Жизнь с ангелом

**************** Расслабившись в своём кресле, Чонсу зарывается пальцами в волосы, затем трёт лицо, чтобы не уснуть, и встряхивает крылья, после снова опуская их на пол. Ёнун ушёл минут десять назад, кабинет пуст, и даже как-то непривычно сидеть в такой тишине, одному, без Миён, вечно скрипящей своим стулом, и Сынхёна, хлюпающего чаем. Глянув на экран компьютера, где висит готовый документ с отчётом о недавнем деле, ангел фыркает, сохраняет документ и отключает компьютер. Голова кипит… Хочется сдаться, послать к чертям всех и вся и сказать, что у него больше нет сил. Это оказалось неожиданно тяжело – следить сразу за двумя людьми, одновременно. Притом, что одному из подопечных угрожают… А ещё и эти ночные полёты, охота. Постоянное напряжение… Вздохнув, он отъезжает от стола и, положив руки на колени, ладонями вверх, создаёт сферу, чтобы проверить своего человека: маленькая Юй Лань мирно сидит в своей комнате и рассказывает плюшевому медвежонку, что мама с папой хотят переехать в Пекин и ей придётся искать новых друзей. До того милая с этими двумя хвостиками и цветными резиночками. Когда ему дали нового человека, – эту девочку, – Чонсу почему-то без колебаний принял её и, откровенно будет сказано, сразу полюбил, как родную, чего давненько уже не происходило, а потому больше его интересует именно этот человечек, нежели тот, что топает сейчас к нему домой. С улыбкой наблюдая за девочкой, ангел не замечает ничего вокруг, и вздрагивает, едва не выпрыгнув из кресла, когда в окно резко и громко стучат. Рассеяв сферу и обернувшись, он видит Чонмо, указывающего на крышу, и, кивнув, тут же вскакивает, хватает свой телефон со стола и направляется к двери. Что ему опять надо, да ещё и так рано, да ещё и сам в полицейский участок прилетел! Кажется, что-то произошло. Просто так Страж бы за ним не явился. Закрыв кабинет на ключ и оставив связку на табло внизу, он выбегает на улицу, быстро осматриваясь по сторонам, проверяя, есть ли поблизости люди, и, увидев свет на проходной, в будке у шлагбаума, тормозит, соображая, куда б деться, чтоб можно было спокойно поговорить. "Нет времени, летим!" – слышит он в голове громкий голос друга, и, быстро дойдя до угла стеклянного здания, ближе к парковке, расправляет крылья и взлетает, видя перед собой ориентир – чёрные ангельские крылья, скрывающиеся за облаками. – В чём дело?! – догнав и поравнявшись с Чонмо, спрашивает Итук, перекрикивая свист ветра в ушах и морщась от редких капель начинающегося дождя. – Мы отследили демона с артефактом! – так же криком отвечает мужчина. – И прямо сейчас он идёт за твоим мужем! Минхо уже в пути, думаю, доберётся быстрее нас! Вот чёрт… Как можно было не почувствовать, что Ёнуну грозит опасность?! Да ещё и с артефактом! И почему Александр, явно зная об этом, не нашёл способа его предупредить?! Или… он тоже не знал… Как быть, что делать, в голове кавардак, мысли теперь заняты только Канином, мозг простраивает возможные варианты действий, и сердце колотится как сумасшедшее. А что, если они не успеют? Что, если Минхо не успеет прикрыть его человека? Вот и какого чёрта надо было подписываться на всю эту идею с Ёнуном?! Не дай Архангел его сейчас просто убьют, а Чонсу из-за этого нимба лишится. Всего три минуты полёта и они добираются до нужной улицы, но… поздно. Итук успевает увидеть как демон направляет на его человека Артефакт, который тут же начинает ярко светиться, и следом Ёнун теряет сознание, падая на асфальт безвольной тряпичной куклой. Заметив двух ангелов, юный демон прячет артефакт и взлетает, однако его тут же на большой скорости сшибает Минхо, валя на землю, едва не расплющив ему лицо об асфальт. Неосторожно приземлившись и едва не шаркнув крыльями по земле, Чонсу сразу же бежит к Ёнуну, чтобы проверить его состояние: осторожно, боясь лишний раз трясти человека, он поднимает его, внимательно осматривает, прикрывая своим крылом, и поджимает губы – при падении юноша сильно приложился виском об асфальт, здорово раскроив себе кожу и получив небольшую трещину в черепе, поэтому ангел самыми сильными чарами останавливает ему кровь и быстро создаёт бинты, туго перетягивающие голову. Где-то на фоне он слышит красивый латинский язык и грубый голос Чонмо, допрашивающего отступника, покусившегося на его человека, но не придаёт этому значения, пока не слышит резкий, противный треск тока, от звука которого позвоночник сводит холодком. Аккуратно положив Ёнуна на землю, ангел вскакивает, шумно втягивая воздух через нос, и подходит к злому, как сам Люцифер, Чонмо. Он, конечно, знал о жестокости своего друга – оно и не удивительно, учитывая, что он Страж с многолетним опытом, – но не до такой степени. Отняв у демона артефакт, мужчина задаёт ему вопросы, пролезая в его мысли, чтобы узнать правду, и при любой попытке солгать сильно бьёт током, заставляя того кривляться, мучиться, и вопить на всю улицу от боли, о чём тут же заботится Минхо, укрывая их троих чарами глухоты. Чонсу ёжится и весь покрывается мурашками, закрывая глаза от очередного дикого визга мальчишки. Он сам не единожды пытал отступников и обычных человеческих бандитов, но… он никогда не был столь жесток. Чонмо удерживает его распятым: с раскинутыми в стороны руками и крыльями, стоящего на коленях на медленно намокающем от дождя асфальте, и почти кричит на мальчишку в попытке добиться ответа на вопрос "откуда у него этот артефакт и кого он убил, чтобы им завладеть". Однако юноша, вопреки страху и своему