Жизнь с ангелом

Ёнун просыпается от надоедливого пиликанья дверного замка. Кто-то звонит в дверь. Жалобно хныкнув и поморщив нос, мужчина вздыхает, окидывает взглядом явно не свою, судя по обстановке, комнату и, скрипя мозгами, анализирует открывшуюся картину: комната гостевая, где обычно живут сущности, свет не проникает из-за плотно задёрнутых штор, и он лежит на спине, укрытый огромным пепельным крылом Чонсу, который нагло развалился на животе звездой, тем самым заняв добрую половину маленького полутораспального дивана. Ангел сладко посапывает с открытым ртом, разве что слюни на подушку не пускает, зато обнимает сей предмет очень крепко, правое его крыло полностью свесилось в дыру между диваном и стеной, левым же он предпочёл придавить к постели человека, но всё внимание привлекает исключительно его упругая, обнажённая, трогательно белая попа. Трель дверного звонка повторяется, действуя на нервы, и, услышав её, Итук морщится, заворачивается в кокон из собственных крыльев, крутит в воздухе указательным пальцем, укрывая себя чарами, и уже через пару секунд снова крепко спит. Канин улыбается и тихо офигевает от увиденного – везёт ангелам, можно с ног до головы покрыться чарами глухоты и спать сколько влезет, а ему ещё и, видимо, сегодня не на работу, иначе этой седовласки тут бы уже не было. Так, стоп. Седые. Волосы. У Чонсу седые волосы. У Чонсу пепельные, мать их, под цвет крыльев волосы!!! Как такое возможно?! Всего за одну ночь он вернул свой природный пепельный цвет? Вот чёрт, при виде такого Итука сердце начинает биться чаще – Ёнун чувствует себя студентом, увидевшим впервые своего начальника, ведь ангел никак не изменился, а с таким цветом волос ещё и стал совсем как тогда, вновь собой, настоящим! Господи боже, он снова со своим пепельным цветом, вот только чёлка у него смешно растрёпана, справа волосы примяты, зато слева стоят торчком. Домашний, настоящий, родной. Снова звонок, теперь уже три подряд: кажется, звонящему надоело ждать, и Канин сразу подрывается с постели, наконец вспомнив, какой сегодня день. Вторая суббота месяца. И почти сто процентов вероятности, что сейчас на часах девять утра. Он наспех надевает на себя чёрную футболку, не глядя вытащенную из шкафа, домашние штаны, снятые вчера с помощью чар ангела и валяющиеся на полу, ворошит спутанные и слежавшиеся ото сна волосы, трёт глаза и пулей вылетает в коридор, громко задвинув за собой дверь сёдзи. Торопливо подбежав ко входной двери, мужчина жмёт на кнопку, чтобы разблокировать замок, и, нажав на ручку, открывает дверь, сразу встречаясь с тёмными от недовольства и злости глазами, что очень быстро посылает толпу мурашек по коже. Ух, Кёнхи всегда могла заставить его чуять неладное одними лишь глазами, и в этом, пожалуй, они с Чонсу очень сильно схожи. – Только встал? – скептически поднимает правую бровь девушка, окидывая помятого Ёнуна взглядом с головы до ног. – Извини, проспал, вчера был трудный день, – сдержанно отвечает тот, отходя в сторону, чтобы впустить гостью в квартиру. – Господи, ты что, скупил яблоки со всего Сеула? – морщит аккуратный носик и кривит ярко-красные губы Кёнхи, переступив порог, и оборачивается к Канину. – У тебя так сильно ими пахнет. – Папа! – взбежав по подъездной лестнице, выкрикивает Сыльги, и, улыбаясь во весь ряд своих белоснежных зубов, влетает в квартиру, бросаясь к мужчине и крепко стискивая его обеими руками за пояс так, что тот тихонько покряхтывает. Для виду, разумеется, чтобы рассмешить ребёнка. – Привет, принцесса, – смеётся Ёнун, обнимая