Жизнь с ангелом

Кюхён спит на удивление спокойно, хотя обычно с трудом засыпает в новых местах – видимо, так хорошо на него влияет присутствие в квартире аж двух ангелов разом. Еле открыв глаза с первым звоном будильника, парень улыбается, рассматривая умиротворённое лицо спящего мужа и, чуть повернув голову, целует сгиб персикового крыла, которым тот укрыл его под одеялом. Не сдержавшись, Рёук улыбается, выдавая себя с потрохами, приоткрывает глаза и, найдя под подушкой правую руку младшего, накрывает её своей ладонью, крепко сжимая. – С днём рождения, птичка, – шепчет Кюхён, сплетая их пальцы в замок. В ответ ангел смешно фырчит, морщит носик, и окидывает взглядом сонную мордашку человека, отмечая колючую щетину на щеках и подбородке, и стоящие торчком каштановые волосы. Четвёртый его день рождения они встречают вот так, вместе, просыпаясь утром в одной кровати, и каждый день рождения начинается именно с этой небритой помятой моськи подопечного. – Тебе пора вставать, – тихо, ласково шепчет в ответ Рёук, поглаживая большим пальцем тыльную сторону ладони младшего, – иди умывайся, я пока приготовлю нам праздничный завтрак. Будешь миёккук*? В первый день рождения на земле ангел по глупости позволил Кюхёну приготовить для него днерожденный суп, мол, сюрприз, да и грех в собственный праздник у плиты торчать. Однако по природной своей криворукости суп парень пересолил, потом добавил не ту приправу, и всыпал водорослей больше, чем нужно, из-за чего получился не миёккук, а какая-то жуткая пересолёная жижа буро-зелёного цвета. После такого вкусного эксперимента Рёук понял, что лучше уж он будет готовить в свой праздник сам, нежели доверит сие важное дело мужу. Причём всё остальное у него получается безупречно, и только с миёккуком не складывается. – М-м, – капризно хнычет Кю, расцепляет их руки и сползает ниже под одеяло, придвигаясь поближе к ангелу, – а если я хочу тебя на завтрак? – гулко вопрошает парень из-под одеяла и, обняв старшего, утыкается носом в вырез ночной рубашки на его груди, шумно вдыхая аромат прелых осенних листьев и дождя, который источает сонный супруг. – Фу, один хрен иди мыться, – смеясь, отпихивает его Рёук, приподнимая левое крыло и отводя его за спину, вместе с ним стаскивая с мужа и одеяло, – ай, Кюхён! Ты колешься! – не реагируя на сопротивление любимого, Кюхён обхватывает его за пояс двумя руками, прижимается к нему всем телом и жадно целует нежную кожу в вырезе рубашки, обкалывая её мелкой щетиной. – Колюче! Кюхён! – Вукки уже попросту закатывается смехом, сжимаясь от приятных, но колючих ласк парня, и наконец отталкивает его голову от своей шеи. – На работу опоздаешь, бизнесмен, – он ласково треплет волосы Кю, зачёсывая топорщащуюся чёлку назад, и широко улыбается, – давай, дуй чистить зубки и завтракать. – Не честно, – фыркнув, младший стискивает Рёука в объятиях так сильно, что тот кряхтит, упираясь ладонями ему в плечи, и снова прячет нос в изгибе его шеи, – в честь твоего дня рождения имею право маленько на работу опоздать. И вообще, я соскучился. Шумно втянув носом воздух, Кюхён закидывает на ангела правую ногу, вжимается в него всем телом, и, подняв ночную рубашку, забирается под неё руками, начиная жадно гладить ладонями горячую кожу спины. Когда последний раз у них была близость? Кажется, полтора… или два месяца назад, в тот самый вечер знакомства с родителями Кю. И всё. С того дня они могли себе позволить только завалиться спать вместе, потому как у Кюхёна начались запары с праздниками и тремя кофейнями, а Рёук сначала пропадал в массажном салоне с записями, а потом таскался по собеседованиям в поисках новой работы. Словом, обоим было не до секса. – Кюхё-ё-ён, – зарывшись пальцами в волосы мужа, Рё томно выдыхает, шелестит крыльями, млея под настойчивыми ласками, укрывает младшего левым крылом и просовывает колено ему между ног. – Кю-а, фу! Не буду я с тобой спать, пока зубы не почистишь! И не побреешься… В ответ парень протестующе фыркает, задирает повыше мягкую ткань ночной рубашки, а сам сползает ниже, начиная целовать и обкалывать щетиной напрягшийся, немного округлившийся в последнее время животик, продолжая гладить руками спину. Рёук горячий ото сна, умопомрачительно пахнет дождём и свежескошенной травой, он поджимает крылья и выгибается, когда человек жадно стискивает его ягодицы, рванув вниз растянутые домашние штаны, и постанывает от колючек и лёгкого укуса в самый низ живота, рядом с резинкой трусов. Он тоже безумно соскучился по мужу, соскучился по его прикосновениям, поцелуям, близости с ним, даже по домогательствам, поэтому сейчас несколько плевать, что парень не побрился, и не важно, что они находятся в чужой квартире. Хочется… довериться и отдаться ему. Царапнув по неосторожности бедро ангела, Кюхён переворачивает его на спину, чтобы было удобнее, улыбается, почувствовав упёршиеся в плечи ладони, поддевает пальцами резинку белья, собираясь стащить его и добраться наконец до отвердевшего члена, но так и замирает, выпучив глаза от дикого топота в коридоре и истошных воплей. – Стой! Стоять, я сказал! Ощиплю в ноль! – Кто успел, того и тапки! – Щас засуну тебе эти тапки знаешь куда! Мой будильник звенел! Я первый! – Хрен там плавал! Айя!! Донхэ! Перья не трожь! Ай, бля! Перья, перья! Донхэ-я!!! А-А-А!!! Далее слышится неразборчивый мат, грохот, звонкий шлепок ладошкой по коже, а затем хлопок двери в уборную, и очередной шлепок ладони, только теперь по деревянной поверхности. – Гад пернатый, – последняя обиженная фраза, сказанная явно Донхэ, удаляющиеся шаги в сторону кухни, и в квартире вновь наступает тишина. – Вот тебе и "доброе утро", – хихикает Рёук, поглаживая плечи вцепившегося в него мёртвой хваткой Кюхёна. Два придурка, взяли и обломали им долгожданный днерожденный секс банальной перепалкой на тему "кто первый в душ пойдёт". Хотя тут больше смешно, нежели обидно. – Это у них всегда так что ли? – отклеившись от ангела, Кю возвращает на место его приспущенные штаны, садится на кровати, оправляет свою футболку, и поглядывает на закрытую дверь спальни. Он-то думал у них с Рёуком странные отношения, а тут, оказывается, ещё веселее бывает, кто б знал. – Только когда на работу просыпают. Давай, поднимай свою аппетитную попку, – взмахнув крыльями так, что в комнате поднялся небольшой вихрь, Вукки спрыгивает с кровати, одёргивает рубашку, которую супруг задрал по самое не хочу, и уходит на кухню, собираясь пожелать Донхэ хорошего утра. Нагло отпихнув Хэ от плиты, Рёук на правах именинника готовит завтрак сразу на четырёх человек, при этом радостно вещая парню, как хорошо им с мужем спалось в его квартире, затем они обсуждают вечеринку, назначенную на сегодняшний вечер, и садятся за стол, не дожидаясь своих половинок. Едва Хёкджэ выползает из уборной, её тут же занимает карауливший очередь Кюхён, а чуть позже к нему, устав ждать, проникает Рё, без труда вскрыв замок чарами. Теперь квартира Донхэ больше напоминает мужское общежитие какого-нибудь университета: блондинистый ангел, прыгая по коридору на одной ноге с растопыренными крыльями, напяливает чёрные рабочие джинсы и носки, при этом спрашивая у мужа, где его официантская рубашка, второй ангел не спеша уплетает свой завтрак, усевшись на диване перед телевизором, сам хозяин квартиры в одних