Солнце почти не грело

Самое мерзкое в этой жизни — бессилие. Шерлок был в этом уверен. Есть ситуации, в которых можно что-то изменить (таких в его жизни было большинство) и случаи, в которых изменить что-либо не представлялось возможным. Справедливости ради следует отметить, что он, даже имея возможность, редко бросался перекраивать имеющееся положение вещей, за исключением, естественно, тех случаев, когда оно доставляло неудобства ему лично. В бессилии Шерлок не признавался никогда, потому что, на самом-то деле, с ним почти никогда не сталкивался. У него не возникало желания изменить погоду, передвинуть солнце к закату или изобрести эликсир вечной молодости. Но вчера у него возникло желание объяснить Джону, что желать собственного брата — не конец света, и вот к чему это привело. Бессилие… Бессилие — это когда не остается ничего, кроме бездеятельного ожидания, хотя… почему это бездеятельного? Шерлок, что, совсем уже рехнулся из-за своих самокопаний? И где же его лечащий врач? Когда он подошел к родителям, отец говорил по телефону. Он был зол и бледен. — Какие еще дела?!.. Да, я знаю, но неужели тебе… Что ж, это на твоей совести. Он нажал на отбой и резко развернулся в сторону младшего сына. — Что?! Так. Отец на взводе. Не стоит обращать внимания. Главное — действовать. Остальное — потом. — Где его врач? — Мы только что с ним говорили, — встряла мама. — Он сказал, что Джону нужно будет… — Где его врач? — нетерпеливо перебил Шерлок. Не нужно дополнительной информации. Вот сейчас совершенно не нужно. Сейчас нужен доктор. Доктор оказался невысоким седеющим мужчиной с уставшими глазами. Шерлок беспардонно схватил его за воротник и подтащил в сторону родителей. Тот даже не успел как следует возмутиться, когда Шерлок выпалил практически на одном дыхании: — Значит так. Разрыв пары артерий. Судя по синеве вокруг губ и общей бледности, потеря крови — тридцать-тридцать пять процентов. Переливание. Я брат. Относительно здоров, не пьян и не под кайфом. Согласен на прямое. — Э-э-э… — Доктор, если Вашему мозгу нужно время, чтобы прогреться… — Молодой человек, — перебил тот уставшим, как и его взгляд, голосом. — Не надо геройствовать. Прямое переливание сейчас почти не делают. Это опасно, да и… — Плевать… — Милый, — встряла мама, пытаясь привлечь внимание сына. — Я не думаю, что… — Так, — врач поднял руку, призывая к молчанию. И Шерлок, к своему полному удивлению, тут же заткнулся. Мама замолчала тоже. — Я сказал, прямого переливания не будет. И это не обсуждается. Но вот идея помочь… что ж, это вполне уместно. Если родственники сдадут кровь, это может быть кстати. — Конечно, — Шерлок понял, что переубедить этого невысокого спокойного человека — все равно, что слетать своим ходом до луны и обратно. — Я готов. А потом еще Майкрофт… — Майкрофт не приедет, — перебил его отец с каменным выражением лица. — То есть как? — вскинулся Шерлок. — Как это, он не приедет? — У него… — отец отвел глаза и сжал руки в кулаки. — У него дела. — Урод! — Милый, не ругайся, — устало вздохнула мама. — Сейчас нужно думать о другом. — Ладно. Куда мне идти? — Нет. Тяжелое слово отца упало камнем. Нет. — Нет, — повторил отец, сжимая плечо сына железной хваткой. — Я думаю, в местном банке крови достаточно запасов, и мы обойдемся без подобных жертв. Шерлок застыл. Это говорил человек, твердо уверенный в том, что мужчины не плачут, но все же пять минут назад смаргивавший жгучие слезы? — Ну… — удивленно замялся доктор. — Вы, э-э-э… правы, разумеется. Как Вам будет угодно. Он развернулся и пошел по коридору, пару раз изумленно обернувшись по пути. А Шерлок остался стоять. — В чем дело? — безэмоционально поинтересовался он, разглядывая родителей так, будто видел их после долгого перерыва. — Что с вами… с нами