дочь в ответ. – Мы не успели позавтракать, – быстро окинув взглядом комнату Ёнуна и коридор, говорит Кёнхи, возвращаясь к прихожей, – обязательно накорми её, следи, чтобы брызгалась мицеллярной водой, и на личные расходы деньги у неё есть. – Про аллергию помню, – заведомо зная, о чём сейчас в тысячный раз скажет жена, Канин опережает её, теперь мягко улыбаясь, – знаешь же, всё будет хорошо. На службу? – спрашивает, заметив уголок красной ксивы в кармашке сумки. – Да, и я ужасно опаздываю, – торопливо отвечает девушка, поправляя длинные, блестящие, ухоженные чёрные волосы, выпрямленные феном, – заеду за ней послезавтра, у меня вызов в Чунчхоне, уйдёт весь день. Так, – закинув ручки коричневой кожаной сумки на плечо, чуть повышает голос Кёнхи, теперь смотря на Сыльги, тут же отлепившуюся от отца, – чтобы позвонила мне завтра вечером, хорошо? Телефон держи поблизости, и за папой следи, чтобы снова не вляпался ни в какие неприятности. Смеясь, девочка утвердительно кивает, бросая взгляд вверх, на скривившего недовольную рожицу отца, и обнимается с мамой напоследок. – Всё, я побежала, хороших вам выходных, – привстав на носочки, Кёнхи обнимает Ёнуна за шею и чмокает в колючую щёку, сразу сморщившись, – дорогой, побрейся пожалуйста, что как дикобраз! Улыбнувшись, Кёнхи поправляется и выходит в подъезд, скоро спускаясь по лестнице вниз, а Канин, закрыв дверь и щёлкнув заблокировавшимся замком, поджимает губы, поворачивается и улыбается дочери, сонно хлопая ещё слипающимися глазами. – Приготовим завтрак? – сияет улыбкой Сыльги, снимая с плеч свой чёрный рюкзачок. Забавная, жизнерадостная, выглядит как персонаж какой-нибудь японской мультипликации со своими карамельными волосами, собранными в две тугие смешные шишки и украшенными разноцветными заколками. Кажется, она, несмотря на ранний подъём, всё же выспалась, чего нельзя сказать о Канине. – Не думаю, – отрицательно мотает головой Ёнун, тепло улыбаясь, – сегодня позавтракаем в кофейне моего друга. Оставляй у меня в комнате ненужные вещи, подожди немного, я соберусь и мы пойдём, да? Наспех собрав чистую одежду из шкафа, Канин уходит в душ, оставляя Сыльги на кухне заваривать себе чай, очень быстро чистится, бреется, придавая себе более-менее свежий вид, одевается и распихивает по карманам кошелёк, телефон и ксиву, исключая лишь табельное оружие – сегодня оно уж точно не пригодится. – Пап, почему у тебя так пахнет яблоками? – зайдя к нему в спальню, спрашивает девушка, хмуря ровные чёрные бровки. Всего на секунду Ёнун чувствует, как сердце пропустило удар. Что сказать? Что в соседней комнате у него попой кверху спит ангел, с которым вчера у него был секс? Собственно, от того и запахан на весь дом… Жена и дочь до сих пор не знают, кого именно селит к себе в квартиру Канин, искренне веря в историю о туристах из разных стран, которые временно у него останавливаются, и в его же интересах и дальше сохранять эту тайну. – Я решил купить автоматический ароматизатор, – весьма убедительно врёт мужчина, – но если тебе не нравится, я выветрю запах. – Нет, ты что! – округляет глаза Сыльги, из-за чего становится ещё больше похожей на анимешку. – Запах обалденный! Обожаю яблоки. Чуть было не брякнув "я тоже", Канин кряхтит, прочищая горло, и осматривает дочь с головы до ног, визуально проверяя её готовность. Она одета как и все подростки: чёрные джинсовые шорты до середины бедра, широченная лёгкая кофта аля "морячок" – в чёрно-белую горизонтальную полоску, на тонких руках пара браслетов, большие красивые глаза тонко подведены