трусах стоит перед платяным шкафом в спальне, выбирая одежду, и в довершение картины из ванной в спальню и обратно туда-сюда бегает Кюхён, на ходу укладывая волосы и чистя зубы. Несмотря на то, что для него и Донхэ, как для управленцев заведений, время прихода на работу свободное, они всё же стараются приехать к девяти или десяти часам утра, и это при том, что Хэ ехать нужно аж в район Myeong-dong. – Эй, Хёкки, шевели батонами! – в шутку кричит Кюхён, стоя в коридоре и накидывая лёгкую ветровку. Всю ночь за окном завывал ветер, к утру температура на улице упала и небо затянуло тучами, поэтому парни утепляются и берут с собой зонтики на случай дождя. – Опоздаешь на приёмку товара – штрафану! – Иди к чёрту, – доносится из спальни ёмкий, лаконичный ответ, – я на крыльях за две минуты доберусь! – Не честно, – бурчит себе под нос Кю, наклоняясь, чтобы с помощью ложки надеть новенькие белые кроссовки, купленные всего неделю назад. Посмеиваясь над их перепалкой, Рёук ставит чашку с недопитым кофе на стеклянный столик в гостиной, встаёт с дивана, идёт в прихожую, и, сложив руки на груди и прислонившись плечом к стене, наблюдает за своим человеком, пошевеливая персиковыми крыльями. – Увидимся вечером, малыш, – выпрямившись, Кюхён тепло улыбается, протягивает руки к ангелу, и, когда тот подходит, крепко его обнимает, при этом слегка прикусывая плечо через пижамную рубашку. – Да, Кю-а… я обязательно приду, но… ненадолго, – отклеившись от младшего, поджимает губы Рёук, – у меня смена сегодня, ты забыл? – Дьявол, Вукки, я думал, ты подменишься! – возмущается Кю, но резко понижает голос до шипения, завидев вышедших из спальни Рыбок. – Это ведь твой день рождения! Я хотел провести вечер вместе, дома, освободил себе завтрашний день, чтобы сходить с тобой куда-нибудь! – Прости, – ангел виновато опускает голову, мигает нимбом и крепко прижимает крылья к спине, – один бармен не сможет отработать шесть ночей подряд, а наша подмена слегла с температурой, работать некому, поэтому мне придётся работать свою смену. Но… Кю-а, обещаю, через три дня я весь твой. – Хорошо, – тихо выдыхает Кюхён. Деваться некуда, если Вукки действительно не может подмениться – пусть работает… Сделав шаг назад, он косится на подошедших к ним Хёкджэ и Донхэ, думая, успели ли они услышать разговор, и застёгивает молнию своей серой ветровки. Дождавшись, пока старшие оденутся, он берёт с обувной полки свой рюкзак, проверяет наличие документов, кошелька и телефона внутри, закидывает лямку на плечо, и тянется к мужу, чтобы на прощание приобнять его за талию и клюнуть в губы. – Ложись, отсыпайся, не сиди долго у телевизора, – наперёд зная, что именно к этому, отсутствующему у них дома чуду техники старший потянется первым делом, просит его Кю, – люблю тебя, звёздочка. – И я тебя. До вечера. Проводив Донхэ до ближайшей станции метро, Хёкджэ с Кюхёном поворачивают обратно в узкие улочки и идут до "Белой Вороны" пешком, как в старые добрые времена, без умолку треща обо всём подряд и просто наслаждаясь этим прохладным летним утром. Они не ходили пешком до кофейни с тех пор, как обзавелись парами: Хёк переехал в соседний район и ему стало просто не по пути, и оттого сейчас так приятно вспомнить, что когда-то они встречались перед работой почти каждое утро. Вдыхая полной грудью свежий воздух, обжигающий горло прохладцей, Кюхён запрокидывает голову, глядя в затянутое серыми пушистыми тучами небо, улыбается, и чувствует, как сердце рвётся в полёт от необъяснимой радости. Должно быть, это эмоции ангела так влияют на него. Рёук как-то говорил, что в день рождения он чувствует себя самым чистым, будто заново родившимся, самым смелым, самым ярким, и самым особенным, будто бы в этот день весь мир у его ног. Именно поэтому сегодняшняя вечеринка должна быть идеальной, ведь в день рождения, да ещё и в юбилей, всё лучшее – имениннику. К тому же сегодня ангела ждут сразу две хороших новости: одна просто хорошая, вторая же будет скорее очень щедрым подарком. Возле чёрного входа кофейни их, как и всегда, встречает сонный, не возжелавший с утреца накраситься Чонсу: ангел улыбается, шевелит пепельными, идеально уложенными крыльями, и, вытащив из кармана широченной серой толстовки ключи, открывает дверь, впуская парней внутрь. День начинается стандартно: разгружают поставку, завтракают, заряжают персонал на работу, становятся в очередной раз свидетелями перепалки между Хёкджэ и злым, не выспавшимся Кибомом, и начинают заниматься своими делами. Поднявшись в свой кабинет, Кюхён первым делом наводит порядок, потому как после вчерашней нервотрёпки у него в кабинете знатный бардак, затем разгребает электронную почту, параллельно переписываясь с Донхэ, а в обеденный перерыв звонит Канину, Йесону, и Аре с напоминанием о празднике. Рёуку звонить нет смысла, он наверняка дрыхнет как хорёк перед сменой и трубку всё равно не возьмёт, да и про собственный день рождения ангелок вряд ли забудет. После обеда на пару часов он уезжает, оставляя "Ворону" под ответственность Чонсу, и возвращается к четырём часам вечера довольный, сияющий, даже создаётся впечатление, будто у него крылья появились за спиной. – М-м-м, светишься так, что я готов в лужу расплыться, – заглянув к боссу в кабинет, комментирует его состояние Хёкджэ и, не дожидаясь приглашения, проходит и плюхается на мандариновый диван в углу, вальяжно расправляя белоснежные крылья по спинке. – По какому поводу сияешь? – Буквально только что уладил все вопросы с документами, – крутанувшись на стуле, Кюхён наклоняется, вытаскивает из рюкзачка, брошенного на пол у стола, пачку документов в прозрачной мультифоре, и хлопает ей по столешнице, – полгорода оббегал, мне все эти государственные инстанции целый месяц мозг парили… Зато теперь у меня есть два огромных сюрприза для Рёука. Ну, вернее, это для нас двоих подарки. – А ты, смотрю, заморочился, – одобряюще тянет Хёк, пролезая в мысли младшего и всего за пару секунд узнавая, что тот сделал. Действительно тяжёлая, трудная работа, но он её провернул ради их семьи, ради Рёука, и его поступок заслуживает уважения. – А ты, как я погляжу, совесть свою где-то похерил? – испепеляя парня взглядом до кучки пепла, нагло отвечает Кю, ни капли не стесняясь в выражениях. Да и смысл? Живут теперь вместе, а после вчерашней мини-попойки и весёлого "доброго утра" вообще, можно считать, породнились. – Быстро убери свой нимб из моей головы! А если Рёуку раньше меня сболтнёшь про сюрприз – я скажу Донхэ куда ты на самом деле дел его любимые часы. Вняв угрозе, Хёкджэ шумно выдыхает, надувая щёки и губы, складывает белоснежные крылья и хмурится. Гад, знает, на что давить. Пару месяцев назад ангел убирался дома, в то время как Донхэ был на работе, и случайно грохнул самые дорогие наручные часы из его коллекции. Восстановить чарами не удалось, сколько ни старался, и, дабы избежать люлей, сказал, что не знает, куда они пропали, "наверное, ты сам куда-нибудь их положил и забыл". И кто его за язык тянул брякнуть об этом забавном инциденте Кюхёну?! Любимая Рыбка, если узнает про часы, подчистую перья ему выщиплет… В пять часов вечера Чонсу прощается с последним гостем, отпускает весь персонал за исключением Кибома, вешает на входную дверь табличку с надписью "закрыто" и опускает жалюзи на всех панорамных