происходит? — Милый, — мама всхлипнула. — Сейчас не время, правда. Просто поверь: пока мы ничего не можем сделать. Только ждать. — Нет, — он сжал ее руку так, что она поморщилась. — Сейчас. — Сынок, не стоит, — покачал головой отец. — Сейчас. Теперь супругам Холмс было поздно жалеть о своем постоянном потворстве капризам и причудам младшего. Увы, но было ясно, как день: если Шерлоку нужно что-то узнать — он узнает. Надавит хоть шантажом, хоть неоспоримыми аргументами. Сын, прилипчивый, как клещ, и неудержимый, как ураган, всегда мог вытянуть правду и уличить во лжи. Шерлок не покорится суровому окрику и не удовлетворится обещанием рассказать все попозже. — Видишь ли, — отец поковырял ногтем ремешок часов, подыскивая слова. — Твоя кровь может ему не подойти. Шерлок слушал. За истекшие несколько секунд его мозг выдал с десяток возможных версий. Затем он отмел несколько совсем уж неправдоподобных, вроде какого-нибудь непроявившегося заболевания у себя или брата, успел задуматься о форме ушных раковин Джона, приплюсовал сюда странное отношение Майкрофта… — Скажи это, — собственный голос казался севшим, когда он сверлил отца взглядом. — Скажи это сам. — Сынок, мы думали, что лучше не говорить, и поэтому… — Скажи! — Джон тебе не брат, дорогой, — прошептала мама. — Ему было чуть больше года, когда… Казалось, вокруг выключили звук. Люди плыли мимо, как тени, а мамины губы шевелились, кажется, она говорила что-то еще. Шерлок тряхнул головой. Слишком много информации. Слишком. Чтобы разложить все случившееся за сегодня по полочкам, понадобится определенно больше пяти минут. Сосредоточиться. Успокоиться. Успокоиться, и правда, было бы неплохо, подумал он, и тут же зашипел от чего-то обжигающего, окатившего грудь. Кофе. Чертов кофе. — Простите, — залепетала медсестра-растяпа, усиленно изображая раскаяние. — Простите. Я сейчас. Она извлекла из кармана салфетку и начала усиленно растирать напиток по рубашке Шерлока. Да уж, последняя капля, чтоб ее. Еще один повод застрелиться. Ха. — Сочувствую вашему несчастью, — продолжала мямлить она, хотя в ее голосе не слышалось и отголоска сочувствия, скорее жадное любопытство. Можно ли винить ее за это? В больницах каждый день кто-нибудь умирает. Умирает? Ну нет уж! — Все будет хорошо. Доктор сказал, пациенты с такими повреждениями в двух третьих случаев выживают. Я думаю… — Мне неважно, что Вы думаете, — Шерлок оттолкнул ее руку чуть ли не с омерзением. — Уверен, Вы занимаетесь этим крайне редко. Медсестра вытаращила глаза, но, видимо, сочла за благо молча ретироваться. А мама отвела его в сторону и рассказала все. Подробно, начав издалека. Ох, и почему женщины не умеют иначе? Уотсоны были чудесной семейной парой. С Холмсами их сдружил тот самый случай, когда мистера Холмса пришлось зашивать, как распотрошенную мягкую игрушку. Их ограбили. Среди бела дня. В центре Лондона. Кто-то может подумать, что такого просто не бывает. До того случая Холмсы сами думали именно так. Но когда миссис Холмс зажимала своими тонкими холеными ручками рану на животе мужа, она понимала, насколько они были неправы. Она понимала, насколько все серьезно, когда врачи смущенно отводили глаза в сторону и советовали ей держаться и надеяться на лучшее. А ей совсем не хотелось держаться. Ей просто хотелось, чтобы ее мужа спасли. И тогда появился он. Как ангел-хранитель, как чародей, как сверхчеловек. Она молилась на него. Доктор Джеймс Уотсон. Операция продлилась почти девять часов, и сам хирург практически валился с ног от утомления, выходя из операционной. И все же миссис Холмс получила теплую, пусть и немного вымученную, улыбку и заверение, что буря миновала. Доктор Уотсон оказался не только гениальным врачом, но и прекрасным человеком. Да, такое тоже бывает. Постепенно чувство