жидкой подводкой, накрашены ресницы и совсем чуть-чуть губы, да она уже вполне смахивает на совершеннолетнюю, если бы не её неуклюжее, пока ещё юношеское поведение и эти шишки с цветными заколками. – А не слишком ли короткие шорты, Сыльги-а? И разве вам разрешён макияж в школе? – хмурится мужчина. – Ну па-а-ап, – тянет девушка, складывая брови домиком, – у нас каникулы! И к тому же, мама разрешила мне взять её косметику. А если мне кто что скажет, то у меня папа полицейский, – она мило улыбается, строя из себя саму невинность, чем и вызывает у родителя снисходительную улыбку. – Хорошо, пойдём. Выпустив дочь вперёд себя в подъезд, Ёнун бросает быстрый взгляд на закрытую дверь гостевой комнаты, думая, стоит ли оставлять для Чонсу записку, и, решив, что в этом нет необходимости, уходит, закрывая дверь на замок. Какая разница? Итук, если захочет, и сам узнает, где он, и уж тем более откроет дверь или вылетит в окно. Неторопливо шагая по узким улицам района Itaewon, они разговаривают и смеются, обсуждая последние события в жизни обоих, Канин спрашивает о школе и матери, Сыльги в свою очередь заваливает отца вопросами о его работе, недавних делах и самых интересных преступлениях, неизменно горя интересом к профессии полицейского и в частности к профессии оперуполномоченного. Рассказывая дочери о делах последнего месяца, Ёнун замечает, что всё чаще сползает в разговоре на Чонсу и говорит о воспоминаниях, всплывающих ещё со студенческих годов, когда они вместе с ангелом расследовали преступления. Наверное, это выглядит ужасно глупо… Только вчера он переспал с любимым мужчиной, а сегодня уже не может не думать о нём, как какая-нибудь наивная влюблённая школьница. А этот самый любимый мужчина сейчас спит, как хорёк, и плевать ему на всех и вся. Чтобы отвлечься от мыслей об ангеле, Канин спрашивает у Сыльги о маме, как у неё продвигается служба, на какой вызов едет завтра, есть ли у неё кто-нибудь, хорошо ли они вместе проводят время, и конечно же не упускает момента спросить у девушки о парнях. – Пап, да брось! Кому интересны эти мальчики? – усмехается Сыльги, бодро топая по улице, и Ёнун, не сдержавшись, широко лыбится – сразу видно, чья дочь, вся в маму, её мать тоже при первом знакомстве с ним не церемонясь сказала "греби отсюда, лодочник". – Тебе ведь уже четырнадцать, неужели никто не нравится? – чисто из любопытства спрашивает мужчина, вспоминая всех ровесниц своей дочери: те готовы штабелями падать при виде какого-нибудь красивого мальчика, не говоря уж о фанатичной любви к бесчисленному количеству айдолов, чьи лица на баннерах заполонили всё метро Сеула. – Не-а, – пожимает плечами девушка, – да и какой смысл? Любой мальчик, узнав, что я из семьи полицейских, тут же сматывается, так что я не вижу смысла тратить на них своё время. – Моя дочь, – одобряюще улыбается Ёнун, гордясь за такую хорошую точку зрения, явно вдолбленную Кёнхи, и приобнимает Сыльги за плечи, шутливо потряхивая. Пару раз они останавливаются, чтобы сделать фотографии: Сыльги всегда больше нравилось проводить время с папой, от того их редкие встречи и имели такую ценность, а потому она, не упуская момента, фотографируется с отцом, заставляя его, не любящего снимки, хоть бы и натянуто, но улыбаться. Впрочем, Ёнун особо и не сопротивляется, понимая, насколько это важно для ребёнка, и чисто для вида кочевряжится, после смеясь вместе с ней на фотографиях. Дойдя до нужного перекрёстка, Канин наконец замечает большую вывеску с нарисованной белой вороной, говорит, что они пришли и учтиво