окнах. Пока Кюхён морально собирает себя в кучу, расхаживая по кабинету с белым конвертом в руках, а гости не начали подтягиваться, Итук с Хёкджэ сдвигают несколько столов в центр зала, расставляют кресла, взбивают подушки, сервируют стол по всем правилам европейского этикета, принимают курьера с доставкой еды из крутого ресторана, где Кю сделал заказ, и выставляют блюда на столе. Не то чтобы предприниматель не доверял своим поварам, вовсе нет, просто он подумал, что лучше будет напрячь других людей с корейской едой, чем мучить своих, заточенных на европейскую кухню. А отметить хочется именно в корейских традициях. В половине шестого вечера в закрытую дверь кофейни стучатся Донхэ и Рёук: случайно встретившись на автобусной остановке, они решили прогуляться до заведения вместе, заодно и поболтать как настоящие друзья. Едва Рё входит в "Ворону", на него сразу же налетает Ынхёк с крепкими объятиями и поздравлениями, ведь утром с этими суматошными сборами не успел толком брата за уши подёргать, следом именинника обнимает Чонсу, оборачивая его своими крыльями, ласково треплет ему волосы и чмокает в щёчку. Буквально через пятнадцать минут в зал вплывает Йесон, вскрыв чарами снова закрытую на замок дверь, он, также обняв Рёука, вручает ему маленькую чёрную коробочку с серебряным бантом, что-то тихо шепчет на ухо, и хитро улыбается, что сильно действует присоединившемуся ко всем Кюхёну на нервы. Сидя за столом и наблюдая эту идиллическую картину, парень вспыхивает от злости, сжимает пальцами подушку до побеления костяшек, которую до этого просто обнимал, и скрипит зубами. Бесит, что этот чернокрылый ангел позволяет себе вольности по отношению к чужому мужу. Пусть даже в его день рождения. Однако, пока они стоят рядом, Кюхён замечает ещё одну интересную деталь: сущности очень похоже одеты. Если Йесон в силу своего рода деятельности всегда одевается в чёрное, то Рёук, ранее любивший светлые тона, теперь тоже всё чаще надевает чёрную одежду. Даже и сейчас он одет в чёрные обтягивающие джинсы, чёрные кроссовки с платформой, делающей его выше, белую футболку с чёрными кляксами, рваную жилетку с красными кармашками, и образ завершает округлая чёрная шляпка на завившихся пшеничных волосах. Симпатично, но непривычно, ведь до общения с Чонуном он подобное вообще не носил, и в магазинах никогда тёмные цвета не примерял. Ровно в шесть в дверь стучится Ара, мелькая радужным зонтиком – на улице заметно стемнело, небо ещё гуще залепили серые тучи, и начался дождь. Поскольку Чонсу сидит ближе всех, он мгновенно вскакивает, услышав стук, несётся к двери и впускает чуть промокшую девушку внутрь, сразу забирая у неё зонтик, чтобы поставить сушиться. Он, как настоящий джентльмен, помогает ей снять лёгкую белую курточку с цветными нашивками, улыбается, посмотрев на её округлившийся, увеличившийся в размерах животик, который совсем не скрывает широкая серая толстовка, наверняка взятая у мужа, усаживает девушку в самое мягкое и уютное кресло, как раз между собой и Рёуком, и заботливо поправляет подушки, чтобы у будущей мамочки не болела спина. Несмотря на то, что торжество сегодня у Вукки, Аре все без исключения уделяют максимум внимания, будто именинница она: наливают сок, Кю встаёт, чтобы положить ей еды в тарелку, Хёкджэ спрашивает, не хочет ли она чего-то особенного, имея в виду кофе, какао, или фреш, и просто интересуются её самочувствием – в конце концов, она тут одна-единственная девушка среди мужчин, и к тому же беременна. Последним, опоздав на целых двадцать минут, подтягивается Канин. Поздоровавшись со всеми присутствующими, он подходит к Рёуку, обнимает его, поздравляет с днём рождения, и усаживается на одно из двух оставшихся свободных мест – рядом с Чонсу, который почему-то сразу серьёзнеет и холодеет в его присутствии. Что странно, ведь между ними давно решены все проблемы. – Мы ещё кого-то ждём? – интересуется Донхэ, кивая на оставшееся свободным одно кресло во главе стола, как раз напротив именинника. – Да, – кивает Кюхён, оглядываясь куда-то в сторону лестницы, – так, сейчас будет сюрприз! Дайте мне две минуты, – со скрипом отодвинув своё кресло, парень встаёт, – Чонсу-хён, – многозначительно смотрит на администратора, кивнувшего в ответ, и уходит на кухню, оставляя всех в полнейшем непонимании, любопытстве и предвкушении. Как только кухонная дверь приоткрывается, Итук, согласно договорённости, чарами гасит свет в зале, и всё внимание гостей теперь обращается к главному источнику света. Открыв деревянную дверь, Кюхён пропускает вперёд себя Кибома: кондитер идёт очень медленно, контролируя каждый свой шаг, приоткрывает огромные кожистые крылья для баланса, а в руках на твёрдой белой подставке несёт небольшой, но наверняка тяжёлый двуярусный торт в двумя свечами в виде цифр "3" и "0". Демон широко улыбается, – а искренне он делает это очень редко, – поёт традиционное "Happy Birthday" на корейском, осторожно ставит торт на стол, прямо перед смущённо покрасневшим, но сияющим от счастья Рёуком, и просит его загадать желание. Глянув сперва на Кюхёна, ангел прикусывает нижнюю губу, раздумывая, что б такого пожелать, затем закрывает глаза, жмурится, скрещивая пальцы, и, набрав побольше воздуха, задувает свечи. – Поздравляем! – следуют радостные возгласы, сопровождаемые аплодисментами, и в зале вновь загорается свет. – А-а, Кибом-а! Торт потрясающий, спасибо! – восклицает именинник, получше рассмотрев подарок кондитера при свете. Торт в самом деле волшебный: два этажа, оформленных нежным перламутровым кремом, свежие розовые альстромерии, белые кустовые розочки и эустомы с фиолетовой кромкой спускаются водопадом от верхнего яруса к нижнему, на самой верхушке, обрамляя восковые цифры, устроились белые с красными пятнышками дендробиумы, и всю картину завершают крупные ягоды голубики, опылённые золотым кондурином. Такой торт впору на свадьбу выносить, настолько торжественно и идеально он выглядит. Чёрт возьми, а Кибом, несмотря на мерзкий характер, настоящий мастер своего дела! – С днём рождения, мелочь пернатая, – оправив белый китель, местами заляпанный шоколадом и мукой, Ки ухмыляется, подмигивает Рёуку, получая в ответ смех и благодарный поклон, и, резко раскрыв крылья, создав тем самым вихрь, усаживается в кресло между Канином и Хёкджэ. Явно красуясь перед гостями, кондитер заводит правую руку за голову, снимает тоненькую резинку, распуская отросшие чёрные волосы с красными прядками, и мотает головой, звеня цепочками и колечками в правом ухе, где часть волос выбрита под ноль. – Вот тебе уже тридцатник, а скоро и полтинник стукнет. Стареешь, – демон хитро улыбается, подкалывая парня, и игриво прикусывает нижнюю губу белоснежными клыками, когда Рё морщит нос и показывает ему язык. Кибом как всегда в своём репертуаре, даже поздравлять умудряется с сарказмом. Наблюдая за демоном, Чонсу посмеивается, замечает, как фыркает рядом с ним Хёкджэ, подбирая правое крыло, и смотрит на улыбнувшегося Ёнуна – он ни разу не говорил с Ки, всё их общение всегда сводилось к простому "привет-пока", но сейчас ангел замечает в карих глазах Проводника неподдельный интерес к демону, граничащий с ощущением опасности. – Даже в свои пятьдесят он будет выглядеть лучше тебя в твои тридцать, – тихо бурчит себе под нос Хёк, от чего Донхэ и Ара смеются, а Чонун одобряюще ухмыляется. – Иди к дьяволу, – парирует Кибом, убивая парня взглядом, и в довершение образа заставляет рога на пару секунд вспыхнуть синим пламенем, чем впечатляет Ару, до этого никогда не видевшую магии демонов. Не сказать, чтобы посыл был слишком уж оскорбительным, но всё же отправить светлого ангела "к дьяволу" – несколько обидно для пернатых. – Эй, ну всё, заткнулись, – предупреждает очередную перепалку Итук, махнув правым крылом за спинками кресел, чтобы угомонить кондитера, почувствовав при этом, как напрягся рядом с ним Ёнун. Забавная реакция, отмечает про себя ангел, должно быть, от одного лишь яблочного аромата, взметнувшегося вслед за крылом, мужчина вспомнил их последнюю встречу: пару недель назад Чонсу прилетел к нему за массажем, рассчитывая побыть в доме младшего всего час, а улететь ему дали только утром, и то лишь после вкусного завтрака и нежного поцелуя. – Ну что, на правах супруга первым подарок дарю я, – вздохнув, громко объявляет Кюхён, пододвигая к себе стакан с апельсиновым соком, и окидывает взглядом улыбающихся, внемлющих ему гостей, – малыш, – он поворачивается в кресле и теперь смотрит на счастливого, сияющего нимбом Рёука, выпрямившегося в кресле, – это подарок скорее для нас обоих, как для семьи. Я хотел сообщить об этом чуть позже, но, поскольку у нас неожиданно возникли проблемы с квартирой… – поджав губы, парень приподнимается, заводит руку за спину, вытаскивает из заднего кармана джинсов белый конверт и протягивает его Рёуку. – Вот, держи, птичка. Благодарно приняв конверт двумя руками, ангел бросает взгляд на Хёкджэ, шевелит крыльями, приподнимая их с пола, и начинает распаковывать свой первый подарок: от нетерпения он разрывает конверт, даже не подумав, что может аккуратно вскрыть его чарами, вынимает оттуда несколько листов бумаги, свёрнутых и скреплённых степлером, и, развернув их, читает. Все за столом на эти пару секунд замирают в ожидании. Всеми присутствующими, кроме Чонсу, овладел жуткий интерес – что же такое грандиозное подарил Кюхён своему мужу, что у того нимб засиял в разы ярче, да ещё и лицо вытянулось в удивлении. – Кюхён… это… ты… – вот и всё, что может вымолвить Рё, читая официальные документы, которые были в конверте. – Ну, не тяни! – просит Ара, ёрзая в кресле от нетерпения. – Что там? – Договор на покупку квартиры, – вместо именинника отвечает сестре Кюхён, делая глоток сока и ставя стакан обратно на стол, – и выписка с личного счёта в банке. Рёук-а, – парень прикасается к крылу ангела, чтобы отвлечь его от документов и вывести из лёгкого шока, и смотрит в его карие, блестящие глаза, – уже через месяц мы сможем переехать в наш новый дом, сейчас там делают ремонт. А счёт… птенчик, я не против твоей работы, ты знаешь, но пусть этот счёт в банке будет твоей личной подушкой безопасности. Посмотри, там в конверте лежит банковская карта, она активна и зарегистрирована на тебя, ты можешь пользоваться этим счётом, как пожелаешь и когда пожелаешь. Отложив в сторону документы, Рёук вытаскивает из конверта пластиковую карту в прозрачной плёнке, сделанную с индивидуальным дизайном – милым жёлтым жирафом на синем фоне; внизу, под длинным номером, красивыми серебряными буквами выбито его имя на английском, дата начала и конца действия карты. Обалдеть, Кюхён сделал эту карту ещё месяц назад! Значит, месяц назад был открыт и сберегательный счёт. С очень внушительной суммой, надо сказать. Сумма настолько велика, что он может уволиться из своего ночного клуба прямо сегодня и как минимум год безбедно жить на эти сбережения. Должно быть, постоянная занятость ангела натолкнула Кю на мысль о создании этого счёта – наверняка он хотел просить его уволиться, чтобы проводить с ним больше времени, и открытие счёта сейчас выглядит как очень вежливая и ненавязчивая просьба об увольнении. Кажется, завтра вечером их ждёт серьёзный разговор… – Ай, ну ты жук, Кюхён-а, – раздосадовано стонет Хёкджэ, зарываясь пятернёй в белоснежные волосы, разрушая идеально уложенную причёску, – вот и толку теперь что-то дарить? Тебя-то уже не переплюнешь. Парни дружно смеются, соглашаясь с ангелом, и вновь выкрикивают поздравления, следом поднимая стаканы с соком и стопки соджу. Делая глоток сока, Ара, посмотрев сначала на всё ещё залипающего в бумажки Рёука, переводит взгляд на Кюхёна и игриво подмигивает ему, пряча улыбку за краем бокала. Едва узнав о том, что их выселяют из съёмной квартиры, Кю сразу же позвонил Аре, чтобы пожаловаться ей, и девушка спустя всего полтора часа нашла несколько вариантов маленьких квартир, желая помочь брату, однако её помощь к тому моменту уже была неактуальна – парни согласились переехать к Донхэ. Но вот идея создать сберегательный счёт изначально принадлежала Аре: при разговоре с ней Кюхён несколько раз ныл, что Рёук постоянно работает, ночами где-то пропадает, они совсем не видятся, и что ему бы хотелось, чтоб ангелок не работал совсем, поэтому девушка предложила ему открыть счёт в банке и сделать это подарком ко дню рождения – так ангел не сможет отказаться, а после и сам примет решение уволиться. Усмехнувшись, Кюхён кивает и одними губами беззвучно шепчет "спасибо", глядя в добрые карие глаза сестры. Кто бы что ни говорил, а женщины – самые умные, продуманные, и далеко смотрящие создания, к их словам грех не прислушаться. На правах самого старшего Йесон, пользуясь чарами, разливает по чашкам традиционный миёккук из большой керамической чаши с подогревом в середине стола, произносит торжественную речь, не забыв при этом упомянуть, как забавно они познакомились с именинником в парке три – или четыре, никто не считал, – года назад, и говорит, что свой подарок отдал парню при встрече, а открыть он его должен непременно дома и в гордом одиночестве. После Чонуна Рёука поздравляют Хёкджэ и Донхэ, они, как семейная пара, дарят другой семейной паре два банальных, но вполне практичных комплекта постельного белья на полутороспальную кровать, аргументируя это тем, что "в быту пригодится всё, а в новой квартире тем более". Конечно, изначально это задумывалось как просто бельё, чтобы парням было комфортно жить в их доме, но теперь пусть воспринимается как подарок на новоселье, один фиг пришлось бы что-то дарить новосёлам. Кибом поднимает лапки с фразой "на меня не смотри, мой подарок – торт", и тычет указательным пальцем правой руки в произведение кондитерского искусства, заставляя простенький механизм внутри подставки заработать. Под новый год он выпросил у Кюхёна дорогущую подставку для тортов: с виду ничего особенного, подставка да подставка, однако, если нажать на кнопку у основания, из неё резко выскакивает цилиндр-капсула, куда можно положить всё, что душа пожелает. Именно на такой подставке он и сделал днерожденный торт для Рёука, а в капсулу затолкал крепко скрученную трубочку жёлтеньких купюр с портретом Шин Саимдан*. Щедрый подарок. Логично, что ещё можно подарить человеку, у которого всё есть? Только деньги. Обмыв такой необычный подарок, все продолжают общаться, есть и пить, едва ли не каждые десять минут поднимая стопки за здоровье Рёука. Чуть погодя Ара сообщает, что её подарок – обалденную навороченную рисоварку, тоже весьма полезную для молодой семьи, – доставят сегодня вечером с курьером на квартиру Донхэ, потому