благодарности супругов Холмс переросло в простую человеческую симпатию, плавно перетекшую затем в крепкую дружбу между обеими семьями. Открытого и светлого мистера Уотсона прекрасно дополняла его интеллигентная и милая супруга-домохозяйка. Дружба с ними казалась чем-то постоянным и естественным. Через какое-то время и Холмсы, и Уотсоны обзавелись детьми, и женщины могли часами обсуждать проделки трепетно обожаемых ими Гарри и Майкрофта. Кто такая Гарри? Это старшая сестра Джона. Да, есть. Все по порядку, Шерлок. Дай закончить. А потом случилась эта авария. В машине отказали тормоза. Взрыв. Вот так вот просто — и нет двоих дорогих тебе людей. И Джон, Боже, и Джон теперь тоже… В общем, от друзей остались только головешки и груда покореженного металла. А еще остались дети: старшая Гарри и полуторагодовалый Джон. Гарри тогда тут же забрала себе бездетная тетка, сестра миссис Уотсон, заявив, что всегда мечтала о дочери. А вот мальчик, ей, извините, не нужен. Не такие уж и плохие в стране детские дома, чтобы она испытывала угрызения совести по этому поводу. Для миссис Холмс, находившейся на тот момент на шестом месяце беременности, да еще воспитывавшей старшего сына, было настоящим подвигом взять себе маленького Джона, который постоянно плакал и звал маму. И все же поступить иначе она не могла. И почувствовала, будто ангелы улыбаются ей с небес, когда Джон в первый раз назвал мамой ее. — Почему вы не сказали ему правду? — Милый, — мама в очередной раз смахнула слезы. — Но ведь приемные часто чувствуют себя не дома. Им кажется… — О Господи, — Шерлок запустил пальцы в волосы. — Кто сказал вам подобную чушь?! Вы ведь любите его не меньше, чем меня или Майкрофта. Да в мире огромное количество семей, где приемные дети совсем не чувствуют себя ущемленными! Господи, мама… — Нам казалось, так будет лучше всем. — Кому это — всем? Да если бы он знал, то может… Может, что? Может, он не лежал бы сейчас в этой омерзительно-стерильной палате? Может, он не оттолкнул бы Шерлока? Может… Может… К черту сослагательное наклонение. Обвинять родителей в том, что случилось — идиотизм чистой воды. Они хотели, как лучше. Это все Шерлок. Только Шерлок. — Сынок… — Я хочу ему рассказать. Когда он очнется, я обязательно ему расскажу. — Не смей, — предостерегающе повысил голос отец. — Он — наш сын, и мы — его родители, ясно? — Он должен знать. — Почему? — Ладно, — Шерлок отвернулся. — Сейчас действительно не до этого. Обещаю, что когда решу вернуться к этой теме, то посоветуюсь с вами. К Джону стали пускать через четыре часа. Он спал, он выглядел ужасно, но сам факт возможности войти в его палату, да и расслабленное выражение лица его лечащего врача говорили о многом. Родители уходить не хотели, хотя мама уже валилась с ног от усталости. Они согласились поехать домой, только когда Шерлок трижды заверил их, что побудет в палате, пока Джон не проснется, и сразу же позвонит. Шерлок не мог уйти. Ему нужно было остаться. Хотя он и понимал, что Джон, возможно, видеть его не захочет. Но Шерлок должен был после всего этого просто посмотреть в его глаза, чтобы окончательно не рехнуться. Информации он получил сегодня слишком много, чтобы мозг тут же смог начать ее обрабатывать. Нужно, нужно посмотреть. — Не бойся, Джон, — прошептал Шерлок, осторожно касаясь его лба губами. — Сегодня моя очередь тебя охранять. Кажется, через несколько часов он все же задремал, потому что не заметил, как на затылок легла знакомая рука. — Неважно выглядишь, — слабо прохрипел Джон, с усилием шевеля запекшимися губами. — Опять ничего не ел, младший? И тогда Шерлок, не склонный к истерикам Шерлок, Шерлок, проявляющий ледяное спокойствие в самых, казалось бы, безвыходных ситуациях, начал смеяться. Запрокинув голову, громко и почти до слез.