пропускает дочь вперёд, в открытую дверь кофейни. – Пойдём в тот угол, – сразу же кивает мужчина в сторону уединённого уголка у окна, где в прошлый раз они с Кюхёном обсуждали дело. – Давай лучше здесь, – Сыльги указывает пальчиком на второй от входа столик, стоящий ближе всего к панорамным окнам полукругом, и, не дожидаясь согласия, подходит и плюхается в мягкое кресло, забирая с соседнего подушку с изображением лисы и прижимая её к себе. В отличие от Канина, Сыльги более социальна и не слишком любит закрытые пространства, тогда как Ёнун больше предпочёл бы уединённое место. Но выбор места обусловлен и хорошим видом: да, в углу есть красивые книжные полки и полно всяких мягких игрушек, но здесь, сидя прямо возле окна, можно видеть разом всю кофейню, а поскольку Сыльги тут ни разу не была, то, естественно, ей любопытно. Девушка с интересом осматривает торговый зал, барную стойку, наполовину пустую витрину, задерживается взглядом на Хёкджэ, вставшем за кофе-машину, и хмурится, глядя на Ловцы Снов, которые лениво крутятся от лёгких потоков ветерка, влетающих через открытую дверь. Заметив первых гостей, Хёкджэ, просияв широченной улыбкой, нимбом, и шелохнув крыльями, хватает блокнотик и спешит к их столику, хотя уже наперёд знает, что именно они закажут. – Доброго утра, что желаете? – красуясь перед девушкой, официально обращается Хёкджэ, и усиленно делает вид, что не знаком с Ёнуном, и не важно, что счастливая улыбка и сияние нимба его выдают. – Здравствуй, Хёкки, – улыбается в ответ Канин, тут же сдавая всю его конспирацию, – нам Кюхён обещал самый вкусный завтрак, чай и десерты, организуешь? – Конечно, пять минуток и всё будет готово, – радостно тараторит Хёк, шевеля крыльями, и, засунув блокнотик в карман фартука, уносится на кухню отдавать заказ. – Ух ты, какой красивый, – восторженно вздыхает Сыльги, подпирая правую щёку кулачком и провожая взглядом убежавшего белоснежного ангела, – ты часто бываешь здесь? Вы знакомы? – Он жил у меня первое время, когда только переехал в Сеул, хороший парень, уже давненько работает здесь, – Ёнун тепло улыбается, вспоминая время, прожитое вместе с этим забавным пернатым чудом, но хмурится, замечая странное поведение дочери: при абсолютном отсутствии интереса к мальчикам на ангела она как-то странно реагирует, мечтательно глядя ему вслед. Впрочем, тут, вероятно, виноват сам Хёкджэ и его врождённое ангельское притяжение... И вообще, с каких-то пор он стал свои чары распускать на всех подряд, а не только на Донхэ? – И давно женат, – решив перестраховаться, добавляет мужчина. Сыльги тут же переводит взгляд с закрывшейся за ангелом двери на отца и как-то странно, загадочно смотрит на него. В её глазах нет разочарованности и сожаления, как обычно бывает у девушек при фразе "он женат", скорее какой-то непонятный интерес и любопытство. Действительно, характер у неё всё же как у матери, и эта манера таинственно гипнотизировать взглядом тоже от неё. Спустя ровно пять минут, как и обещал, Хёкджэ возвращается, принося с собой на круглом подносе белый чайничек, две чашки на блюдцах, и корзинку с приборами, сам разливает хорошо заварившийся, ароматный, парящий травяной чай по чашечкам, говорит, что завтрак будет готов с минуты на минуту, и предлагает десерты, перечисляя едва ли не весь ассортимент по памяти, на что Канин просто говорит, что доверяет ему и пусть он выберет сладости на свой вкус. Пока они ждут, в кофейню заходят первые гости: уже почти десять часов утра, и люди, гуляя или спеша на работу, заходят за стаканчиком