как вещь тяжёлая и сама бы она её до кофейни не дотащила. Следом за Арой свой презент вручает Канин: с виду это что-то мягкое, завёрнутое в красную блестящую бумагу с серебряным бантом, которые Рёук от нетерпения быстро срывает, чтобы посмотреть на содержимое. – Красота, – еле сдерживая смех, комментирует Ёнун, глядя как ангел разворачивает и рассматривает симпатичное радужное кигуруми, сделанное под единорога, – надел, и ты единорожка. Расправил крылья – и ты уже пегасик. Я там тебе на спине две дырки сделал. Парни закатываются дружным смехом, а Ара ободряюще хлопает покрасневшего Рёука по плечу. Действительно забавный подарок, Канин подошёл к выбору с фантазией. И знатно подколол юного ангела, который во времена сожительства с ним частенько ходил по квартире в одних трусах, говоря, что у него нет пижамки, и что "так тело дышит". Последним дарит Чонсу – он так же, как и Кюхён, передаёт юноше белый конверт, и, пока тот его разворачивает, говорит: – Один мой давний знакомый сейчас занимается изготовлением мебели, и он согласился сделать для меня эту кровать на заказ. Ты можешь забрать её в любой день и время, когда захочешь. – Кровать? В самом деле? – округляет глаза Кюхён, и вдруг до него доходит… – Парази-и-ит, – тянет парень, – ты знал о квартире. Вместо ответа Итук невинно улыбается, мигая нимбом, пожимает плечами и, чуть повернув голову, горделиво вздёргивает нос, глядя на Ёнуна. Красуется, зараза, гордится тем, что сделал подарок круче, чем Канин, что последнего несказанно бесит. Мужчина никогда не умел выбирать подарки, а если что кому и дарил, то старался это делать с юмором, или же выбирать что-то практичное. А тут снова этот заносчивый ангел… – Прости, босс, ты так громко думал, что о квартире не услышал бы только глухой, – лыбится Чонсу, поглядывая на Рёука, тихо ахнувшего от удивления. – Хён! – выдыхает юноша, и поворачивает ко всем лицом фотографию, вложенную в конверт. На снимке изображено огромное гнездо на фоне каких-то досок. Идеально круглое, внутри обитое мягкой салатовой тканью, внешне оно обшито мягкими "прутьями", что делает его походящим на настоящее птичье гнездо, поверх обивки лежит мягкий белый матрас, как минимум шесть крупных салатовых и серых подушек, видимо, входящих в комплект вместе с кроватью, и большое пуховое одеяло. Смотришь на это гнёздышко, и так и хочется незамедлительно лечь туда, свернуться клубком, зарыться в эти подушки и одеяло, и сладко спать сутки напролёт. А Чонсу всё-таки ужасно хитрый и пронырливый ангел – он нагло подслушивал мысли друга всё это время, помогал ему мелочами, о чём парень, естественно, не знает, и умудрился очень точно попасть своим подарком в цель, сразу и на день рождения, и на новоселье, и для ангела как нельзя кстати. Получив последний, выстреливший в самое яблочко подарок, Рёук светится ярче всех, раздражая молчаливого Кибома, не привыкшего к такому большому скоплению ангелов в одном месте. Поглощая безумно вкусные блюда и запивая всё это соджу, Рё едва не забывает о том, что ему сегодня ещё ехать на работу, он жмётся поближе к Кюхёну, прикасается к нему чаще обычного, будто стараясь всем и каждому доказать, что этот человек принадлежит ему, и думает, что в свои выходные точно заставит мужа провести с ним время где-нибудь в кино, кафе, или вообще за пределами города. Около десяти часов вечера всеобщее веселье прерывает звонок телефона Ары: Оуэн беспокоится, что жена задерживается, а ведь она беременна, нужно соблюдать режим сна и отдыха, и вообще он соскучился. – Прошу прощения, господа, – вздыхает Ара после разговора с мужем, и обращается ко всем присутствующим в шутливом официальном стиле, – меня ждут дома, Оуэн просил скорее возвращаться. – Я провожу, – с грохотом отодвинув кресло, сразу же отзывается Чонсу, вставая и раскрывая затёкшие крылья во весь размах, чтобы размять их, – нам всё равно в одну сторону. – Мы… живём в Gangnam-gu, – девушка поднимает правую бровь, с недоверием глядя на ангела. Серьёзно, по пути? Ара знает, эта сущность живёт на северной стороне реки, практически на берегу Ханган, в новостройках, и ничерта ему не по пути. Значит, здесь есть подвох. – А мне туда по делу, – мгновенно находится мужчина, понимая, что его поймали на лжи, и, взяв куртку девушки, помогает ей одеться, при этом ловя на себе тяжёлый взгляд Ёнуна. Не нравится внимание к другому человеку? Или напрягает, что у ангела опять какие-то тёмные делишки на ночь глядя? – Поедем на такси, так быстрее и безопаснее. – Эй, как-то ты слишком откровенно подмазываешься к моей сестре, – шутливо щурится на него Кюхён, – имей в виду, она у меня одна, и то уже замужем! Так что крылья в кучку собрал живо и не разбрасывай тут свои флюиды. – Какого ж вы обо мне плохого мнения, – смеётся Итук, пряча крылья. Вызвав в приложении телефона такси, он снимает со спинки кресла свою серую толстовку, с кряхтением надевает её, и, поведя плечами, вновь расправляет своё пепельное богатство, взмахивая ими, чтобы все почувствовали яблочный запах. – Чтоб вы знали, я уже не один, – подняв глаза от экрана телефона, он исподлобья смотрит на хитро ухмыльнувшегося Йесона, шелохнувшего чёрными, как смоль, крыльями, и так же, как хён, по-лисьи хитро улыбается, завешивая знатную интригу. – Так что мои флюиды касаются лишь одного конкретного существа, расслабься. После этой фразы Кибом вдруг шевелит крыльями, подбирая их с пола, заметно напрягается и, повернув голову, смотрит на Канина, вокруг которого всего в пару секунд образовалась тяжёлая, гнетущая, почти осязаемая для демона аура. – У-у-у, ты нашёл себе пару? – любопытствует Хёкджэ, подставляя кулачок под щёку и наклоняясь к столу. Глупый вопрос, он ведь в курсе, что происходит у них с Ёнуном, но сейчас не может отказать хёну в немой просьбе подыграть, и поэтому, делая невинный вид, задаёт следующий вопрос. – Сколько ей лет? Высшая? – он специально добавляет к словам приставку, обозначающую женский род, чтобы ещё больше раздраконить Проводника. Стараясь внешне сохранить полнейшую невозмутимость, Канин сжимает под столом кулаки и едва ли не скрипит зубами. Конечно, ревнуют только неуверенные в себе люди, а он себя к таким не относит, но разве не станешь ревновать, зная, что твой ангел летает где-то по ночам, спит с кем хочет и когда захочет, и до сих пор таскается с этим чернокрылым Чонуном, с которым, по его словам, они когда-то переспали. Но больше всего не хочется думать о том, что Итук может иметь интимную связь с женщиной. Не настолько же он падла, чтобы крутить романы с женщинами, а потом прилетать как ни в чём ни бывало в его квартиру за "массажем". Хотя это вполне логично – если он ангел, то рано или поздно ему захочется простой жизни со своим же родом, с ангелом, всё как в природе, подобное тянется к подобному… – Самая лучшая, – показывает ему язык Чонсу, и, захлопнув крышку чехла на пиликнувшем уведомлением телефоне, машет всем ручкой, – мы поедем, такси ждёт. Рёук-а, ещё раз тебя с днём рождения, – он подмигивает Вукки, поклонившемуся ему в ответ, – Кю-а, увидимся через два дня. Всем хорошего вечера! Галантно взяв Ару под руку, мужчина взмахивает свободной рукой, призывая к себе её радужный зонтик, выводит девушку из кофейни, защищая её от дождя своими крыльями и зонтом, усаживает в машину на заднее