Тигрица из обсидиана

Ког­да я осоз­на­ла се­бя сно­ва, бы­ло ти­хо. Неверо­ят­но ти­хо. Нас­толь­ко, что ти­шина чуть ли не зве­нела. А еще бы­ло тем­но. Но тем­но­та не бы­ла неп­ри­ят­ной. Она буд­то бы пря­тала от че­го-то. А еще по­чему-то бы­ло ощу­щение, что я под во­дой. Хо­тя ды­шать было не труд­но. Стоп. Нет. Мне во­об­ще не нуж­но бы­ло ды­шать. И тут я почти на­чала па­никовать. Ког­да я по­пыта­лась от­крыть гла­за, ни­чего не выш­ло. То есть сов­сем ни­чего. Я уже начала бы­ло пы­тать­ся кри­чать, как по­чувство­вала, что не од­на. Ря­дом со мной было что-то еще. Су­дя по все­му, жи­вое. И оно тол­ка­лось. Не знаю, по­чему, но мне не пон­ра­вилось. А то как же, ме­ня тол­ка­ют, а я не дол­жна? И то­же ста­ла тол­кать­ся. Со­вер­шенно вне­зап­но во­да, ес­ли это бы­ла во­да, а не что-то дру­гое, на­чала ис­че­зать. И мне по­надо­бит­ся воз­дух. По­том я по­чувство­вала, что ос­та­лась од­на. И ста­ла бры­кать­ся еще силь­нее. Вдруг ть­ма ис­чезла. Я смог­ла ви­деть. Ме­ня дер­жал ка­кой-то ве­ро­ят­но врач. И он был ка­ком-то до неп­ри­личия гро­мад­ным. Оказалось, что там, ку­да я по­пала, бы­ло не­во­об­ра­зимо хо­лод­но. Моя ко­жа покрылась му­раш­ка­ми и я да­же не мог­ла хоть как-ли­бо по­шеве­лить­ся что­бы прогнать это мер­зкое ощу­щение. В этот мо­мент у ме­ня в го­лове что-то щелкну­ло. Я слов­но оч­ну­лась от наваждения. Вспом­ни­ла. И по­няла. Что не да­лее как пол ча­са на­зад ве­ла очень увлекательную почти бе­седу ― пос­ре­ди поля с асфоделя­ми, за сто­лом, по­пивая чаек с медом и мя­той ― с не ме­нее интересным челове­ком. Ес­ли то во­об­ще человек был. Муж­чи­на выг­ля­дел пря­мо как Шляп­ник из моей любимой ис­то­рии, только еще и маску носил. В клеточку почему-то. И был та­ким же бе­зум­ным на вид. А еще ча­сом ра­нее я уснула беспробудным сном в сне­гу, буд­то под пуховым оде­ялом, под зву­чание скрипки, до­носив­ше­еся из ок­на на вто­ром эта­же. Я пом­ни­ла, что твердил будто в трансе тот пусть-будет-че­ловек. - Больше не один. Невозможно. Больше не... Он еще что-то ска­зал когда я почти уснула, ве­ро­ят­но наз­вал меня ка­ким-то име­нем, но, увы, я не расслышала ка­ким, так как в тот же миг ста­ла про­вали­вать­ся ку­да-то вниз. А очнулась уже яв­но в ма­терин­ском ут­ро­бе. Нет, ну прав­да. Тот Не­до-Шляп­ник яв­но пароди­ровал мис­те­ра Кер­ролла. И тут у ме­ня на­чала на­бирать обо­роты настоящая жен­ская ис­те­рика. Ну, я думаю, что женские истерики должны такими быть. То есть с кри­ками, уп­ре­ками, бить­ем по­суды, тре­хэтаж­ным матом и об­ви­нени­ями в сто­рону оби­дев­ше­го муж­чи­ны. Но поскольку оби­дев­ше­го ме­ня муж­чи­ны рядом не бы­ло, по­суду бить я была не в состо­янии ― ко­неч­но, новорожденный младенец же ―, а го­ворить тем бо­лее не уме­ла, то мне ос­та­валось сделать толь­ко то, на что я бы­ла спо­соб­на на тот мо­мент. И я взре­вела ра­неным ма­мон­том. По край­ней ме­ре мне так ка­залось. Вмес­те с мо­им по хо­ду пла­чем, на­вали­лось мно­жес­тво зву­ков. Слов­но бе­руши вы­нули. Кто-то что-то кри­чал на смут­но зна­комом мне язы­ке, вро­де бы италь­ян­ском. Тот самый гро­мад­ный врач за­гово­рил с ка­ким-то мрач­ным, но до­воль­но прив­ле­катель­ным муж­чи­ной. Го­вори­ли о ка­ких-то двойняшках, счас­тли­вых ма­терях и име­нах, ко­торые на­до этим са­мым двой­няш­ках дать. Я все еще не мог­ла ус­по­ко­ить­ся. Ме­ня по­ложи­ли на что-то мяг­кое и явственно теп­лое, вниз ли­цом. Что-то упругое. Ве­ро­ят­но грудь мо­ей ма­тери. И, сле­дуя древ­ним ин­стинктам всех в ми­ре младен­цев, я на­чала впер­вые в жиз­ни кушать. Бы­ло до­воль­но вкус­но. Или, возможно, мо­ему но­ворож­денно­му моз­гу прос­то не с чем бы­ло срав­ни­вать. Не знаю, как те­перь бу­дет ра­ботать моё вос­при­ятие дей­стви­тель­нос­ти. Ма­ма на­чала ме­ня гладить по го­лове, где я по­чувс­тво­вала свои во­лосы, и что-то при­гова­ривать, видимо, пы­та­ясь ус­по­ко­ить. Моя пра­вая ру­ка, воль­но бро­див­шая, су­дя по все­му пы­тав­ша­яся най­ти неч­то од­но ей ве­домое, вдруг нат­кну­лась на что-то. Которое то­же бы­ло по­хоже на ищу­щую что-то ру­ку, толь­ко чу­жую. То­же невероятно ма­лень­кую. Ви­димо от шо­ка я не сра­зу со­об­ра­зила, чья это ру­ка. А по­том до ме­ня дош­ло, что только од­но­му в ми­ре че­лове­ку мо­жет принад­ле­жать та­кая ру­ка, в та­кое вре­мя, в та­ком мес­те. То тол­кавше­еся в ут­ро­бе нечто, как ока­залось, бы­ло мо­им близнецом. Я на ав­то­мате схва­тила ла­донь. А в от­вет мои паль­цы то­же сжа­ли. На пе­рифе­рии мо­его засыпающего уже созна­ния уло­вила го­лос то­го мрач­но­го красиво­го му­жика, пред­по­ложи­тель­но отца: — С днем рож­де­ния, Зан­зас и Ас­тарта Скайри­ни. Зна­чит, мо­его стар­ше­го бра­та-близ­не­ца зовут Зан­зас. А ме­ня — Ас­тарта. Тог­да ме­ня смо­рил сон. Я вко­нец успокоилась. А моя дет­ская руч­ка сжи­мала дет­скую руч­ку Зан­за­са. И я, спус­тя столь­ко лет, на­конец сог­ре­лась. *** Над Ита­ли­ей за­нимал­ся рас­свет. На ули­цах в клум­бах, и цве­точ­ных кад­ках на подоконни­ках до­мов цве­ли жел­тые анютины глаз­ки. По гряз­ным ули­цам неб­ла­гопо­луч­но­го района Па­лер­мо где-то на Си­цилии, чью тишину пре­рыва­ли лишь бес­стыд­ные сто­ны прос­ти­туток да зву­ки по­бо­ев тех же са­мых прос­ти­туток (Здесь со­баки не ла­яли и ко­ты не мя­ука­ли. Да и не­кому бы­ло ла­ять и мя­укать. Здесь не бы­ло жи­вот­ных. В не­бе над этим мес­том да­же пти­цы брез­го­вали пролетать.), бе­жали, спо­тыка­ясь и держась за ру­ки, два де­вяти­лет­них ребенка. Маль­чик и де­воч­ка. Не­веро­ят­но похожих друг на дру­га. И не муд­ре­но. Близне­цы ведь. Маль­чи­ка зва­ли Зан­зас. Маль­чик был крупным, ши­рокоп­ле­чим (нас­коль­ко это вооб­ще бы­ло воз­можно для ре­бен­ка его возраста), смуг­лым, чер­но­воло­сым, карегла­зым, с из­редка в по­рыве гне­ва проскаль­зы­ва­ющи­ми по зрач­ку крас­ны­ми искра­ми кре­пышем. Мог в слу­чае че­го и промеж глаз дать сверс­тни­кам, и меж­ду ног тем дя­день­кам, ко­му рос­том был по пояс и у ко­торых хоть тень неблагожелатель­ной мыс­ли по от­но­шению к его сес­тре в гла­зах по­яв­ля­лась. О­оо. Да. Сес­тру он лю­бил. Так, как не любил ни­кого. Да и не­кого бы­ло боль­ше лю­бить. Не пь­яни­цу-мать же, ко­торая вспомина­ла о сво­их де­тях толь­ко в ред­кие мо­мен­ты прот­резве­ния, и во­об­ще у ме­ня бо­лит го­лова, дай­те вы­пить ста­кан во­ды и таб­летку ас­пи­рина, неб­ла­годар­ные