кофе, выпечкой и десертами, желая начать утро с чего-нибудь вкусного. И в это время обычно приходит Донхэ. Интересно, а Чонсу ещё спит? Чем он будет заниматься сегодня, раз у него выходной? А позвонит? Наверняка же они ещё встретятся, да? Не станет же он как в прошлый раз внезапно исчезать. В любом случае, Итук теперь работает здесь, и не важно, что его время истекает, уж в этот раз просто так он не посмеет переехать. Да и зачем теперь ему скрываться, если Кюхён знает, кем он является. Неизменно сияя улыбкой и нимбом, Хёк приносит завтрак – как Кюхён и говорил, всё самое свежее и вкусное: зелёный салат, омлетик с овощами, свежий хлеб со злаками, который наверняка с пяти утра пёк Кибом, джем, сливочное масло, и небольшая фруктовая тарелка. Идеальный завтрак. Надо же, оказывается, Кюхён поклонник европейской кухни! И притом очень хорошо смог обучить поваров, раз местные, заточенные исключительно на корейскую кухню, могут сварганить такой потрясающий европейский завтрак. Сыльги, не позавтракав перед отъездом из дома, сразу приступает к поглощению соблазнительно пахнущей еды, Ёнун же наоборот медлит, предпочитая есть не спеша и больше наблюдать за дочерью. Всего две недели не виделись, а он так соскучился по ней. Она похожа на мать, у них одинаковая форма губ и разрез глаз, но вот носик, щёчки, и густые длинные волосы достались от него, и манера говорить, и некоторые жесты, которые девочка переняла ещё в детстве, и пара коронных фраз тоже от отца. Даже гордость берёт – несмотря на то, что с Кёнхи они давно в разводе, дочь им удалось воспитать правильно, и заложить в неё самые правильные помыслы. "Ты стал прекрасным отцом, Ёнун-а", – мужчина хмурится, чётко слыша эту фразу в голове, и оборачивается, встречаясь взглядом с вальяжно вплывшим в кофейню Чонсу. Чёрт, какой же он… Белая свободная рубашка без единой складки, чуть выправленная из коротких голубых джинсов, лёгкие тряпичные кеды на босую ногу, на шее блестит серебряная цепочка с крестиком, каждое пёрышко в огромных пепельных крыльях поставлено на своё место и ничего не торчит, непривычно пепельные, блестящие волосы лежат аккуратной шапочкой с рваной, уложенной прядками чёлкой, и в правом ухе позвякивает серьга в виде креста с маленьким белым камешком. Воссияв нимбом, он кивком здоровается с открывшим рот и тихо ахнувшим Хёкджэ, как раз выбирающим десерты, огибает столик, колонну, и подходит к их столику, широко улыбаясь, демонстрируя ямочку на щеке. – Доброго утра, – мягко здоровается он, – разрешите присоединиться к вам? – Итук переводит взгляд с Ёнуна на явно смутившуюся девушку и учтиво кланяется. – Пап? – видно, Сыльги насторожилась при виде незнакомца, и её совсем не подкупает милая улыбочка и обаяние мужчины, как других девчонок, скорее наоборот – напрягает. – Садись, – небрежно бросает Канин и отворачивается к дочери, на секунду прячась за чашкой с чаем. Он едва ли не физически ощущает иглы, выросшие по всему телу в попытке защититься, отгородиться от этого ангела, словно защитный рефлекс у ёжика. Какого хрена он припёрся? Ещё и при дочери?! – Сыльги-а, всё хорошо, это мой друг Пак Чонсу, – вопреки собственной, практически из ниоткуда взявшейся злости Ёнун говорит спокойно, обращаясь к девушке, и кивает в сторону усевшегося в кресло ангела. – Мы учились в одной академии, на разных курсах. Чонсу-а, – теперь он смотрит на сияющего хёна, распластавшего крылья по полу, – это Сыльги, моя дочь, не сметь приставать и обижать – башку скручу. – За кого ты меня принимаешь! – шутливо возмущается Итук, чем