сиденье, сам садится с другой стороны, и такси медленно трогается с места. – Выдохни уже, – едва за Арой и Чонсу закрывается дверь, тихо говорит Кибом, касаясь руки Ёнуна под столом, и ведёт плечами, подпитываясь от него мощной негативной энергией, – для полицейского и Проводника ты слишком легко ведёшься на провокации. В самом деле, имеет ли смысл воспринимать всерьёз каждое сказанное Итуком слово? Эта птица ведь большой любитель поиграть, особенно с чувствами и эмоциями смертных людей. Через десять минут из кофейни линяет Канин, сказав, что смертельно устал после службы, за ним Йесон под предлогом ожидающей его дома жены, а следом за Чонуном улетает полный энергии Кибом, и наконец Кюхён объявляет, что пора закругляться, так как Рёуку нужно лететь на работу. Вместе с Хёкджэ и Донхэ они быстро уносят всю посуду на кухню, вытаскивают два больших мешка с мусором на улицу, и раздвигают столы, возвращая зал кофейни в изначальное состояние. – Давай сюда подарки, мы заберём, а ты беги на работу, – кивает Хёкджэ на пакеты с пластиковыми контейнерами, куда они упаковали оставшиеся куски тортика, радужное кигуруми, комплект белья, и туда же запихали конверты. Рёук, согласно кивнув, уже одевается, поглядывая на вызывающего такси мужа, и встряхивает крылья, вдыхая полной грудью. Соджу неплохо дало в голову, а значит, до клуба придётся лететь на своих двоих, чтобы протрезветь, благо ангельский организм лихо перерабатывает алкоголь. – Увидимся утром, – вторит старшему Донхэ, и подходит к Рё, чтобы потрепать его по плечу, – только входи, пожалуйста, через дверь, и постарайся не шуметь. – Договорились, – согласно кивает Рёук, застегнув последнюю клёпку на ветровке, и, развернувшись, подходит к Кю, чтобы обнять его за шею и чмокнуть в губы, – спасибо за чудесный день рождения. Ты у меня самый лучший. – Не задерживайся утром, – скользнув руками по талии любимого, тихо говорит Кюхён, и заключает его в объятия, почему-то ловя себя на стойком нежелании отпускать мужа, – и хорошо отработать ночь, – наклонившись, он целует своего Хранителя, слыша где-то позади издевательски-умилительные возгласы Рыбок, и улыбается в губы старшего. Ощущения такие, будто они школьники, целующиеся на перемене, ведь только в школе можно наткнуться на столь забавную реакцию друзей. – Люблю тебя, пташка. Клюнув супруга в губы ещё раз, Рёук встряхивает крылья, поправляет чуть сползшую с макушки чёрную шляпку, и выходит из кофейни, махнув всем рукой. Странно, думает Кюхён, и с чего вдруг на сердце так неспокойно? Вроде всё как обычно, хён полетел на работу, утром вернётся домой, ничего особенного. Однако, перебирая пакеты, парень никак не может отделаться от смутного чувства беспокойства. Должно быть, стресс от переезда и напряжённой работы сказывается таким образом… – Хёкки, – закончив проверять вещи, зовёт ангела Кю, ещё раз окидывая пакеты взглядом, – а ты видел, что подарил ему Йесон? На секунду Хёкджэ задумывается, хмурится, вспоминая, и поднимает глаза на друга: – Он, когда пришёл, сразу отдал ему какую-то чёрную коробочку. Посмотри, там должна быть, Рёук же все подарки здесь оставил. Действительно, оставил. Оставил всё, кроме чёрной бархатной коробочки с серебряной лентой. Зайдя домой, Ёнун шумно выдыхает, давит в себе сильнейшее желание со всей силы ударить кулаком по металлической входной двери, и, прислонившись к стене, медленно сползает по ней на пол. Чёртов ангел, всю душу вымотал… Зарывшись руками в отросшие чёрные волосы, мужчина поднимает голову и его взгляд цепляется за доску, подсвечиваемую жёлтыми гирляндами, где висят его фотографии в компании всех ангелов и демонов, с кем он в хороших отношениях. А среди них фото с Кёнхи и Сыльги. И даже тут Итук умудрился нагадить: он так сдружился с Сыльги, что девушка уже воспринимает его как что-то само собой разумеющееся, будто он старший брат, и обращается к нему соответствующе – оппа. – Да чтоб ты по пути в столб вписался, – шипит со злости Канин, и, раздевшись, сразу уходит в уборную, собираясь помыться и лечь спать, поскольку завтра рано утром на работу. Он плещется целый час, с улыбкой раз за разом прокручивая в памяти сегодняшний вечер: теперь, плотно общаясь с Чонсу и Кюхёном, он стал всё чаще видеться с Рёуком – тот сам иногда прилетает к нему вечерами, чтобы поговорить, излить душу, и попросить совета. Для Ёнуна стало неожиданностью, что юный ангел нашёл помощь и защиту именно в лице его, обычного смертного человека, хотя чаще всего он крутится в обществе Хёкджэ и Йесона, однако ещё с первого визита ангела в свой дом он сказал, что всегда рад ему. Да и одиноко, как ни крути, жить одному, в последнее время Хичоль всё реже отправляет к нему сущностей на проживание. А с Рёуком всё же в квартире становится чуточку ярче и сразу всплывают воспоминания о том, как юноша жил у него, через день ругаясь с Хёкджэ и разбрасывая свои перья по всему дому. Выключив воду, он берёт с вешалки полотенце и вдруг слышит утробный рык кофе-машины на кухне, отчего на секунду замирает, прислушиваясь. Это точно не Рёук, у него сегодня смена, и не Чонсу, тот свинтил по делам, остаются только Хёкджэ, который вместе с Донхэ и Кюхёном полетел домой, жена, но она сегодня дежурит, или Сыльги, которая обычно заходит с криком "па-а-ап!". В любом случае, кто бы там ни был – это не враг, чары, наложенные на дом, пропустили гостя, значит, и беспокоиться не о чем. Взъерошив мокрые чёрные волосы полотенцем, Канин одевается в широкую домашнюю футболку, трусы и штаны, и выходит из уборной, готовясь встретиться со своим нежданным полуночным визитёром. – Ты что тут забыл? – больше ничего в голову не приходит при виде довольного, словно чеширский кот, Пак Чонсу, развалившегося на его кровати в одних белых штанишках. Должно быть, он проводил Ару и добрался сюда по воздуху, сквозь стену дождя, хотя обычно в такую погоду ангелы не летают. Хм, и свет решил не включать, зажёг лишь маленькую лампу на прикроватной тумбе, как раз рядом с фотографией Сыльги в чёрной фоторамке. – Ты приветлив, как всегда, – фыркает в ответ старший, от души потягиваясь и несильно взмахивая крыльями, устраивая мини-вихрь в комнате, от которого колышутся шторы. Прекрасно знает, зараза, что у него идеальное тело, на которое грех не засмотреться, особенно когда серое одеяло так ярко выделяет контрастную белую кожу. – Катись к своему "самому лучшему" существу, – сохраняя стальной тон и непроницаемое выражение лица, грубит Ёнун, обходя кровать, чтобы закрыть окно, через которое эта птица и проникла в квартиру. Вот гад, уже и кофе успел выпить, совсем как хозяин здесь! По всей комнате разносится его личный аромат яблок, смешиваясь с терпким запахом хорошего молотого кофе, свежестью дождя, и запахом мокрого асфальта… Сердце предательски ёкает – больно говорить подобное человеку, которого любишь, однако злость берёт верх и перед глазами встаёт наглое выражение лица мужчины, когда в кофейне он говорил о своей "паре". – Ведёшь себя как капризный ребёнок, – ангел серьёзнеет и, перевернувшись на живот, обнимает серую подушку, удобно устраивая на ней голову и закрывая глаза, – сколько тебе лет? Ведь уже не подросток, чтобы ревновать к каждому столбу. – Намёк. Слышал, всё-таки, посыл вписаться по пути в столб, даже немного стыдно становится. – Ты в свою