возрасту, молчит, упорно не желая говорить, только визжит от боли, когда Чонмо в очередной раз шибает его током, а Минхо, махнув крылом, рассекает ему щёку своим когтём. Чонсу долго смотрит на демона, так же, как и друг, проникая в его мысли, и его сердце сжимается от понимания: мальчика попросту заставили это сделать. Он не крал артефакт, его украли раньше, затем передали ему с приказом найти Проводника и вынуть из него душу. Он только пешка в руках более опытных сопротивленцев. И душа нужна была не ему, а тому, кто стоит за ним. – Он твой, – наконец отойдя от мальчишки, буквально выплёвывает эти слова Чонмо, поворачиваясь и смотря на друга, – я узнал всё, что нужно. Мужчина делает пару шагов назад, позволяя Минхо держать демона своими чарами, и кивает Чонсу. А он просто не может двинуться с места. Ангел только шевелит вспушившимися от нервов крыльями и до боли стискивает кулаки, глубоко, сосредоточенно дыша, чтобы не дать волю эмоциям. Хён требует убить его. Убить… невиновного мальчишку. Да, он причинил вред его человеку, мог вообще убить, но… он делал это не из собственной прихоти, а по чьему-то приказу. И он совсем юн. – Убей его, – заметив замешательство друга, Чонмо подходит к нему и тихо шепчет, встав рядом с ним плечом к плечу, – всего одна жизнь, Чонсу-а, и ты станешь Стражем. Прямо сейчас, даю слово, на ещё одну душу я закрою глаза. Убей его и получишь повышение. Чонмо чуть толкает младшего плечом и идёт дальше, позволяя мужчине собраться с силами и решиться на этот шаг, прекрасно зная, что для друга подобное всегда давалось тяжелее, нежели ему самому. Но Итук так и стоит с приоткрытыми крыльями, смотря строго в глаза демону. Двадцатиоднолетний мальчишка с удивительно красивыми разными глазами, белоснежными волосами, маленькими рожками и кровавой раной на щеке, он смотрит на ангела так стойко и смело, но в его душе творится настоящий хаос. Он боится. Боится, однако старается не показывать своих эмоций, сдерживается, и совершенно точно не собирается умолять отпустить его. Смелый. Отчаянный. С хорошо промытыми мозгами. – Чонсу-а! – повышает голос Чонмо, чтобы вывести друга из ступора. – Нет, – тихо, но решительно отвечает мужчина. – Что? – Я не буду! – повышает голос Чонсу, оборачиваясь и прожигая старшего взглядом. – Я не стану убивать его. Всего на секунду Чонмо застывает, осознавая сказанное, а затем чуть склоняет голову, подходит к ангелу и резко хлопает его ладонью по плечу, наклоняясь и зло шипя ему на ухо: – Убей его, если хочешь быть с нами. Итук тяжело дышит и подавляет в себе резкую вспышку злости. Нельзя вспылить в отношении друга, он сильнее его, и терять такого знакомого, Стража, будет величайшей ошибкой. Но сейчас Чонмо не прав. Однако слушать возражений в таком напряжённом состоянии он не станет, и Минхо тут тоже не помощник – он такой же Страж, и он обязан следовать закону, а значит, в любом случае встанет на сторону Чонмо. Сжав руки в кулаки, Чонсу медленно поворачивает голову, не отдавая отчёта в том, что у него дрожат крылья носа, и, стараясь придать своему голосу стали, грубо чеканит слова: – Я уже сказал – я не буду. Чонмо долго, пытливо смотрит ему в глаза из-под белой чёлки, немного щурясь, а затем хмыкает, запуская своей хитрой ухмылкой мурашки по телу ангела, хлопает блестящими чёрными крыльями, обдавая младшего ароматом берёзового сока, и крадучись, так изящно, будто большая чёрная кошка, идёт к стоящему на коленях демону. Обойдя его, мужчина встаёт позади, расправляя крылья в полный размах, исподлобья смотрит на Итука, прикрыв брови белоснежной чёлкой, и хитро, зло ухмыляется. От одного взгляда его чёрных, как ночь, глаз Чонсу покрывается мурашками и руки ощутимо начинают дрожать. Чонмо медлит, кладёт ладони на уши демона, ласково оглаживая пальцами виски и линию челюсти, немного треплет белоснежные волосы юноши, зализанные назад гелем, и взгляд Итука притягивают глаза демона. Огромные, влажные, действительно оленьи глаза наполняются слезами, в них столько страха и безысходности, что у мужчины сердце разрывается при одном только взгляде на этого мальчика. – Стой! Не трогай его! – успевает выкрикнуть он, и в следующую секунду Чонмо одним резким движением, громко хрустнув на всю улицу, сворачивает юноше шею, затем отбрасывая его, как ненужную вещь, на влажный от разошедшегося дождя асфальт. – Защищаешь демона? – фыркает Минхо, расслабляясь и опуская крылья. Но Чонсу не может ничего сказать, в ушах стоит этот мерзкий хруст костей, с которым ломались позвонки в шее мальчишки, сердце бешено колотится при виде остекленевших мёртвых глаз юноши, и по щекам непроизвольно бегут слёзы. Когда он в последний раз плакал? Лет двадцать назад, если не больше… А тут слёзы катятся сами, неосознанно. Ангел шмыгает носом и до белых костяшек стискивает кулаки. В груди только что что-то оборвалось вместе с хрустом костей… – Ты должен быть сильным и безэмоциональным, если хочешь стать Стражем, – отряхивая руки, будто в чём-то испачкался, грубо говорит Чонмо, стремительно приближаясь к нему, – и беспрекословно исполнять приказы. В работе Стража нет места жалости или любви. Никаких чувств, Чонсу-а. Ты должен быть достаточно сильным, чтобы суметь убить даже своего мужа, если того потребует ситуация. Подойдя вплотную к младшему, он хлопает его по плечу в знак поддержки и проходит мимо, собираясь почиститься и взлететь, оставив тело демона для Минхо, но останавливается, услышав тихий всхлип Чонсу. – Обнули мой счёт, – Итук старается говорить