тва­ри. Не от­ца же, ко­торо­го он во­об­ще никог­да не ви­дел и как от­ца не воспринимал. А пос­коль­ку Зан­зас был италь­ян­цем до мозга кос­тей, то всю свою не­объ­ят­ную южную лю­бовь вы­ливал на единс­твен­но­го че­лове­ка, ко­торо­го мог бы наз­вать дорогим. На свою млад­шую сестру-близнеца. Ми­лую-пре­милую Ас­тарту. Она бы­ла ма­лень­кой ми­лень­кой де­воч­кой, с белыми, как январский снег в Альпах, вьющи­мися во­лоса­ми до ло­паток и непонятно­го цве­та гла­зами. Они горели магмой, а в моменты искренней ярости становились темнейшим аметистом и тогда почти не было видно зрачка. Она бы­ла похожа на ан­ге­лоч­ка, мог­ла быть та­кой - на­ив­ной и невин­ной сколь­ко угод­но времени, но… В об­щем, ког­да Зан­зас поп­ро­сил сос­тро­ить та­кое ли­цо пе­ред их ма­терью, что­бы что-то поп­ро­сить, он уже не пом­нил, что именно, вот во что эта прось­ба вы­лилась: — Блин, Зан­зас, ты не пред­став­ля­ешь, че­го мне это сто­ит, и ка­кую пси­холо­гичес­кую трав­му это на­несет на­шей ма­ман, ес­ли она это уви­дит. — И что бу­дет, ес­ли ко всем про­чим травмам у нее по­явит­ся пси­холо­гичес­кая? Ког­да Зан­зас за­дал Ас­тарте этот воп­рос, она ос­та­нови­лась (до­ма они толь­ко ночевали, по­это­му боль­шую часть дня проводи­ли в пе­ших ис­сле­дова­ни­ях окружающе­го пространс­тва), по­вер­нула к не­му го­лову, нак­ло­нила ее как со­ва, припод­ня­ла бровь в не­мом изум­ле­нии от его умс­твен­ных способностей, пос­мотре­ла как на душевноболь­но­го и мол­ви­ла: — Она заг­ре­мит в пси­хуш­ку, ее ли­шат родитель­ских прав, мы с то­бой по­падем в при­ют, и да­леко не факт, что в один. И впол­не воз­можно, что там бу­дет еще ху­же, чем сей­час. Ты же не хо­чешь в при­ют, Занзас? Он тог­да за­мотал го­ловой, ду­мая, прав­да ли его сес­тра нас­толь­ко... такая. И толь­ко нам­но­го поз­же по­нял, что она всег­да очень ста­ралась дер­жать мас­ку. Да­же пе­ред ним. Эта­кая не­зави­симая с през­ри­тель­ным взглядом на ве­щи и ле­дяным сер­дцем принцесса. Тог­да он еще не знал, что сестрич­ка боялась од­нажды прос­нуть­ся одной, боялась, что од­нажды уви­дит его хлад­ный труп где-ни­будь в под­вор­тне, боялась, до дро­жи в ко­лен­ках бо­ялась-боялась-боялась, что од­нажды глу­пый брат не выдер­жит, сор­вется и в по­рыве гнева надела­ет ка­ких-ни­будь глу­пос­тей.   В об­щем сей­час они убе­гали. От очень неприят­ных лич­ностей. Ко­торым совершенно слу­чай­но вста­ли кость­ми поперек гор­ла. То есть они са­ми не сов­сем по­нима­ли, что сде­лали не так. Но, тем не ме­нее, тем боль­шим злым дя­день­кам совершенно не пон­ра­вилось, что двое малень­ких де­тей ну вот сов­сем со­вер­шенно слу­чай­но заб­ре­ли на заб­ро­шен­ный склад на ок­ра­ине и так не­боль­шо­го рай­она, где они про­вора­чива­ли свои сом­ни­тель­ные делишки. Са­мо со­бой Зан­зас и Ас­тарта ока­зались там не слу­чай­но. А вов­се да­же спе­ци­аль­но. Ну, то есть не сов­сем уж прям спе­ци­аль­но. Просто с ка­кого-то пе­репу­гу Ас­тарта решила, что ес­ли они с бра­тиком пой­дут туда се­год­ня, то слу­чит­ся что-то, благодаря че­му их жизнь из­ме­нит­ся в кон­це кон­цов в луч­шую сто­рону. Они убе­гали уже ми­нут пят­надцать, и за