ещё больше шокирует младшего. Он очень странно себя ведёт, несвойственно... Или, может, после хорошего секса у ангелов просто крыша немножко едет? – Приятно познакомиться, юная леди, – Чонсу склоняет голову в знак уважения, и радует её своей самой очаровательной улыбкой из арсенала, – вы с папой очень похожи. Даже привычка хмурить брови у вас одна. На секунду Сыльги опускает взгляд вниз, что-то рассматривая на полу, затем хмурится, подражая отцу, морщит носик и кривит губы, раздумывая. Однако вскоре она чувствует, что мужчина не опасен, и начинает с ним разговаривать, теперь искренне не понимая, почему родитель так напряжён в обществе своего же друга. Хёкджэ приносит для Чонсу большущую белую кружку с карамельным латте, два десерта для Ёнуна и Сыльги, и забирает грязную посуду, освобождая стол. Ангел невозмутимо пьёт кофе, сверля Канина взглядом, общается с Сыльги, явно проявляющей интерес к его персоне, расспрашивает её о школе, друзьях, родителях, говорит, что и сам раньше, как её отец, служил в полиции, и признаётся, что несколько скучает по службе в органах. Слушая их, и Ёнун расслабляется, замечая в поведении Чонсу свободу и какое-то тепло, он больше не реагирует как дикобраз, и пару раз случайно в разговоре даёт понять, что вчерашняя их близость была не просто так и ничего он не забыл, как могло бы сначала показаться. Свой, родной, с удушающим ароматом яблок, который точно чувствует и Сыльги, Итук периодически, смеясь, касается руки младшего, смотрит на него совсем не как обычно, и нежно улыбается. Аж сердце заходится. Значит, прошлая ночь не была для него чем-то обычным, и, возможно, имела особое значение. Наверное, есть смысл потом поговорить с ним об этом и выяснить отношения. – Мы, наверное, выглядим как идеальная семья со стороны, – сияя нимбом, говорит Чонсу, попивая свой кофе, и, глянув на него, Канин наконец полностью расслабляется. Ангел прав, сейчас, завтракая втроём в кофейне за хорошей беседой, они действительно выглядят как семья. И не важно, что они оба мужчины, раз им хорошо и так, вдвоём, и с дочерью, просто пить чай и разговаривать. – Но не думай, это ненадолго, – уже тише добавляет ангел, мило улыбаясь и шевеля крыльями, в упор смотря на удивлённого и обескураженного донсена. За барной стойкой, хлопнув дверью, ведущей на кухню, появляется Кибом с двумя свежими тортиками в руках, один торт он отдаёт Хёку, прося помочь, второй осторожно ставит на витрину, о чём-то переговариваясь с ангелом. Хёкджэ с улыбкой что-то говорит и кивает в сторону единственного занятого столика, на что в ответ демон вздыхает, закатывает глаза, резко встаёт, хлопнув крыльями, и, обогнув барную стойку, идёт в направлении столика Ёнуна, не сводя глаз с мужчины и стараясь хоть сколько-нибудь приветливо улыбаться. Что получается с трудом, поскольку демон явно зол. – Здравствуйте, меня зовут Ким Кибом, я шеф-кондитер, – кланяется мужчина, встав рядом с Чонсу, тут же подогнувшим крыло, чтобы освободить место, – как вам наши десерты? – Безумно вкусно, спасибо, – вежливо улыбается и чуть склоняет голову Канин, оставшись действительно довольным свежим ореховым тартом, и переводит взгляд на дочь. – Да, мне тоже всё понравилось, – кивает девушка в ответ и вся буквально обмирает в кресле, смотря на демона. Довольно странная реакция. Она же частенько бывает в районе Itaewon, да и на южном берегу таких вот людей с необычной внешностью хватает, почему тогда так смотрит? Впрочем, может, это влияет какое-то демоническое притяжение? Как у ангелов? Да, у него необычная