ровно, однако голос всё равно предательски дрожит из-за кома, вставшего в горле и сдавившего голосовые связки. – Что, прости? – Чонмо шевелит крыльями, резко оборачивается, и его глаза расширяются от удивления. – Ты слышал, – сложив трещащие током крылья, Чонсу поворачивает голову, чтобы краем глаза видеть друга, и говорит уже громче. На смену боли и жалости приходит горячая, всепоглощающая злость, почти ярость, даже щёки начинают гореть. – Обнули. Мой. Счёт. Сейчас же! – Ты не сможешь отыграть это решение. Тебе до сотни не хватает лишь двух дел, всего две души, и ты встанешь наравне с нами. – Плевать. Я никогда таким, как ты, не стану. Я не хочу быть убийцей, – ангел дрожит, с трудом сдерживая себя, и никак не может перестать плакать. – Ты уже им стал, – тихо, вкрадчиво, как умеют только демоны, говорит Минхо, склонившийся над убитым мальчишкой, и усмехается, шевеля чёрными кожистыми крыльями. Итук едва заметно дёргается и медленно разжимает кулаки. Минхо прав. Он убийца. Девяносто восемь душ. Люди, падшие ангелы, демоны. Он убил почти сто существ, стремившихся перевернуть мир и весь устоявшийся миропорядок. И ради чего? Ради простого значка и официального звания Стража. – Идите к Дьяволу, – шикает разом на двух сущностей мужчина, забив на то, что оба Стражи, – я больше не вернусь, – и, сорвавшись с места, подбегает к лежащему без сознания Ёнуну, рывком поднимает его на руки, крепко прижимает к себе, и взлетает, направляясь домой, мельком успев увидеть, как Чонмо щёлкнул пальцами, выбив белую искру. Крылья опасно электризуются во время полёта, дождь бьёт в глаза, из-за чего лететь приходится медленнее, а в душе клокочет ярость, но одновременно к ней примешивается пьянящее чувство свободы. Больше не будет опасности и вечного напряжения, ожидания очередного задания, приказов, теперь никаких убийств и ночной охоты. Он свободен. И, более того, сегодня он освободился ещё и от второго подопечного – Ёнун в безопасности, в нём больше нет демонической души, а значит, уже с завтрашнего дня он переходит снова под опеку Александра. Также это значит, что он выполнил свой долг и теперь необходимо выполнить данное обещание – убраться из жизни человека навсегда. Но об этом лучше подумать завтра. Приземлившись на крышу своей шестиэтажки, Чонсу складывает влажные, трещащие электричеством крылья, по чердачной лестнице спускается до своей квартиры и, войдя внутрь, осторожно усаживает человека в кресло в своей комнате. Зло сорвав с себя пропитавшуюся дождём рубашку и оставшись в одних джинсах, он принимается осторожно раздевать Ёнуна, чтобы лишний раз не повредить его раненую голову. Снимая футболку, он обращает внимание на давно заживший и зарубцевавшийся шрам на левом плече, оставшийся когда-то от пули, долго смотрит на татуировку, и замечает следы остаточной магии на его груди, аккурат в районе солнечного сплетения. А вот это плохо. Видимо, артефакт был сильным, но недостаточно, чтобы полностью вынуть из него чужую душу… Впрочем, это уже не имеет значения: основная часть извлечена и маленький осколок демонической души больше ни на что не повлияет, да и не будет представлять интереса для отступников. Подняв мальчишку на руки, ангел несёт его до своей кровати, кивком головы заставляет одеяло съехать к изножью, и укладывает бессознательного студента на мягкие белые простыни, накрывая сверху одеялом. Вот интересно, он вообще вспомнит хоть что-нибудь завтра? И… будет ли, как раньше, видеть его настоящим, с крыльями? Останется ли Проводником… Завтра нужно будет посмотреть на его состояние и стереть к чёрту эту его татуировку, чтобы не светил больше своими способностями и новых приключений на свою вечно беспокойную задницу не нашёл. Оставив человека мирно дрыхнуть, Чонсу переодевается и сигает в окно спальни, сразу взлетая выше, за облака, чтобы не мешал дождь, и летит в Сеул, в "Чёрный Клевер", собираясь заставить Хичоля уделить ему хотя бы два часа, чтобы рассказать о произошедшем и придумать план дальнейших действий. ********************* В "Белой Вороне" с самого утра не протолкнуться, и дело вовсе не в пятнице, когда в районе Itaewon даже на улицах спокойно передвигаться невозможно из-за большого наплыва людей, а в неугомонном Хёкджэ, сияющем сегодня весь день как стовольтная лампочка. Вчера Хёк имел неосторожность обмолвиться перед Донхэ о такой вещи как "свадьба", чем смутил его до милых красных щёчек, и, после долгой дискуссии, Хэ наконец в шутку сказал "если бы у нас были разрешены однополые браки, я бы согласился", что ангел, естественно, принял за чистую монету, от того и радуется уже второй день. А люди от этого лишь прибывают, неосознанно притягиваемые ангельской аурой. – Хён, стукни его уже чем-нибудь, пока я этого не сделал, – выходя из кухни с подносом, заставленным свежими десертами, спокойно говорит Кибом Чонсу, однако по его голосу, пылающим рожкам, и румяным щекам можно точно сказать, что он крайне, крайне зол. – У меня не пожизненный запас тортов, как он наивно полагает, а без своей магии я быстро этот запас не пополню. – Да я и сам его сейчас убить готов, – на секунду отворачиваясь от посетителей, тихо ворчит Итук, а затем вновь оборачивается, нацепляет счастливую улыбку и спрашивает у девушки чего она желает. – Можно придушить его человека? Ну пожалуйста, – выставив свеженькие эклеры, покрытые блестящей глазурью разных цветов, и муссовые пирожные с изомальтовым узором на витрину, Ки поднимается, чуть прогибается в спине, разминая горящие огнём от