Солнце почти не грело

Шерлок отсмеялся, и оба замолчали. Наконец, не в силах вынести звенящую тишину палаты (работали приборы, за дверью сновали врачи и санитары, и все же тишина казалась оглушающей), Шерлок задал абсолютно логичный и при этом самый идиотский вопрос из всех возможных: — Как ты? — Кажется, я попал в аварию. — О, брось, — младший Холмс досадливо поморщился. — Это вовсе не остроумно и даже не ново. — Ну да, — Джон выдавил смешок и тут же скривился от боли в поврежденных ребрах. — Я не оригинален. — Как всегда. — Ты долго здесь? О Боже, мама… Мама… ну да, как же… — Нет, она не сошла с ума от беспокойства. Но все к тому идет. Так что я должен ей позвонить. А еще нужно сказать твоей медсестре, что ты проснулся. Мне удалось выпроводить ее только на этом условии… — Шерлок… — Ты в отличных руках, знаешь ли, — перебил он, вставая. — С твоей надзирательницей я имел удовольствие познакомиться, когда она залила меня кофе. Надеюсь, она не воткнет капельницу тебе в глаз. — Шерлок… а, ладно, — шепнул Джон, снова погружаясь в сон. Он все же постоял рядом еще с полминуты. Повязки, капельницы, ссадины и широкий пластырь над бровью. А на правой руке сбиты костяшки пальцев. И это — точно не последствие аварии. Как же из всего этого выбираться? Знаешь, Джон, я тут случайно узнал, что ты приемный, так что, когда ты поправишься, мы вполне можем переспать. Джон, мы вроде как не родные, твои родители погибли, ага, не удивляйся, так что, может, мне перебраться к тебе, будем жить вместе? Послушай, Джон, я так давно тебя хотел, ты грыз сам себя, а тут привалило такое счастье: ты — не Холмс, здорово, правда? И еще штук десять таких же тупых вариантов. Н-да. Вот так. Без дела мозг ржавеет, а от преизбытка информации гудит и плавится. Если рассказать сразу, Шерлок сбережет Джону время, это же хорошо? Слабо верится, что подобная новость станет для него ударом, который может впоследствии затормозить выздоровление. Джон ведь не кисейная барышня. Подумаешь, потерзается немного, зато хоть не сбежит — больница же. И все же… все же… Все же Шерлок понимал, что вопрос «когда?» всплывает только во вторую очередь. Когда? Когда-то же должен. Обязан, черт возьми. И пусть не сегодня и не завтра, но… А вот вопрос «как?» казался даже более сложным. К тому же, усекновение головы гонца, принесшего дурную весть — традиция действующая, пусть и перешедшая из реального плана в метафизический. Джон может возненавидеть именно его, Шерлока, только за то, что он не смог удержать язык за зубами. Ох, эти люди порой так нелогичны в своих мыслях, убеждениях, поступках… Шерлок был уверен, что смог бы с завязанными глазами станцевать джигу на минном поле, предварительно поболтав с минером пару минут на отвлеченные темы. Но вот быть терпеливым или — о, ужас! — даже терпимым Шерлок не желал. Да и как терпеть и строить из себя героя, когда все, чего ты сейчас хочешь — вот оно, рядом, только руку протяни? Да еще это проклятое чувство вины… о, как ошибались те, кто искренне полагал, что в системе ценностей Шерлока Холмса раскаяние не выдержало бы постоянного давления его безграничной самоуверенности и непробиваемой логики! Да, в отношении Джона его более-менее четкий психологический портрет и образ непробиваемого гения летели ко всем чертям. Родителям он, конечно, позвонил, медсестру позвал. Все нормально. Джон пойдет на поправку. Остальное — неважно. Пока неважно. Все же жизнь — не партия в шахматы. Стоит просчитать свои действия на пять-шесть ходов вперед, как она тут же решит все переиграть, и пешка банальнейшим ходом Е2-Е4 ставит мат