ними гна­лись и пе­ри­оди­чес­ки стре­ляли тоже ми­нут пят­надцать, ког­да де­ти врезались в ко­го-то. Ког­да они под­ня­ли взгляд, то увидели стран­но­го муж­чи­ну в воз­расте «не стар­ше чем 25», светловолосого, голубогла­зого, в чер­ном де­ловом кос­тю­ме, в нак­рахма­лен­ной рубашке, бе­лиз­на которой бук­валь­но резала глаз в тем­но­те гряз­но­го пе­ре­ул­ка. Прес­ле­дова­тели ку­да-то бла­гопо­луч­но исчезли. Или им по­мог­ли ис­чезнуть, по­дума­ла Ас­тарта, и, по­ка муж­ская половина под­во­рот­ни не ус­пе­ла опом­нится, или намерен­но сде­лав вид, что так и на­до, тем са­мым пре­дос­тавляя ей сло­во, спросила сво­им звон­ким го­лосом: ― Ма­фи­ози? На нее ус­та­вились оди­нако­во удив­ленные две па­ры раз­ноцвет­ных глаз. *** Савада Иемицу был мафиози. Сколько он себя помнил, он всегда варился в самом сердце всего этого дерьма - Вонголе. Ему с детства говорили, что он потомок Примо Вонголы. Кто такой этот Примо он не знал, ему никто так и не объяснил, но уже тогда во времена своего наивного детства заметил, что все окружающие его люди, то есть такие же мафиози, как и из него скоро вырастет, как-то ненормально к этому самому Примо, тому самому предку, относятся. Взрослые чуть ли не молились на этого Примо, но и воздерживались от столь явного поклонения только потому что были католиками, и "не сотвори себе кумира" было черным по белому в Библии написано. Много позже он узнал-таки кем был первый босс семьи, и удивлялся почему ему об этом прямым текстом не сказали. Савада Иемицу был мафиози. А поэтому во всякую неподтвержденную чушь не верил. По этой причине, когда началась его непосредственная профессиональная учеба и ему рассказали о какой-то мифической Интуиции Вонголы, которая по наследству от первого босса передавалась, он только скептически выгнул бровь, выражая тем самым всю степень своего негодования по поводу всей этой фигни, которая его окружает. Правда в ситуациях, близких к летальным, у него в голове нет-нет да слышался чей-то невнятный голос предупреждающий об опасности. Пару раз это спасло ему жизнь и Иемицу невольно перестал относить эту часть себя к недоказуемой необремененной смыслом фигне. Интуиция Вонголы в мироощущении Савады заняла место где-то между инстинктом самосохранения и рефлексами и он забыл о ней лет в тринадцать до поры до времени. Первые признаки тревоги стали появляться когда ему говорили, что у всех боссов Первой семьи была Гипер-интуиция Вонголы. Савада Иемицу всегда был хорошим мальчиком и прилежно учился, поэтому сильно удивился такой откровенной чуши. Еще он достаточно хорошо знал свою родословную и мог с уверенностью сказать, что потомки Савады Иэясу, как назвал себя Джотто Вонгола после побега в Японию, никогда не пересекались браками с потомками Риккардо, устроившим переворот, которые впоследствии занимали роль главы семьи. Когда Иемицу спросил откуда тогда у них эта пресловутая Гипер-интуиция, внятного ответа так и не получил. В следующий раз это произошло лет в девятнадцать, когда последовательно умерли три сына Ноно. Ага. Иемицу был знаком с ними. Это были три здоровенных лба возрастом двадцать пять, двадцать восемь и тридцать три. Энрико, Фредерико