неудобной позы мышцы и слежавшиеся за день крылья, и подходит к старшему, заглядывая в компьютер, устроив подбородок на плече друга. Когда кондитер выползает из кухни – он, как правило, всегда смешной. Его белоснежный китель с красивой нашивкой имени и корейским флагом заляпан горьким шоколадом в области живота, поскольку носить фартук – для слабаков, грудь измазана красным гляссажем, похожим на кровь, рукава в белом шоколадном муссе, а на шее, прямо за воротом одежды, яркое пурпурное пятно от какой-то ягоды. Он уставший, его мелированные волосы растрёпаны частым зарыванием в них руками, весь пирсинг он давно снял, работая на кухне, а вот правый рог, уже прилично так завившийся, припудрен мукой. – Я осторожно, честное слово, только пока сознание не потеряет, – продолжает канючить демон, боязливо отодвигая рукой крыло хёна, чтобы не мешало. – У меня просто уже сил нет смотреть на его довольную рожу в моём цеху. – А ну не трожь крылья, – шикает на него Чонсу, мгновенно переключаясь на грубый немецкий язык, – и к Донхэ тоже не смей прикасаться. В принципе, я могу сегодня тебя отпустить. Только будь другом, отнеси Кюхёну что-нибудь сладкое, а потом можешь затираться и лететь на все четыре стороны. Радостно улыбнувшись и кивнув, демон разворачивается и уползает обратно на кухню, едва успев в дверях увернуться от официанта с подносом. – Здравствуйте, что желаете заказать? – в миллионный раз повторяя заученную фразу с милой улыбкой, Чонсу поднимает глаза от экрана компьютера и мигом теряет дар речи. Перед ним стоит и как-то странно на него смотрит Ким Ёнун собственной персоной. – Ты что тут делаешь? – Очень гостеприимно, – с улыбкой фыркает мужчина, улавливая эту приятно-удивлённую и вместе с тем испуганную интонацию в его голосе, – я за кофе. – Ты кофе не пьёшь, – пытливо приподнимает правую бровь ангел, опуская глаза на экран компьютера и быстро находя вкладку с напитками, – могу предложить вкусный травяной чай с кусочками цитрусов, да? – в ответ Канин согласно кивает и лыбится, протягивая ему пластиковую карточку для расчёта. С того тёплого утреннего завтрака в "Белой Вороне" прошло две недели, и за эти две недели Ёнун минимум раза четыре побывал в этом заведении с целью увидеть своего ангела и поговорить об их отношениях, однако Чонсу каждый раз упорно твердил, что нет между ними никаких отношений и произошедшее две недели назад ничто иное как обычные человеческие желание и страсть. Что не особо правдиво звучало, надо сказать. Нет, Ёнун, конечно, и так знал, что Итук слишком свободолюбив, чтобы связать себя отношениями после первой же интимной близости, но чтобы настолько быть против… А ещё этот трёхсот шестидесятилетний придурок снова покрасил волосы в ярко-рыжий цвет, перекрыв свой, и так, по мнению человека, красивый, пепельно-седой оттенок. – Эй, нужно поговорить, – забирая из рук ангела свою банковскую карту, говорит мужчина, – подменись на пять минут. – У нас поток, я не могу, приходи после закрытия, – не глядя на него, быстро тараторит Чонсу, – давай, не мешай работать! Но Канин так и стоит на месте, задерживая очередь и прожигая ангела взглядом. Нахмурившись, Итук поднимает голову и смотрит на мужчину в ответ, чуть щурясь. Наглый, настойчивый, и чего только ему нужно в самом разгаре ужина, когда у них гостей валом? Кюхён, если узнает, что администратор свинтил при огромном количестве гостей, собственноручно сделает ему депиляцию крыльев, причём будет это весьма болезненно… – Хрен с тобой, пошли, – не выдержав этих переглядок, шикает Чонсу, – Хёкджэ! – тут же громко кричит он на всю кофейню, глядя куда-то в зал, и машет белоснежному ангелу, прося подойти к нему. – Иди в комнату персонала, я сейчас. Согласно кивнув, Ёнун разворачивается, наконец пропуская женщину, замучившуюся ждать своей очереди, и идёт к двери слева от лестницы, напоследок оборачиваясь и видя, как ангел оставляет блондинистого друга, заметно померкнувшего нимбом, за кассой. Чонсу что-то серьёзно говорит ему, угрожая пальцем, тычет в экран компьютера, и, только добившись согласного кивка, с недоверием оставляет его на время в роли администратора, молясь, чтобы Кюхён не увидел. Впрочем, этому вполне может поспособствовать Кибом, как раз поднимающийся по лестнице с красивой синей тарелкой, на которой сервирован идеальнейший шоколадный фондан с шариком клубничного мороженого. Удостоверившись, что ангел следует за ним, Канин заходит в комнатку стаффа и осматривается, прикидывая, какой у Чонсу размах крыльев и что именно он ими может снести. В принципе, комната небольшая, и чего-то особенного, кроме зеркала, тут бить нечего. Стараясь держать себя в руках и не показывать своего раздражения, ангел обводит взглядом торговый зал, машинально проверяя официантов и банальный рабочий порядок, и заходит в комнату вслед за мужчиной, закрывая за собой дверь на замок, чтобы их не побеспокоили. – Что? – развернувшись, устало спрашивает Итук, наконец позволяя себе снять в присутствии друга все маски. Ничего не говоря, Ёнун в пару шагов преодолевает расстояние между ними и, положив правую руку на затылок старшего, целует его, прижимая всем телом к стене и зеркалу позади. От неожиданности ангел раскрывает крылья, пару раз хлопая ими, поднимая вихрь в маленькой комнатке, и хватается за плечи мужчины, однако тот не желает уступать и сразу начинает целовать по-настоящему, с напором, так… по-свойски. Почувствовав резкую вспышку злости, Чонсу хмурится, от души кусает парня за нижнюю губу и с силой