Солнце почти не грело

Было темно и тихо. Так тихо, будто уши заложило ватой. И был Джон. Только Джон. Здесь Джону не нужны были объяснения и мораль. Здесь ему нужен был Шерлок. Только Шерлок. И вот вроде бы и хотелось сказать ему хоть что-нибудь, но Шерлок понимал — нельзя. Здесь мир вертелся по другим законам. Здесь не говорят, а стоит сказать хоть слово — все исчезнет, утечет песком сквозь пальцы, превратится в груду черепков и только. Когда Джон целовал его, исчезало даже ощущение времени и пространства. Он был так близко, был такой… его…, но все же Шерлок вцеплялся в него и прижимался всем телом, надеясь вплавиться в его кожу, ненавидя любое, даже самое мизерное, расстояние между ними. Когда Джон целовал его, перед глазами мелькали цветные всполохи, но здесь глаза можно было спокойно закрыть, не опасаясь, что стоит разорвать зрительный контакт — и Джон сбежит. Он не мог сбежать хотя бы потому, что бежать было некуда. Шаг назад — и пустота. Когда Джон целовал его, то не закрывал глаза. Шерлок чувствовал его обжигающий взгляд даже сквозь плотно сжатые веки. Джон хотел видеть его и смотрел, смотрел… так смотрят, когда терять нечего, а найти что-то главное можно легко и быстро. Губы, горячие и требовательные, впивались почти без нежности, жадно и откровенно. «Хочухочухочу… моймоймой…» — мелькало в голове у Шерлока, когда он спускался губами по подбородку, лихорадочно выцеловывал причудливые узоры, тянулся к беззащитному горлу, слегка прихватывал кожу зубами…, а Джон позволял. И — Шерлок знал это наверняка — позволил бы много больше, если бы не… …сначала соленое на языке. Провести ладонью по губам — красное. Когда он переводил взгляд на Джона, то видел, что вся его шея залита этим же красным. Но ведь это невозможно! Никак! Нельзя нанести кому-то смертельную рану, только лишь прикоснувшись. Он подхватывал Джона, когда тот начинал оседать на землю, пытался пережать рану рукой. Надо было бы позвать на помощь, но он просто забывал, как говорить. Невысказанное вырывалось изо рта лишь облачками белого пара, и было тихо, оглушающе тихо… Шерлок просыпался с мерзким чувством и раздраем в голове. Этот сон в разных своих вариациях повторялся за истекшие две недели уже в третий раз. Хотелось от души выругаться. И отчего коварное подсознание подбрасывает ему подобное? Был ли он взволнован? Да, пожалуй; нельзя же оставаться невозмутимым, когда вокруг тебя все это. Но все же желания заламывать руки, рыдать в подушку или бесконечно рефлексировать, пуская слюни, у Шерлока не возникало. Все было, в принципе, в порядке. Все было в пределах нормы. Джона за все это время он так и не навестил. У Шерлока дела. Много разных дел. К тому же, информации о его состоянии, как физическом, так и душевном, Шерлок получал с избытком, пусть и пропущенную сквозь призму родительского восприятия. Джон шел на поправку, надеялся выписаться через неделю-полторы. Останется пара не слишком заметных шрамов, говорила мама, но они ведь украшают мужчину, милый, не так ли? А вот в ситуации с внезапно раскрывшейся правдой дело обстояло иначе. Там нельзя было назвать точной даты, когда все утрясется, когда утихнет буря. Хотя сказать «буря» в случае с Джоном значило бы покривить душой, поскольку тот воспринял имеющееся положение вещей на удивление мудро (да-да, мудро, даже по мнению младшего Холмса). Разговаривая с родителями на следующий день, Джон не обвинил их ни в чем, а лишь долго расспрашивал о той, другой, жизни, которая стала невозможной после аварии двадцать три года назад. Он не изъявил скоропалительного желания взять фамилию своих настоящих родителей или изменить пару закорючек в документах семьи Холмс. Он, не спотыкаясь на словах, по-прежнему называл миссис Холмс матерью, а мистера Холмса — отцом. Но это не значило, что его мир не перевернулся. А еще он ни разу не позвонил Шерлоку. Впрочем, сам Шерлок чего-то подобного и ожидал. А кто говорил, что на этом все