причёска, и пирсинг, и глаза ярко накрашены, но ведь это не преступление. – Благодарю, – теперь Ки занавешивает глаза мелированной косой чёлкой и на его щеках проступает едва заметный румянец, – мне очень приятно. Обалдеть. А говорят, демоны не умеют смущаться. Лгут, завистники. – Кибом-а, у тебя коржи горят, – Чонсу намекающе поднимает бровь, оборачиваясь к парню, и кивает в сторону кухни. – Ничего у меня… – возникает кондитер, но, глянув на ангела, мгновенно всё понимает по его строгому взгляду и кланяется, – да, извините, мне нужно идти, спасибо, – и быстренько ретируется обратно в свой цех, шелохнув крыльями у двери на кухню. Как только демон скрывается из виду, Чонсу хмурится, разворачивается, снова расправляет правое крыло по полу и внимательно смотрит на Сыльги. А та смотрит на него. Долго, понимающе, они играют в переглядки, будто общаясь мысленно, Итук неотрывно смотрит на девушку, совершенно не скрывая своего удивления, а точнее настоящего шока, зато Сыльги смотрит на него с надеждой и стыдом одновременно. – Эй, в чём дело? – заметив это, слишком резко и громко спрашивает Ёнун, недовольный таким пристальным вниманием ангела к его дочери. – Как давно? – проигнорировав мужчину, спрашивает Чонсу у Сыльги. – С десяти лет, – девушка виновато опускает глаза и боится даже посмотреть папе в глаза, нервно теребя подол своей полосатой кофты. Вместо слов ангел шокировано ахает и откидывается на спинку кресла, зарываясь правой рукой в пепельные волосы, разрушая тем самым всю причёску. – Может, объясните наконец? – не выдержав, рявкает Канин, смотря то на дочь, то на расплывшегося в кресле ангела. Но оба молчат. Чонсу смотрит в одну точку, о чём-то думая, Сыльги же дрыгает ногой и усиленно комкает кофту, боясь поднять глаза на отца, что напрягает последнего ещё больше. Какого чёрта между ними происходит?! Плевать на ангела, он по жизни странный, не говоря уж о стрессовых ситуациях, но Сыльги! Его маленькая девочка, родная кровь, что такого она может скрывать, что даже Чонсу впал в шок? – Скажи ему, – наконец подаёт голос Итук, смотря исподлобья на девушку, – скажи. Шумно вздохнув, Сыльги всё же поднимает голову и мнётся, думая, последовать ли совету ангела. Канин смотрит с надеждой и волнением, ведь речь теперь идёт о тайне его дочери, но молчит, давая девушке время набраться смелости, понимая, насколько порой сложно даётся хоть какое-нибудь признание. – Я тоже их вижу, пап, – наконец тихо говорит Сыльги, поднимая глаза на отца, – я тоже, как и ты, их вижу. В десять лет увидела впервые, сказала подружке, и только тогда поняла, что видеть ангелов могу лишь я, другие люди их не видят. И все те парни и девушки, что жили у тебя, я знаю, кем они были. И этот кондитер, и тот блондин-официант, и Господин Чонсу – они не люди, я вижу их настоящими, с крыльями, нимбами и рогами. – Почему… не сказала мне? – еле выговаривает мужчина, стараясь перебороть дрожь в голосе. Она Проводник. Тоже Проводник! Вот же чёрт… – Я думала, что схожу с ума! – нервничая, девушка неосознанно пожимает плечами и выпучивает глаза, наклоняясь ближе к столу. – А почему ты мне не сказал, что у тебя ангелы живут? – Ну, не только ангелы… – тихо вмешивается Чонсу. – Заткнись! – тут же грубо шикает на него Ёнун. – Я не хотел, чтобы вы с мамой знали. Да и скажи я твоей маме, что вижу ангелов и демонов, она бы не только со мной ещё раньше развелась, но и в психиатрическую больницу отправила. Шумно выдохнув, Сыльги оседает в кресле, откидываясь на спинку и прижимая к себе мягкую подушку с