отталкивает, помогая себе магией. Отшатнувшись от хёна, Канин спотыкается, падает на мягкий диван позади, морщась от боли в укушенной губе, и осматривает быстро дышащего Чонсу, выпучившего глаза. Ух, кажется, он очень зол. А злой Чонсу – это не шутки. – Нормальный?! Ты что творишь?! – не выдержав, повышает на него голос ангел, приоткрывая крылья для пущего эффекта. – Сначала отрываешь меня от работы, а потом пристаёшь прямо на рабочем месте! Тебе в полиции совсем мозги вымыло, – он немного успокаивается, выплеснув эмоции, опускает глаза и складывает крылья, стараясь дышать размеренно. – Я уже говорил, не будет у нас продолжения, услышь меня наконец, – он снова смотрит на поднявшегося с дивана Канина и тяжело вздыхает, – в ту ночь я просто был не в себе, это была обычная физиология, всё. Закрыли тему… – Чего ты боишься? – подойдя вплотную к ангелу, тихо, вкрадчиво спрашивает Канин, тщетно стараясь посмотреть в глаза хёна, но тот их упорно прячет. – Я люблю тебя ещё со времён моей первой летней стажировки, неужели этого недостаточно? Чонсу наконец поднимает голову и смотрит в глаза мужчины, так открыто, честно, и думает, как бы помягче ему ответить. Хоть он и живёт совершенно свободно последние шесть лет, без необходимости прятаться и скрывать свои эмоции от других, но всё же полностью открыться – не реально. Страшно. Сколь бы близким человек ни был. – Я не хочу себя связывать, – откровенно признаётся ангел, сдувая с глаз медную косую чёлку, – хочу быть свободным. Ты же тоже развёлся с женой потому, что хотел свободы, разве нет? – Нет, – как ни в чём ни бывало, пожимает плечами Ёнун, – я развёлся потому, что стал принимать в свою квартиру сущностей, и жене это не нравилось. Она хотела развода. – А ты? – А я ничего не чувствовал. – Вот и я ничего не чувствую, – вздыхает Итук, отодвигает младшего, встряхивает крылья, обдавая его ароматом переспевших пьяных яблок, и отходит к дивану, заламывая руки, чтобы немного успокоить внезапно вспыхнувшие раздражение, злость, и какую-то странную апатию. – И не хочу я тебя мучить. Нас обоих… – Что, и даже свободные отношения тебя не устроят? – Какими бы отношения ни были – я в любом случае окажусь привязанным к тебе, – пожимает плечами и крыльями Итук, – а мне этого не хочется. Живи своей жизнью, Ёнун-а, и не оборачивайся на прошлое, а я могу обещать, что буду для тебя хорошим другом. – Как ты себе это представляешь после того, что между нами было? – не удержавшись, фыркает Канин, и в который раз поражается жуткой нелогичности этого ангела. Ну какой к чёрту друг, когда он стонал под ним всего две недели назад, просил "сильнее" и говорил, что ему нравятся мужчины постарше? Это, наверное, самый нелогичный ангел из всех существующих. – Не было ничего, – огрызается мужчина в ответ. – И этого не было? Буквально выдохнув эту фразу, Канин снова подходит и целует ангела, как и в первый раз придерживая его голову правой рукой, а левой держа за плечо. Чонсу мычит в ответ, упирается руками в грудь младшего, но тот, дабы не позволить ему опять оттолкнуть себя, валит хёна на диван, быстро устраиваясь на его бёдрах, чтоб уж наверняка не мог вырваться. Итук еле успевает подогнуть левое крыло, когда его ноги подкашиваются, встретившись с диваном, и он падает на мягкие подушки, оказываясь придавленным крепким телом сверху. – Пусти! – он упорно дрыгается, не желая сдаваться, хлопает правым крылом по полу, сжимает губы в полоску, не позволяя себя целовать, и морщится, когда Ёнун быстро ловит его руки и, прижав запястья друг к другу, удерживает их одной своей рукой, заводя ангелу за голову. – Придурок! – старается выкрикнуть старший, чем мужчина незамедлительно пользуется и проникает языком в его рот, за что получает болючий укус. Сморщившись от боли, Канин останавливается, чтобы посмотреть в злые карие глаза, а затем наклоняется, сильнее сжимая правой рукой запястья хёна, и начинает целовать его шею, несмотря на активное сопротивление. Сопротивляется для видимости, сразу догадывается Ёнун, в противном случае он бы уже давно связал его тут с помощью каких-нибудь чар, залепил рот скотчем и оставил на растерзание Кюхёну, а сам мирно пошёл бы работать. Но… ему нравится. Его дыхание тяжелеет, стоит мужчине немного пошевелиться, меняя позу и устраиваясь теперь между грубо раздвинутых ног хёна, и даже слышны приятные хрипы, как только первые верхние пуговки трещат, отваливаясь от белоснежной рабочей рубашки после резкого рывка. Чонсу нетерпеливо ёрзает, закрыв глаза, когда донсен спускается поцелуями к груди, и даже едва слышно стонет, выгибаясь, подставляя себя под юркий язык. Канин целует каждый свободный кусочек кожи, вдыхая пьянящий аромат яблок, трогает вершинки сосков кончиком языка, затем слегка прикусывает и оттягивает, наслаждаясь реакцией Итука, зализывает укус и резко поднимается, впиваясь жадным поцелуем в приоткрытые губы. Всё, больше ангел не сопротивляется, и даже подаётся навстречу, дёргая руками, прося его отпустить, на что Ёнун, рассудив, что теперь хён уж точно его останавливать не будет, ослабляет хватку и перемещает освободившуюся правую руку вниз, прикладывая ладонь к ширинке старшего. Чонсу ахает, что позволяет завладеть его ртом, и хватается за руки мужчины. Прямо как в ту ночь, успевает подумать Канин, и уже прикидывает как будет уламывать сущность, однако тот вместо какого-либо сопротивления лишь дёргает бёдрами навстречу и, скользнув по руке человека, обнимает за шею, позволяя ему помассировать эрегированный