закончится? Вот только… времени всегда слишком мало, Джон, ты понимаешь? Можешь искать себя, сколько тебе заблагорассудится, но вот забывать меня не смей, ясно? Иначе тебе же будет хуже, поверь. А голову Шерлок пока может занять и чем-нибудь другим. Например, сегодня вечером, пока родители будут на каком-то там званом ужине, можно будет даже не у себя в комнате, а на более пригодной для этого кухне попробовать получить чистый сероводород (плевое дело, если подумать, вот только его реактивы на сегодняшний день оставляли желать лучшего). Он уже успел принести своего Киппа из комнаты, когда услышал, как хлопнула входная дверь. Под окном стоял сверкающий тонированный Ягуар. Хм. — Что, решил похвастаться новой машиной? — он вышел в гостиную, неприязненно уставившись на старшего брата. Автомобиль с шофером Майкрофту выделили достаточно давно, но вот этот был совершенно новым, будто только что из автосалона. Хотя, справедливости ради следует отметить, что хвалиться новыми игрушками у брата было не в привычке. — Это и мой дом вообще-то. — Оу, правда? Майкрофт, как и всегда, был отвратительно, просто до тошноты спокоен. — Я беспокоюсь за мамулю. — Три недели назад надо было беспокоиться. — Не хотел бросаться в пекло. Хотелось ему врезать. Очень хотелось. — Ну и чего же ты заявился сейчас, когда «мамули» даже дома нет? И не вздумай врать, что ты с твоей космической всеосведомленностью был не в курсе. — Не заваришь мне чаю? — предложил Майкрофт, с улыбкой наблюдая, как младший фыркает от возмущения. — Я беспокоюсь и за тебя. — Вот как? Беспокоишься? Чего же ты врал мне всю жизнь? — Я врал, — он вздохнул. — Потому что я умею врать. А еще меня просили родители. В этом Майкрофт был прав, увы. Родителей он любил. А вот Джона, похоже, не очень. — Почему ты не приехал тогда? Собственный голос казался даже не злым. Усталым. — У меня были дела. — Это я уже слышал. — А что ты хочешь услышать сейчас? — он опустился в кресло. — Во мне не было необходимости. — Ты… — Говорить банальности вроде «все будет хорошо» или «все образуется» я не люблю. К тому же, в той палате лежал не ты. — Какая… — Разница огромная. Есть семья, мой мальчик, а есть не-семья. — Но ты называл его братом. — И буду называть, если он захочет. Конечно, я к нему привязан, не думай. Но я действительно был занят. Шерлок сжал кулаки. К черту. Нужно обсудить главное. — Оставим твои извращенные представления о семейных ценностях. Зачем ты ему сказал? Майкрофт снова улыбнулся. — Я не говорил. — Без тебя не обошлось. — Ты неверно формулируешь. Сказал ему не я. Я бы никогда этого не сделал. — Он звонил тебе? Брат кивнул. — Почему тебе? — О Боже, Шерлок, — Майкрофт, глухо застонав, потер висок. — Когда ты думаешь о нем, твой IQ стремительно летит вниз. Да еще и с удвоенным ускорением. Шерлок отвернулся к окну. Брат был прав. И это дико бесило. Нет, он не кривил душой, когда сказал родителям, что Джону проболталась медсестра. Все так. Но Джон, искренне считающий себя частью их семьи, не смог бы вот так просто взять и поверить криворукой идиотке, которая, наверняка, поведала ему «страшную тайну» с торжествующим блеском в глазах. Он всегда верил родным. Да и поверить в такое… Но мелкий червячок подозрения все же закрался в его мысли. Сколько он выдержал? День? Два? И тогда он позвонил Майкрофту. Почему Майкрофту? Да тут, и правда, все очевидно: к родителям с такими подозрениями не сунешься, Шерлок мог не знать и сам, а вот Майкрофт… Майкрофт — достаточно надежный источник информации. Вот только… — Почему ты не солгал? Тебе ведь ничего не стоило. Брат молча посмотрел в его глаза, чуть склонив голову к плечу. Да какое там «посмотрел»? Уставился так, что стало почти неловко. Почти. — Он только спросил, правда ли, что мы не родные. Я лишь сказал, что увидел его впервые, когда мне было семь. Все. — Почему ты не солгал? — с нажимом повторил Шерлок. Майкрофт беззаботно пожал плечами. — А ты не рад?