лисой, поворачивает голову, желая немного сбросить напряжение и хоть минуту не чувствовать на себе давление такого же удивлённого отца. Её взгляд сразу же падает на красивого высокого мужчину, зашедшего в кофейню: он в белоснежной, идеально выглаженной рубашке с расстёгнутыми верхними пуговками, чёрных брюках со стрелками, чёрных лакированных туфлях и с кожаным портфелем в руках, усаживается за столик возле уголка с игрушками у лестницы, смотрит в их сторону, кивает – наверняка Ёнуну – в знак приветствия, и весь сияет при виде Хёкджэ, поднявшегося из-за стойки с кофе-машиной. – Женат, говоришь? – хмыкает Сыльги, поднимая правую бровь и снова глядя на отца, и Канин удивлённо хлопает ресницами, видя у неё ту самую хитрую ухмылку, которой всегда улыбается Чонсу. – Вижу я, как он женат. Повернувшись и посмотрев на Хёка, едва ли не подлетевшего к своему подопечному за столик, Ёнун, не выдержав, улыбается, а затем и смеётся, окончательно сбрасывая накопившееся за их столиком напряжение. Всё хорошо, можно больше не скрываться и не врать, дочь примет его любым, не говоря уже о том, что она практически полная его копия, беспокоит лишь одно: как бы она не повторила судьбу папы и не стала одиночкой. Как ни грустно, Проводники зачастую остаются без пары, поскольку всю жизнь посвящают сущностям, а ни одному отцу, естественно, не хочется, чтобы его ребёнок был несчастным. Хёкджэ, не стесняясь убийственного взгляда выходного сегодня Чонсу, берёт Донхэ за руки и что-то говорит, всё больше вводя Канина в сомнения: они дома что ли не видятся, что так воркуют при всех в кофейне? – Папа, – оторвавшись от созерцания счастливого семейства, тянет Сыльги, поворачиваясь к отцу, – ты расскажешь мне всё? Об ангелах? И демонах. Я мало что знаю, мне не у кого было спросить… – Думаю, на все вопросы лучше меня может ответить Господин Пак Чонсу, – тепло улыбаясь дочери, отвечает мужчина, переводя взгляд на насторожившегося ангела, – ему уже триста шестьдесят семь лет и в вопросах ангелов и демонов он настоящий спец. При упоминании возраста Сыльги удивлённо открывает рот и выпучивает глаза, поворачиваясь к Чонсу, а тот, засмущавшись, опускает голову и чуть поджимает к себе крылья. – Сделаем так: предлагаю провести весь сегодняшний день вместе, раз уж Вас, юная леди, оставили с папой на выходные, и я расскажу всё, что знаю, и отвечу на все Ваши вопросы, – Итук шутливо обращается к девушке в уважительных фразах и смеётся, видя, как засияли её глазки и чуть растрепалась причёска от интенсивного согласного кивания головой. Так они и сидят, теперь общаясь без преград; Чонсу отвечает на все вопросы, которыми его заваливает любопытная Сыльги, а Канин смотрит на них и думает, что всё наконец-то закончилось. Не будет больше опасности, не нужно больше скрываться, больше не будет недопонимания между ним и Чонсу, даже все их сердечные дела как-то сами по себе решились, а решением – подумать только! – стала его дочь. Разговаривая с девушкой, Итук периодически поглядывает на счастливого Ёнуна, тепло улыбаясь, и мужчина в ответ осторожно, чтобы дочь не видела, сжимает под столом руку ангела, чувствуя себя как никогда счастливым. Идиллическая картина крепкой любящей семьи. Всё закончилось. Теперь всё хорошо. Но никто из находящихся в кофейне, даже вечно бдительный Чонсу, не смогли почувствовать тёмную ауру демона, сидящего на крыше напротив "Белой Вороны" и пристально следящего за ними через окно. Открыта новая охота, вот только теперь уже цель демонов вовсе не Канин. А его дочь – Сыльги. Новый Проводник.