член через джинсы. Удивительно, как быстро Итук может сдаться под сильным напором. Его уже не волнует, что за кассой стоит окончательно погрустневший Хёкджэ, обслуживая поубавившуюся очередь, что им скоро закрываться и надо снять кассу, и что Кюхён, заметив его отсутствие, может штраф влепить, да и вообще не волнует, что он, возбуждённый, лежит под полицейским, на диване в комнатке стаффа, где за дверью полно людей! Но сейчас просто плевать на всё… Чонсу тяжело дышит, громко сопя носом, и хнычет, когда Ёнун покусывает его нижнюю губу, а после снова целует шею и с нажимом массирует твёрдую плоть через плотную ткань джинсов. Так хочется избавиться от одежды. И, кажется, Канин читает его мысли, поскольку в следующую секунду он с силой дёргает металлическую пуговицу, никак не желающую поддаваться, вжикает молнией и чуть приспускает его джинсы, но дальше не идёт, теперь осторожно потирая отвердевший член через бельё, где на месте головки проступило маленькое мокрое пятнышко. Мучает, мстя за укусы и сопротивление. Ангел ещё раз хлопает свободным правым крылом по полу, ёрзая, чтобы удобно устроить левое, зажатое у спинки дивана, и несдержанно стонет, почувствовав жёсткую крепкую ладонь, стащившую белые хипсы и прикоснувшуюся наконец к требующей внимания плоти. – Тише, не хватало ещё, чтобы о нас потом слухи здесь ходили, – смеётся Ёнун, вопреки словам начиная осторожно двигать рукой вверх и вниз, гладя горячую эрекцию. Конечно он даже и не догадывается, что в этот самый момент Хёкджэ, пробивая очередной мятный латте, решил вдруг поинтересоваться где так долго носит его непосредственное начальство и, увидев через поток мыслей своё начальство в столь пикантный момент, лицом слился с цветом собственных алых кроссовок. И вдобавок тут же быстро представил, что сделает со своим горячо любимым Донхэ вечером после работы. – Хёкджэ… знает уже… – еле выговаривает Чонсу, шумно, тяжело дыша с вытянутой в удовольствии шеей, и тихонько стонет на выдохе, не контролируя себя. – Ничего, я его потом прибью, – жарко выдыхает Ёнун, зажмуриваясь от новой волны возбуждения, прошившей весь позвоночник от шеи до копчика. Самому терпеть довольно трудно, поскольку член сдавливают ужасно узкие джинсы, но он только старается глубже дышать и игнорировать собственное возбуждение. В конце концов, он сюда не за этим пришёл. Кусая нижнюю губу, Итук щёлкает пальцами прямо возле уха младшего, и Канин удивлённо вскидывает бровь, чувствуя вязкий прохладный гель между пальцев. Сообразительный, подумал о смазке, либо просто мужчина по неосторожности сильнее чем нужно оттянул крайнюю плоть на головке, причинив ему боль, поэтому ангел решил наколдовать лубрикант. Теперь двигать рукой стало легче, да и Чонсу стал стонать громче и несдержаннее, поэтому младшему приходится быстро заткнуть его поцелуем и чуть притормозить, массируя лишь открытую сочащуюся головку. Сердце заходится от одной только мысли, что любимый ангел сейчас сходит с ума под ним, от его рук и губ, а ведь активно сопротивлялся всего несколько минут назад. Он так страстно целуется, толкается навстречу руке, и до боли сжимает пальцами его плечо и шею, совершенно не контролируя собственную силу. Что бы он там ни говорил и как бы ни противился – он не может сопротивляться сильному мужчине. Сам же говорил про эту свою слабость. Всхлипнув, Итук вытягивает напряжённое правое крыло и толкается в чужую влажную ладонь, резко вскидывая бёдра, и Ёнун даёт ему желаемое – крепко обхватив твёрдый горячий член правой рукой, он сразу берёт быстрый темп, уже через пару секунд чувствуя, как мышцы в руке сводит от напряжения. Но остановиться сейчас будет просто преступлением. Чонсу задыхается и стонет, уткнувшись носом в плечо младшего, то и дело повторяет "стой, стой, стой", и наконец, коротко, но громко, вскрикнув, кончает, выплёскиваясь в крепко сжавшуюся на головке ладонь. Он дрожит всем телом, даже крылья сильно трясутся, а покровные пёрышки на костях встают дыбом, с надрывом дышит, закрыв глаза, и отпускает человека, бессильно растекаясь лужицей на этом диване. Улыбнувшись, пока Чонсу не видит, Ёнун приподнимается и старается как можно лучше запечатлеть в памяти этот момент: ангел уставший, довольный, уголки припухших от поцелуев губ приподняты, лицо покрыто испариной, шея тоже красиво блестит, медные волосы растрёпаны, рубашка разорвана сверху и приспущены джинсы с бельём. В целом, он выглядит почти так, будто его тут как минимум часа два брали без остановок. Поморщившись, поскольку собственное возбуждение всё же причиняет некоторые неудобства, Канин встаёт, едва держась на трясущихся ногах, и отходит к зеркалу, чтобы посмотреть на ангела издалека. Чертовски сексуален. Хочется взять его незамедлительно, вот прям сейчас, тут, на диване в комнате персонала, прямо в "Белой Вороне". Останавливает только то, что Кюхён потом его задушит и обвинит в растлении святых ангелов, а из Чонсу выщиплет все перья и на новые Ловцы Снов пустит. – Ты больше никогда ко мне не прикоснёшься, – тихо выдыхает Итук, подбирая правое крыло, разложенное по полу. – Это мы ещё посмотрим, – хмыкает в ответ Канин, – почисти меня, будь так добр. Чонсу лениво шевелит правой рукой, очищая сначала себя, затем руку мужчины, испачканную его семенем и смазкой, и, подтянув трусы и джинсы, снова растекается на мягком диване. – Вообще-то, я пришёл к Кюхёну, он просил заглянуть после работы, – Ёнун улыбается, хитро смотря на ангела, – а увидев тебя, я решил заодно и с нашими