зазевавшемуся королю. Шерлок ушел. Он больше не был здесь нужен, не так ли? Кажется, у людей это зовется тактичностью. Ведь как только Джона перестанут пичкать анальгетиками и седативами в лошадиных дозах, брат (ах, ну да, не-брат) будет думать только о том, как бы избежать его общества. Что ж, пожалуй, в Шерлоке не умерло в конвульсиях еще в детстве не только сострадание, но даже и чувство такта. Он остался с родителями, но о Джоне больше не заговаривал. Впрочем, необходимости в этом не имелось — стоило супругам Холмс вернуться из клиники после очередного визита, как на него выливалась информация со всеми подробностями. Однако, когда примерно через неделю родители вернулись из больницы позже обычного (мать — заплаканная, отец — с раскрасневшимся от гнева лицом), Шерлок понял, что в этом случае информации будет в разы больше. — Ты!!! — отец схватил сына за плечи и затряс, как тряпичную куклу. — Как ты мог?! Тебя же просили! Что ты наделал?! Так он не злился никогда. Поэтому Шерлок покорно позволял себя трясти (не больно ведь, на самом-то деле), хотя, несмотря на свое внешне хрупкое телосложение, играючи мог вырваться из захвата. Хм, вывод здесь напрашивался только один. — Зачем, о Господи, зачем ты ему рассказал? — мама смахнула слезу. — Это не я. Голос звучал спокойно, хотя сердце забилось, как ополоумевший мотылек у освещенного окна. — Не смей врать! — Это не я, — повторил Шерлок. — Вы же знаете, я даже в больницу не ездил. — Но ведь… — Послушайте, — он почти насильно усадил родителей на диван. — Это был не я, понятно? Он не мог узнать этого от меня. — Но как же… Отец, похоже, не верил. Мать выглядела ошарашенной. — Вы можете просто рассказать мне, что случилось, а истерику устроить потом? — Шерлок! — Пожалуйста. И родители его услышали. Несмотря на эмоции, несмотря на слезы и полную неразбериху в голове, они понимали: их младший никогда не опустится до банального вранья. Когда они вошли в палату, у Джона были покрасневшие глаза. Он смотрел в сторону, а на вопросы отвечал вяло и односложно. И лишь через полчаса в ответ на простое мамино «Милый, что-нибудь случилось?» Джон спросил. Ох, если бы Холмсы знали… вот только их синхронное «Это Шерлок рассказал?» решило все. Джон не устроил истерики и даже не стал забрасывать их вопросами о своем далеком прошлом, а лишь отвернулся к стене, пробормотав «Я устал. Поговорим позже, ладно?» И все. Ничего больше вытянуть из него сегодня не удалось. Ни мамины слезы, ни отцовские увещевания не помогали. Да, в этом весь Джон. Переварить, разжевать свою боль. До зубовного скрежета, да так, чтобы никто не смел жалеть и сочувственно гладить по головке… — Медсестра. — Что? — Я говорю, медсестра, — повторил Шерлок. — Та, что вылила на меня кофе, помните? Все время вертелась рядом. — Но ведь… — Ха, подумаешь, — он закатил глаза. — Конечно, это не ее дело. Но… больше некому. Логика. Интеллектом не блещет. Видимо, не могла не поучаствовать в развернувшейся драме. Раскрыть, так сказать, несчастному глаза на правду. Родители затихли, переваривая услышанное. — Дрянь! — выдала, наконец, мама. Шерлок удивленно поднял брови. Он никогда в жизни не слышал, чтобы мама ругалась. — Овца! А вот это уже было просто смешно. Смешно и наивно. Он бы захохотал, если бы это было хоть как-то уместно (и безопасно, да) в атмосфере родительской истерии. — Ее уволят, — скрипя зубами, прошептал отец. — Я добьюсь… — Да какая теперь разница, дорогой? — обреченно вздохнула мама. — Что же делать-то теперь? А Шерлок молча откинулся на спинку дивана. Сейчас ему определенно хотелось послать идиотке цветы.