очередь мог бы не трещать направо и налево о своих половых связях, – резко опустив жалюзи и задёрнув шторы, Ёнун оборачивается, собираясь продолжить изливать на сущность свою злость, но так и не издаёт ни звука. Ангел прекрасен в мягком жёлтом свете лампы. Вытянув левую ногу, на которой задралась штанина, открывая гладкую изящную голень, правую ногу он сгибает, тем самым натягивая ткань, облегающую упругие ягодицы, сжимает подушку, отчего под светлой кожей плеч ходят мышцы, и раскладывает крылья с двух сторон от себя, позволяя мужчине полюбоваться основаниями крыльев, густо заросшими мелкими пёрышками. Он соблазняет просто своим видом, даже ничего не делая. Однако в душе Ёнуна теперь борются два противоречивых чувства: с одной стороны хочется прикоснуться к нему, а с другой… покоя не даёт мысль, что к нему прикасался кто-то чужой. – Придурок, – слушая мысли человека, обиженно бурчит в уголок подушки Итук, – даже Кибом понял, что речь шла о тебе. За всё время вот таких ночных тайных встреч они ни разу не обсуждали происходящее. Канин не решается заговорить, опасаясь спугнуть только-только доверившуюся ему птицу, а Чонсу гордость и свободолюбие не позволяет признать, что он привязался к смертному человеку. Поэтому ангел и играет на нервах младшего, говоря, что спит с кем-то другим, будто старается сам себя убедить, что всё ещё свободен от отношений. – Значит, твоя пара – я? – тихо, словно боясь напугать, спрашивает Ёнун, бесшумно подходя к кровати. Но вместо ответа старший только фыркает, хмурится, и прячет лицо в уголке подушки. Угадал. И хотя вслух Чонсу никогда не признается, но где-то в глубине души он понимает, что уже не сможет просто так свалить от этого человека. Не теперь. Полной грудью вдохнув пока ещё лёгкий аромат яблок, смешавшийся с кофе, Канин опускается коленями на кровать, перекидывает правую ногу через поясницу ангела, и склоняется над ним, прижимая своим телом к постели. Итук шумно вдыхает, ёрзает, устраиваясь поудобнее, а потом замирает и полностью расслабляется, чувствуя поверхностные, нежные поцелуи сухих губ на шее и плечах. Ёнун как всегда бережен, он целует каждый позвонок, каждый сантиметр светлой кожи, проводит носом по короткому ёршику рыжих волос на затылке ангела, наслаждаясь его личным яблочным ароматом, раскрывающимся новыми нотами при такой близости, и зарывается пальцами под ровный перьевой покров между оснований крыльев, начиная скрести ногтями шёлковую птичью кожу. Он чувствует, как мужчину под ним пробивает крупная дрожь, кроющие пёрышки на его крыльях встают дыбом, а по рукам ползут мурашки, поднимая тонкие волоски. Нравится. Продолжая чесать старшему перья, Канин жарко выдыхает ему в ухо, запуская очередной табун мурашек, проводит кончиком языка от мочки к самой верхней точке, и аккуратно прикусывает зубами хрящ, добиваясь шумного рваного выдоха. Каждый раз, сколь бы Чонсу ни сопротивлялся, он тает, будто воск свечи, под настойчивыми ласками человека, поддаётся его рукам, с такой точностью находящим чувствительные места, и вечно сухим губам, которые тот мажет ментоловым бальзамом. – Как же ты меня бесишь своими загадками, – шепчет Ёнун, едва касаясь губами мягчайших пуховых пёрышек между расслаблено лежащими пепельными крыльями, – признайся наконец, хотя бы самому себе. Ты – мой. – Не дождёшься, понял? – резко, грубо отрезает Чонсу, шевеля крыльями. – Я свободен. Вместо ответа мужчина усмехается, сползает ниже, покрывает поцелуями основания крыльев ангела, с нажимом гладит поясницу и массирует ямочки Венеры, как бы невзначай забираясь пальцами под резинку белых штанов. М-м, а Итук уже возбуждён. Он приподнимает бёдра, намекая на то, что младший может снять с него последнюю одежду, шелестит крыльями, подгоняя его, и прячет лицо в подушке, когда человек нарочито медленно стягивает с его бёдер белую ткань вместе с бельём, открывая взору упругие молочные ягодицы. От нежных, трогательно белых полушарий Ёнуна отвлекает трель дверного звонка. Мелодия звучит дважды, затем затихает всего на пару секунд, и повторяется трижды. Сперва замерев, Чонсу резко открывает глаза, приподнимается, опираясь на локти, и всматривается в коридор, щурясь, будто оттуда сейчас выйдет нарушитель спокойствия. В который раз их прерывают на самом интересном, в самый пик, когда ангел уже близок к тому, чтобы растечься лужей на этой постели, и каждый раз всему виной один и тот же человек, чтоб ему пусто было! – Рёук, – выдыхает мужчина, падая обратно на подушку, тогда как Канин, услышав имя, сразу же возвращает его штаны на место и спрыгивает с кровати. – Что-то часто он стал у тебя бывать, – глядя на то, как спешно младший приводит себя в порядок, Итук переворачивается на спину, удобно разваливается на постели, свешивая крылья с двух сторон кровати, и щурится, следом убивая своего Проводника вопросом наповал: – скажи честно, изменяешь мне? Сказать, что Ёнун от услышанного впал в шок – значит не сказать ничего. Он так и застывает в середине комнаты, не дойдя до двери сёдзи, смотрит на издевательскую улыбку ангела, и старается из бури мыслей и эмоций выцепить хоть бы одно связное, чтобы ответить. Да как… Да как он смеет так говорить?! Измена?! Как он вообще мог допустить мысль, что Проводник ему изменяет? А главное – с кем? С замужним парнем, мальчиком, который на десять лет его младше! Тут речь уже не просто об измене, но и о предательстве, ведь он ни за что не посмел бы покуситься на чужого ангела, не посмел бы испортить отношения с Кюхёном! Изменять ему с Рёуком… такой бред нарочно не придумаешь. И, если уж трезво рассуждать, то изменяют тем, с кем встречаются, а у них официальных отношений нет. Да и сам Канин даже при большом желании уже не смог бы второй раз задавить собственное сердце и предать свою искреннюю, чистую любовь к этому взбалмошному Пак Чонсу. – Совсем с катушек съехал, – наконец собравшись в кучку, отвечает мужчина, будто бы невзначай пробегая глазами по телу довольно лыбящегося ангела. Он совершенно не стесняется своей наготы, скорее наоборот, будто бы красуясь, сгибает правую ногу в колене, упираясь пяткой в матрас, заводит левую руку за голову, под подушку, и потягивается, напрягая все мышцы тела и крыльев. Его идеальный торс притягивает, заставляя думать лишь о том, сколько сотен поцелуев можно на нём оставить, а выпуклость в области паха, приподнимающая белые штаны, призывает забыть обо всех ночных гостях и поскорее заняться этим местечком. – Когда в последний раз ты заглядывал в уголовный кодекс нашей страны? – Глупый намёк, этот закон отменили пять лет назад, – парирует Чонсу, проникая в мысли человека. Как полицейский он обязан знать уголовный кодекс на зубок, равно как и Ёнун, вспомнивший сейчас тот пресловутый закон об изменах, который некогда стал причиной их спора. Закон гласил, что за измену полагается вполне реальный тюремный срок, иногда приобретающий вид условного срока, однако в пятнадцатом году этот закон был отменён под бурное негодование всех женатых и замужних людей. Звонок повторяется, и теперь он дополняется стуком в дверь. Молодец, интеллигентный ангел, другой бы на его месте вскрыл замок чарами и вошёл, а этот стучится, выжидая, пока хозяин подойдёт. – Не улетай, – подбежав к двери сёдзи и рванув её в сторону, Канин останавливается и оборачивается