отношениями разобраться. – Повторюсь в сотый раз, нет у нас никаких отношений, – мужчина меняет тон и хмурится, закрывая глаза. Хмыкнув, Канин преодолевает то маленькое расстояние от зеркала до дивана, наклоняется, опираясь рукой о подлокотник, и нежно целует мужчину, уже морально готовясь к очередной вспышке злости, безразличию в его глазах, и маске старшего инспектора полиции. Однако Чонсу реагирует совершенно иначе. Он просто отвечает на поцелуй, лениво, будто нехотя, и вместе с тем так… по-свойски, показывая, что Ёнун – это уже своё, перед ним не имеет смысла стесняться или играть чью-то роль. Младший улыбается в поцелуй, легонько прикусывая нижнюю губу напоследок, и открывает глаза, глядя в карие глаза хёна, близко-близко, как раньше. – Всё ещё будешь отрицать? – посмеивается Ёнун, на что в ответ ангел только смотрит на него, так испытующе, словно пролезая в душу, шевелит левым крылом, явно затёкшим от долгого нахождения в зажатом состоянии, и тепло улыбается, показывая ямочку на щеке. Если на него упадёт луч солнца – точно можно будет потерять сознание от его красоты. – Мне надо идти работать, – тихо говорит Итук, – а то Хёкджэ сейчас умрёт от перевозбуждения прямо за кассовым аппаратом. – С чего это? – непонимающе хмурится мужчина. – С того, что он видел, чем мы тут занимаемся, а за дальним столиком у окна сидит Донхэ, – ангел игриво морщит нос и шире улыбается, думая, что надо бы почаще наказывать подобными вещами бедного-несчастного Ынхёка, чтоб лишний раз нимбом не светил и народ не призывал. Оттолкнув человека, Чонсу встаёт с дивана, тут же морщась и тихо постанывая от боли в крыле – все мышцы затекли и теперь противно покалывают, а само крыло слабеет, так что и на весу его трудно удерживать. Показательно приподняв воротничок белой рабочей рубашки с оторванными пуговицами, он поворачивается к Ёнуну, смотря на него с поднятыми бровями, на что тот пожимает плечами, строя невинные глазки и улыбаясь, мол, "ну что уж теперь", взмахом руки восстанавливает все пуговички и разглаживает ткань, придавая рубашке привычный идеальный вид. С джинсами приходится повозиться, ибо мужчина по неосторожности оставил несколько капель спермы на грубой ткани, и Чонсу хмурится, стирая их чарами, а после чинит пуговицу, которую донсен в порыве страсти чуть не вырвал, и напоследок поправляет спутавшиеся медные волосы и потёкший макияж. Наблюдая за его телодвижениями, Канин счастливо лыбится и, как типичная школьница, представляет их семейную жизнь: как он будет будить ангела по утрам, готовить ему завтрак, как частенько делал для Хёкджэ, помогать чистить пёрышки, обнимать, выслушивать его закидоны. Получать иногда по шапке, конечно, ибо какая может быть спокойная жизнь с ним. Но увы, Чонсу уже дал понять, что не собирается его к себе подпускать… И уж наверняка не будет с ним жить. Пользуясь занятостью старшего, Ёнун подходит к нему со спины и гладит левое крыло, почти лежащее на полу из-за неприятно покалывающих затёкших мышц, проводит от основания до сгиба, где прячется коготь, и, наклонившись, зарывается носом в короткие волосы на затылке, полной грудью вдыхая насыщенный аромат переспелых яблок в смеси с ванилью. Чёрт, кажется, он пропитался его запахом насквозь, как и вся комната, поскольку личный запах ангела чувствуется только при такой близости. И как теперь оправдываться перед Хёкджэ с Кюхёном? От него же теперь яблоками за километр будет нести… – Не трогай! – хмурится и вскрикивает Итук, поднимая и резко хлопая крылом, чувствуя, будто сотни иголок разом пронеслись по мышцам. Он грубо отталкивает человека и идёт к двери, собираясь выйти в зал, уже натягивая ставшую привычной приветливую улыбку. – Я его не чувствую почти, затекло… – Стой, я помогу, – тут же реагирует Ёнун, подходя к шарахнувшемуся от него ангелу, – не бойся, – видя какой-то странный страх, или же просто недоверие в его глазах, уже тише добавляет он, – повернись. – Похлопав глазами, мужчина щурится, думая, стоит ли доверять самое сокровенное, но всё же поворачивается спиной к младшему и смотрит в одну точку на стене, стараясь дышать спокойно и размеренно. – Расслабься, – шепчет он почти на ухо сущности, и осторожно прикасается к основанию его крыльев, ощупывая левое крыло. Чонсу чутко прислушивается к своим ощущениям и чуть поворачивает голову, чтобы краем глаза видеть сосредоточенного Ёнуна. И это оказывается неожиданно приятным… Канин осторожно прощупывает каждую косточку и мышцу, пробирается под кроющие перья и немного скребёт ногтями кожу, массирует мышцы рядом с лучевой костью, на сгибе, чуть приподнимая крыло с пола, и, вернувшись обратно к основанию, резко давит на какую-то точку, причиняя секундную боль, от чего ангел вскрикивает, хочет развернуться и со всей дури съездить человеку кулаком в челюсть, но мужчина хватает его за плечи и удерживает на месте. – Прости, – виновато бормочет он, – ты нерв защемил, когда я тебя на диван положил, и сильно застоялась кровь в сосудах, поэтому долго ощущение покалывания не проходит. – Как ты… откуда знаешь? – обалдев от такого заявления, спрашивает Чонсу, снова расслабляясь и позволяя человеку массировать основание крыла, чтобы разогнать кровь. Ещё и это ласковое слово: положил. Положил?! Да он его буквально швырнул на диван, заставив втиснуть крыло между ним и спинкой, а не "положил"! А теперь вон умничает стоит… – Один наш с тобой блондинистый знакомый как-то раз навернулся ночью с кровати, – улыбается мужчина, чуть отодвигая пальцами разрезанную