандиозного взрыва в мозгу Ёнуна. А может и услышал, да виду не показал. Спокойной ночи? Спокойной ночи?! После хорошего секса он просто отвернулся и пожелал "спокойной ночи" – нормально это?! Неужели ему действительно плевать на чувства и нужен был лишь секс? Как-то это совсем не вяжется с картиной "праведного ангела"… Однако, вместо разборок Канин тоже поворачивается, осторожно проталкивает правую руку под крылом Чонсу, которым тот укрыт, обхватывает его поперёк живота и прижимается всем телом к его спине, уловив судорожный вздох. Ткнувшись носом в шею старшего, мужчина улыбается, прокладывая дорожки поцелуев по открытой коже, слегка прикусывает и ведёт кончиком носа по короткому ёжику медных волос на затылке. Яблочный аромат стал привычным, не говоря уже о том, что пропитал всю комнату, но лишь вблизи чувствуются новые нотки – пьяные яблоки, свежая ваниль, чуть кислинки осенних ранеток, и едва ощутимый аромат обычной человеческой кожи. Стоит вдохнуть и желание обладать этим парнем снова возрождается. Они лежат практически неподвижно, медленно остывая и засыпая, Ёнун на автомате поглаживает пальцами живот Чонсу и продолжает нежно целовать шею, наблюдая, как любимый ангел всё больше впадает в сонное царство. – Моё сердце никогда не будет сиять, – подгадав момент, тихо шепчет мужчина на ушко практически заснувшему хёну, – Хичоль сказал, это мой дефект, проклятие от рождения. Из всех людей на Земле я, наверное, единственный, чьё сердце не сияет для любимого человека. Оставив последний поцелуй на выступающих позвонках, Канин тяжело вздыхает и закрывает глаза, засыпая вслед за тихо посапывающим ангелом, так и не услышавшим это признание.