к нежащемуся на постели Чонсу, – он надолго не задержится. – Чёрта с два, – морщит нос Итук, игриво прикусывая нижнюю губу, – я сегодня у тебя остаюсь. Хочу, чтобы "пара" мне ещё немного кости помяла. Хмыкнув, мужчина счастливо улыбается, не сдерживая эмоций, и выходит из комнаты, задвигая за собой бамбуковую дверь. Крутанув замок два раза, он открывает металлическую дверь и встречается взглядом со взволнованным Рёуком, мнущимся на лестничной клетке. По правде говоря, другим сюда донсен и не приходит, он всегда встревожен или подавлен, и каждый раз ему нужны поддержка и совет. – Ты как здесь? У тебя же смена в клубе, – хмурится Ёнун, отходя, чтобы пропустить ангела в квартиру. Странно, он ведь полетел на работу после посиделок в кофейне, так что здесь забыл… – Предупредил, что немного задержусь, – Рёук поджимает губы, встряхивает крылья, и взмахом руки снимает с себя чары, которыми укрывался от дождя, – я помешал? У тебя был Чонсу-хён? – он смотрит вглубь коридора, на кухню, затем поворачивается к двери сёдзи, за которой на постели валяется довольный, едва ли не мурлыкающий Итук с телефоном в руках, и ведёт носом, чувствуя его яблочный аромат. – Да, уже улетел, – отмахивается старший, складывая руки на груди. Отчего-то при одном упоминании имени своего ангела от Рё мужчина ощетинивается, будто бы готовясь обороняться. Глупо, наверное, но эту сизокрылую птицу Ёнун бережёт, как свою самую большую драгоценность. Да и ни к чему Вукки знать, что Чонсу очень часто бывает у него в квартире, будет лучше, если это останется тайной. – Что случилось? Ты просто так у меня никогда не бываешь. Повесив ветровку на крючок деревянной вешалки и стянув кроссовки, Рёук поворачивается к хозяину квартиры лицом, вытаскивает из заднего кармана джинсов чёрную бархатную коробочку, что подарил ему Йесон, и молча протягивает её старшему. Ничего не понимая, Ёнун хлопает глазами, хмурится ещё больше, забирает у донсена коробку, развязывает серебряную ленту с бантиком, и открывает. – Но ведь ты ещё не посвящён… – бормочет Канин, стараясь не показывать своего беспокойства. И понимания. Внезапно всё, о чём говорил до этого Рёук, всё, что он утаивал, складывается идеальными кусочками мозаики. Вот причина, по которой он летает поздней ночью над городом, причина, по которой он сменил профессию, причина, по которой он прилетает вечерами к нему, Проводнику, и изливает душу. Всё дело в этой маленькой вещице, лежащей на мягкой бархатной подушечке. Маленькой. Но сколько в ней силы… Мужчина переводит взгляд с содержимого коробочки на ангела и по спине мгновенно проносится противная волна колючих, холодящих кожу мурашек. Мальчишке страшно. Он смотрит прямо в глаза человека, ища у него поддержки, радужка его глаз почернела, что выглядит устрашающе, чуть подрагивают электризующиеся персиковые крылья, и притупился личный запах, можно даже сказать, совсем исчез на нервной почве. – Ещё нет, – совсем тихо выдыхает Рёук, опуская голову, чтобы занавесить глаза чёлкой, и встряхивает персиковые крылья, ссыпая пару перьев на деревянный пол, – Йесон подарил… как бы… наперёд. Она под чарами… исчезнет, если я решу всё переиграть. Покивав головой из стороны в сторону, Ёнун закрывает глаза, поднимая брови, шумно выдыхает, и возвращает ангелу его подарок. Да, влип Рёук крупно. Впрочем, это был его выбор, и теперь он сам должен разбираться с последствиями. Лёжа на мягком, пахнущем стиральным порошком одеяле, Чонсу укрывает себя крыльями, берёт свой мобильник с прикроватной тумбы, куда положил его, едва влетел в комнату, и, открыв новости Naver, бесцельно листает ленту, читая заголовки. В коридоре слышатся голоса: высокий и нежный – Рёука, низкий, с хрипотцой, успокаивающий – Канина. Мужчина особо не вслушивается в сказанное, понимая, что, раз ангелок прилетел так поздно, разговор должен быть личным, да и неприлично подслушивать. Однако, как только в коридоре образовывается тишина, ангел отрывается от телефона, поворачивает голову к двери, расправляет крылья и медленно приподнимается, опираясь на локти. Знакомая магия. И даже слишком знакомая. Резко сев на постели и спустив ноги на пол, Итук бросает телефон на подушку, собирается встать, и вдруг сердце ёкает, пропуская удар. Дьявол, Рёук… Он наступает в точности на те же грабли, что и сам Чонсу когда-то. Нужно что-то предпринять, хотя бы поговорить с ним, иначе ничем хорошим эти его авантюры не обернутся. Не дай Архангел ещё и Кюхёна зацепит… Встав с кровати, мужчина проводит правой рукой сверху вниз, будто очерчивая линию от шеи до пояса, из-за чего на нём под действием чар появляется свободная белая футболка, быстро поправляет растрепавшиеся рыжие волосы, и, встряхнув крылья, идёт к двери. Он резко, с шорохом отодвигает дверь сёдзи, сразу же встречаясь взглядом с перепугавшимся Рёуком, затем смотрит на привлекающий внимание подарок в чёрной открытой коробочке, который тот держит на ладони, и снова поднимает глаза на Рёука. – Выкладывай, – тоном, не терпящим возражений, командует Чонсу, и от его взгляда и тяжёлой, давящей ауры юный ангел мгновенно тушуется, съёживается, и опускает глаза в пол. Ощущение, будто перед ним сильный властный альфа, которому хочешь – не хочешь, а подчиняешься. – Чонсу-а, это… – Ёнун, вздрогнув от такого неожиданного появления ангела, который, по его же словам, улетел, лихорадочно подбирает слова, чтобы объяснить ему увиденное, но тот грубо обрывает человека: – Канин-а, поставь чайник, – и натянуто улыбается, вселяя в мужчину страх. Итук всегда выглядел очень жутко, когда глаза метали молнии, а губы растягивались в улыбке, в такие моменты он напоминал дикое животное, почуявшее запах крови и готовящееся напасть. Канин видел его таким всего раз за всё время их знакомства, и видеть его таким снова… сомнительное удовольствие. Ёнун вроде хочет что-то возразить, но, побоявшись взгляда старшего, от которого по спине бегут мурашки и слабеют колени, уходит на кухню, чувствуя на себе его взгляд ровно до того момента, пока не сворачивает за угол. Удостоверившись, что смертный отошёл достаточно далеко, Чонсу поворачивается к Рёуку, в очередной раз пришибая его аурой к полу, и криво усмехается. – Идём, выпьем по чашке чая, пообщаемся, – тряхнув крыльями, он разворачивается, делает пару шагов в сторону кухни, но вдруг останавливается и, глядя строго перед собой, говорит, обращаясь к Рё, – а это спрячь, ни к чему светить такой вещью. И больше не приноси её в этот дом. Дрожа от напряжения, Рёук сглатывает подкативший к горлу ком слёз, втягивает носом воздух, и, идя следом за старшим, закрывает крышкой чёрную бархатную коробочку, где на мягкой подложке лежит серебряная семиконечная звезда. *Миёккук (미역국) – суп из морских водорослей миёк, готовится имениннику на день рождения. Традиция готовить миёккук пошла из древности: его готовили для только что родивших женщин, добавляя в бульон мясо или морепродукты, чтобы, благодаря большому количеству йода и железа в водорослях, ослабленный женский организм скорее восстанавливался, а у ребёнка вырабатывался иммунитет. *Шин Саимдан (신 사임당) – корейская художница, поэтесса, мастер каллиграфии. Её портрет изображён на жёлтой купюре достоинством пятьдесят тысяч вон (50.000 W). Здесь – Кибом подарил Рёуку крупную сумму денег купюрами по 50.000 вон.