рубашку, чтобы осмотреть покрытую мелкими пёрышками кожу спины, – вернее, его оттуда просто грамотно спихнули, и он неудачно упал, сильно зажал себе нерв вот тут, – он прикасается к сгибу крыла и давит на какую-то болючую точку, из-за чего ангел морщится, но в этот раз молча терпит, – половина крыла функционировала, а половина шевелилась с дикой болью. Поэтому мне пришлось изучить всё о птицах, о нервной системе, строении крыльев, я даже на консультацию к ветеринару ходил, чтобы мне рассказали обо всех кровеносных сосудах и костях. – И что ты сказал? – усмехается Чонсу. – Что у тебя дома сидит ангел с зажатым нервом в крыле? – На те два часа, что у меня была консультация, Хёкджэ стал Бенгальским филином, – с улыбкой отвечает Ёнун, и Итук, не выдержав, смеётся, думая, что блондину наверняка не понравилось такое сравнение, – в общем, тем вечером я пришёл домой и устроил что-то вроде сеанса массажа, – он пролезает большими пальцами в вырезы на белой рабочей рубашке и массирует внутреннюю часть оснований крыльев, нажимая на соединения между кожей и перьями, отчего крылья тут же медленно опускаются на пол, а сам Итук шумно, с облегчением выдыхает. – Пока он лежал и всецело мне доверял, я успел на практике узнать все ваши кости, мышцы и нервные окончания, так что теперь знаю всё о ваших крыльях. – Впечатляет. Уловив сарказм всего в одном этом слове, Канин поднимает бровь и хитро улыбается, хоть старший этого и не видит. – А ещё я знаю, что вам нравится вот это, – забравшись пальцами под тёплые кроющие пёрышки, похожие на пепел от сгоревшего дерева, он чуть массирует кожу и начинает её легонько царапать, от чего Чонсу, не удержавшись, громко стонет и ведёт плечами, едва держась на задрожавших ногах. До чего же приятно! По коже бегут мурашки, ноги слабеют, хочется только упасть на что-нибудь мягкое и горизонтальное, растечься лужей и вечность наслаждаться этим массажем с элементами почёсывания. – О, Святой Архангел, ты прекрасен, – еле выговаривает старший, борясь с заплетающимся языком, делает шаг назад, поближе к человеку, а тот лишь смеётся, продолжая царапать нежную птичью кожу под перьями. – Да, да… чуть правее… ага… и повыше, ещё, и ещё чуть-чуть… да-а-а. Ёнун с трудом сдерживается, чтобы не заржать в голос. Если сейчас кто-то подойдёт к двери и услышит голос Чонсу – точно подумают, что он занимается здесь чем-то непристойным, а не просто ему пёрышки чешут. Впрочем, можно, конечно, склонить ангела к тем самым непристойным вещам прямо сейчас ещё разок… – Только попробуй, – стонет Итук, прекрасно слыша мысли мужчины, – и вообще… ну, это… ммм, левее и пониже, да-да-да-да… мне работать надо идти… Всё, хорош… – Так иди, – улыбается Ёнун, убирая руки от крыльев сущности к бурному разочарованию последнего, – а я к Кюхёну поднимусь. Увидимся позже, хён, – наклонившись, мужчина оставляет нежный поверхностный поцелуй на шее ангела, прямо на выступающих позвонках, полной грудью вдыхая его яблочный аромат, и тут же получает за это хлопок правым крылом по плечу. Хмыкнув, Канин отходит от старшего, поправляет воротник рубашки и, обойдя его левое крыло, прогнувшись, чтоб не дай свят не задеть, направляется к двери, собираясь с мыслями и уже думая, о чём они будут говорить с Кюхёном. – Эй, – Ёнун тормозит, взявшись за ручку двери, и оборачивается к окликнувшему его Чонсу, – ты завтра вечером свободен? – он шевелит крыльями и ведёт плечами, разминая мышцы после до одури приятного и расслабляющего массажа. – С чего вдруг интерес? – мужчина поднимает правую бровь и кривит губы в ухмылке. Что опять задумала эта птица? – Я подумал… Проводников, конечно, в Сеуле более чем достаточно, и знаю лично я многих, но… – Итук открыто улыбается, как научился за время работы в "Белой Вороне", и чешет затылок, зажигая нимб над макушкой, – ни один Проводник не знает столько о наших крыльях, как ты. Поэтому… может, устроим завтра вечером сеанс массажа? Ну так, по старой дружбе. Ангел выглядит как взволнованный шестнадцатилетний школьник, впервые приглашающий нравящуюся ему девочку в кино. Смущается, мигает нимбом, встряхивает крылья, едва ли не краснеет – совершенно не похож на того собранного сдержанного старшего инспектора полиции, каким был всего шесть лет назад. Забавный. И ужасно нелогичный. Сначала не подпускает, а потом сам же напрашивается на встречу – ну что с него взять? Вряд ли он сам себе отдаёт отчёт в собственных действиях. – Это… – Не свидание, – читая его мысли, резко обрывает Чонсу, – я просто хочу, чтобы мне профессионал пёрышки размял, – он пожимает плечами, озорно улыбаясь, показывая свою очаровательную ямочку, – я заканчиваю в девять, прилечу к тебе сразу после работы, договорились? – Тогда с тебя чай и пирожные, у меня завтра на ночь Сыльги остаётся, – щёлкнув замком двери, небрежно бросает Ёнун, отворачиваясь и опуская голову, чтобы не показать свою счастливую улыбку, – но это не свидание. – Да, не свидание. Они вместе выходят из комнаты стаффа, поправляясь на ходу, Канин бросает быстрый взгляд на красного, как рак, Хёкджэ за кассой, и сразу сворачивает на лестницу, поднимаясь вверх, а Чонсу, подойдя к Хёку, улыбается, замечая, как тот сморщился от сильного запаха яблок, исходящего от него после возбуждения, и заменяет его, вставая самолично за компьютер. И оба, несмотря на только что сложившийся разговор, думают об одном – завтра свидание, точно свидание, и пусть Чонсу это отрицает, а Ёнун уже смирился с отказом, но всё же… Может, ангел наконец сдастся?