и Массимо соответственно. Все трое были красивыми, умными, матерыми и до сих пор не имели наследников ввиду явно какого-то недоразумения. Когда Иемицу заявил, что здесь явно какая-то подстава и предложил провести расследование, на него только посмотрели снисходительно и проигнорировали. Смерть наследников записали в несчастные случаи, дело спустили на тормозах, а ему прямо запретили в это вмешиваться и продолжать что-то искать. В третий раз подобное чувство возникло, когда Иемицу было двадцать три во время операции по перехвату какой-то контрабандной дряни в каком-то Богом забытом районе Палермо. Все в самого начала пошло не так. Сначала контрабандистов не оказалось на предполагаемом месте встречи. Где-то недалеко от того склада слышались выстрелы, а потом, петляя по улочкам в качестве приманки, Иемицу натолкнулся на двух очень странных детей. ― Мафиози?― с искреннейшим интересом спросила маленький ангел во плоти. ― С че­го ты взя­ла де­воч­ка, что я ма­фи­ози? ― спра­шива­ет муж­чи­на, в ду­ше ис­крен­не недо­уме­вая, как этот ре­бенок при­шел к таким вы­водам, и от­ку­да у этой па­роч­ки такое мощ­ное пла­мя и по­чему он их не чувство­вал рань­ше. ― Сень­ор, не смот­ри­те на ме­ня, как на восьмое чу­до све­та, по­жалуй­ста. Нет в моей эру­диции ни­чего та­кого не­обыч­но­го. Это вас ви­деть в та­ком мес­те ― не­обыч­но, ― она прер­ва­лась на се­кун­ду, на­бирая в грудь по­боль­ше воз­ду­ха и за­бав­но зак­ла­дывая руки за спи­ну, при этом нак­ло­ня­ясь чуть вперед так, что ее длин­ные белые как высокогорные вершины во­лосы свешивались с ху­день­ких и ка­жущи­хся такими хруп­кими плеч.― В та­ких пижонских кос­тю­мах хо­дят толь­ко банкиры, по­лити­ки, ис­панцы, кил­ле­ры и ма­фи­ози. Бан­ков что­бы здесь бы­ли бан­ки­ры в этом не­сом­ненно ми­лом мес­те нет, как и ка­ких-ли­бо го­сударс­твен­ных уче­реж­де­ний. Мы в Ита­лии. Уби­вать здесь не­кого. А тре­мя по­воро­тами вниз и на­лево, в квар­ти­ре на пос­леднем эта­же жи­вет дед Ар­мандо, и о том, что он ма­фи­ози не зна­ют раз­ве что грудные мла­ден­цы, ко­торых здесь то­же нет. И ли­бо я пра­ва, ли­бо у ме­ня с бра­том и те­ми жму­рика­ми, что за на­ми гна­лись, группо­вая гал­лю­цина­ция и вы, сень­ор, нам пос­то при­виде­лись и я сей­час разговариваю с воз­ду­хом. Прав­да я не совсем пред­став­ляю как мож­но вре­зать­ся в пус­тое мес­то, что несомненно произошло минутами двумя ранее. Муж­чи­на об­легчен­но вы­дох­нул. Ни­чего они на са­мом де­ле не зна­ют. Но де­воч­ка продолжи­ла: ― Ну, а еще в вас кар­ман вы­пира­ет. Магазином от пис­то­лета. И ве­ет от вас как-то не­обыч­но. Вы буд­то го­рите. Че­ловек в кос­тю­ме вздрог­нул и не­веря­ще уста­вил­ся на сто­яще­го пе­ред ним ре­бен­ка, так по­хоже­го рань­ше на ми­лого ан­ге­лоч­ка. ― Как дед, как брат, как я. Спо­кой­ствие распростра­ня­ете. Вы как за­кат. Оран­же­вый та­кой. Зна­ете, цве­том по­хож на бальзамин. Такой же блед­ный и тус­клый. Не­еет. Не ре­бенок. ― про­тянул чей-то го­лос на зад­ворках соз­на­ния. ― А дед ― ли­вень. Толь­ко го­лубой ка­кой-то. Как ги­бис­кус. А брат как рас­свет летом. Такой же баг­ро­вый. Как ма­ки. Или тигровые ли­лии. ― Что? ― мыс­ли в го­лове муж­чи­ны нес­лись га­лопом. ― Обыч­ные лю­ди не дол­жны ничего знать о пла­мени. Кто вам рас­ска­зал? ― ли­хора­доч­но вос­клик­нул он. А в том, что эта де­воч­ка зна­ет о чем го­ворит сом­не­вать­ся не бы­ло по­вода. Слиш­ком уж она уве­рен­но го­вори­ла. Пе­ревел взгляд на маль­чи­ка и вздрог­нул еще раз. Ре­бенок смот­рел на не­го отстраненно-нас­мешли­во. С са­мым вежливым ин­те­ресом ка­ким толь­ко мог­ло отоб­ра­зить его ли­цо. Буд­то раз­ду­мывая, оста­новить ли речь сес­тры или по­дож­дать ког­да та за­кон­чит. Су­дя по­тому, что девочка че­рез се­кун­ду про­дол­жи­ла, как ни в чем не бы­вало, то дос­лу­шать. Сно­ва пе­ревел взгляд на де­воч­ку. И побелел от ужа­са. Что-то в ней как-то неумо­лимо из­ме­нилось, зас­та­вив бы­вало­го убий­цу дро­жать в пер­во­быт­ном стра­хе. Зрачки ее глаз вы­тяну­лись в ще­лоч­ки, а сами гла­за рас­ши­рились и зас­ве­тились каким-то по­тус­то­рон­ним све­том. Она улыбну­лась, так как и дол­жны улы­бать­ся де­ти ее воз­раста при встре­че с незнакомцем ― по-доб­рому, искренне и несколь­ко растерянно. Но в сле­ду­ющее же мгно­вение эта свет­лая улыб­ка превратилась в кро­вожад­ный ос­кал голодно­го хищ­ни­ка, на­конец на­шед­ше­го дол­гождан­ную до­бычу. От дев­чонки отчетли­во ве­яло уг­ро­зой ма­теро­го убий­цы. За­думы­вать­ся о том, от­ку­да у девятилетней ма­ляв­ки та­кой опыт бы­ло страш­но. ― А я го­рю ог­нем цве­та гли­циний. ― она начала рас­простра­нять ог­ромное количество пла­мени Об­ла­ка вок­руг се­бя, не проявляя его, впрочем, в физическом диапазоне: оно за­пол­ни­ло весь пе­ре­улок в ко­тором они сто­яли, но ни­чего не загорелось, и да­же воз­дух ос­тался прежней тем­пе­рату­ры. От дав­ле­ния чу­жого ат­ри­бута ощу­тимо за­ныли вис­ки. Ру­ка непро­из­воль­но дер­ну­лась к ко­буре с пистолетом. Потрясающий кон­троль, и в таком возрасте, вос­хи­тил­ся че­ловек в кос­тю­ме. Вдруг ме­лочь на­чала фо­нить жаждой кро­ви. ― Ну за­чем вы дер­ну­лись, а? Вы же мо­жете уме­реть пря­мо сейчас. Не вол­нуй­тесь так. Кто вы? ― Ус­по­кой­ся. ― впер­вые по­дал го­лос мальчик. Го­лос его был неуместно флегматичным, глу­боким и на­поми­нал урчание объ­ев­ше­гося ль­ва. Что удивительно, де­воч­ка его пос­лу­шалась и уб­ра­ла свое пла­мя на­зад, пе­рес­та­ла походить на мань­яка. Но все рав­но гнев­но зыр­ка­ла на объ­ек­та сво­ей ти­рады исподлобья. Ды­шать ста­ло ощу­тимо лег­че. Она пос­мотре­ла на бра­та как-то оби­жен­но, хмык­ну­ла, на­супи­лась, сло­жив ру­ки на груди и очень ми­ло на­дув ще­ки, и от­верну­лась, сразу став похожей на обычную непримечательную, хоть и очень красивую девочку. Слишком обычную. Будто напоказ. ― Пред­став­тесь по­жалуй­ста. Не тронет она вас. Савада Иемицу был мафиози и отчетливо ощущал Смерть. Поэтому даже почти не удивился, когда осознал, что два стоящих перед ним ребенка могут уничтожить мир и даже этого не заметить. Костлявая госпожа будто шлейфом шла за этими детьми. *** На поле асфоделей наконец перестал слышаться душераздирающий скрип Вселенной. Все наконец-то стало более менее упорядоченным. Часы начали свой обратный отсчет. Этот осколок Мира начал готовиться к своей гибели. *** Alea jacta est!