Все тропы сходятся на вершине

Она ложится в постель почти сразу, как возвращается, даже если еще слишком рано для сна. Руки болят от работы, ноги саднит после дня в новых туфлях, голова под завязку забита дурацкими мыслями о случившемся. Или о том, что могло случиться, не зайди на чердак Мистик. Джин снова переворачивается на другую сторону, обхватывая уже горячую подушку ладонью. Изнасиловал бы он ее? Или избил? Или вышвырнул бы из комнаты? Или все сразу? Она не хочет знать, но пытливый ум продолжает искать ответ, приводя доводы на каждый из возможных вариантов. Правда, исход в голову приходит только один, и Джин опять ворочается. Уснуть у нее получается разве что через пару часов, когда постель едва ли не дымится от ее перекатывания туда-сюда. Сон приходит медленно, заставляя Джин замереть на месте, чтобы он наконец окутал ее и заставил проклятый разум заткнуться хоть на пару часов. И чтобы никакого Уоррена, никаких крыльев, никаких воспоминаний об Апокалипсисе и огне, которым она испепелила его плоть. Что угодно, но только не это снова. Подсознание Джин к ней немилосердно – вот сожженное Скоттом огромное дерево в школьном саду, которое так любит Профессор, вот Уоррен сидит на одной из огромный ветвей, вот куча книг на траве под ним, которыми зачитывается Джин после учебы. Девушка поднимает голову, рассматривая беззаботно болтающего ногами Ангела, и окидывает взглядом его отросшие крылья. Она никогда не видела их прежде (железные хоть и выглядели внушительнее, но скорее нагоняли страху, чем вызывали восторг), и потому они кажутся ей неправдоподобно большими. Как он вообще на спину не падает? Размах же метра четыре, наверно. Уоррен смотрит на нее с высоты с ухмылкой, но она не злобная, как обычно, а как у задиристого соседского мальчишки, которому нравится дразнить понравившуюся девочку. Голубые глаза смотрят прямо, а не исподлобья или надменно свысока. Это так на него непохоже, что Джин не может оторвать взгляда от удивительно красивого белого лица. Судя по его выражению, Уоррену это нравится. - Да-да, ты уже говорила, что с меня только картины рисовать,- хохочет он в полный голос, опираясь о могучую ветвь ладонями и продолжая болтать ногами. Кстати, на нем джинсы, а не привычные кожаные штаны. Хотя косуха на месте. Джин морщит лоб, пытаясь вспомнить, когда это она могла сказать ему что-то подобное, но махает на это рукой и идет к дереву, садясь у его корней и подбирая одну из своих книг. Дейл Карнеги, «Как перестать беспокоиться и начать жить». Профессор очень советовал ей прочесть. - Да что ты, как заучка,- не замолкает сверху Уоррен, свешиваясь с ветви наполовину и разглядывая Джин с широкой улыбкой. Она как будто бы на него не смотрит, фыркая и перелистывая страничку, а на самом деле думает, что за такую улыбку девочки в ее старой школе все бы передрались между собой. Почему Уоррен раньше никогда так не улыбался? - Ты взгляни, какой день хороший. Не утыкайся в книги, посмотри по сторонам,- по-доброму советует ей жизнерадостный парень, и Джин вдруг думает, что ей хочется это сделать. Книга ложится рядом со стопкой других, и девушка поднимает голову, разглядывая школьный сад. В нем почти нет цветов, зато кругом столько зелени, что кроме нее и не видно ничего толком, так много молодой листвы на ветвях. Кое-где белки храбро по траве бегают от дерева к дереву. Ветер шелестит листьями, которые похожи на зеленый океан. И Ангел беззаботно болтает ногами, как мальчишка, весело наблюдая за ней. Джин думает, что еще никогда прежде она не чувствовала себя такой свободной, как сейчас. Она же каждый день бывает в саду, куда все это пропадает, когда она приходит туда? Она помнит только книги, чужие разговоры, подозрительный детский шепот и шум от топота их ног. - Так ведь лучше,- говорит ей Уоррен, которому снова отросшие кудри падают на лоб,- А то ты все вечно в себя смотришь, а не вокруг. Джин задирает к нему голову с округлившимися глазами. У нее даже мыслей таких никогда не было, потому что она же вся такая добрая, заботливая и внимательная к другим. И к нему, этому упертому засранцу, в том числе. Уоррен смотрит на нее и смеется точь-в-точь, как мальчишка, спрыгивая к ней на землю и резко раскрывая крылья. Рыжие волосы Джин от резкого порыва ветра сдувает со спины на плечи, и она неосознанно ежится, когда парень с размаху плюхается на траву рядом с ней. Интересно, это его доброе Альтер-Эго или просто обычный сон с тем Уорреном, каким она хотела бы его видеть? Она не имеет ни малейшего понятия, да и неважно это сейчас. Ей хочется запомнить этот сон в мельчайших деталях. - Ты красивая,- улыбается ей Ангел без тени смущения или сарказма, усаживаясь по-турецки и устраивая ладони на коленях,- И ты мне нравишься. Его низкий голос звучит очень чисто и спокойно, как будто он говорит о хорошей погоде, а не о своем расположении к ней. Неужели Ангел может быть таким открытым и радостным? Был ли он таким когда-то вообще? За всем этим фасадом агрессии, чистой злобы и бесконтрольного гнева ничего подобного не проглядывалось в принципе, и Джин была уже готова согласиться хотя бы на вечные оскорбления, лишь бы только Уоррен не дрался ни с кем. А тут он сидит рядом с ней, светящийся от счастья, добрый и чистый, как церковный хорист, и улыбается во все 32. - Не очень-то похоже на правду,- вздыхает Джин и опускает голову, уставляясь взглядом на свои синие костюмные брюки. Как она в таких на траву уселась? Уоррен поднимает ладонь к ее лицу, заправляя длинную рыжую прядь ей за ухо, и Джин дергается, как испуганный маленький зверек. - Ты же знаешь, что парни вроде меня полные идиоты,- отвечает ей Ангел, осторожно отнимая руку от ее лица и продолжая доброжелательно разглядывать ее,- Вспомни Эрика. Ведь хороший же мужик, но такой бедовый. Только он что-то правильное сделать хочет, как с ним какая-нибудь хрень случается, и он опять мечется из стороны в сторону. Если б не Профессор, он бы уже совсем пропал. Джин нерешительно поворачивает к Уоррену голову и рассматривает его лицо, которое еще никогда не видела так близко – стоит только руку протянуть. Он не хмурит густые брови и не сжимает пухлые губы в жесткую линию, не глазеет на нее с вызовом и не смотрит с недоверчивым прищуром. Ей все еще не верится, что он умеет делать такое спокойное и дружелюбное лицо, как у обычного хорошего парня. О, а теперь он смеется, отвечая на ее пристальный взгляд. - Но я же не Профессор, Уоррен,- отвечает Джин, торопливо отводя глаза снова на свои синие штаны,- Я не такая сильная. Да и ты все-таки не в Освенциме был. Это явно камень в его город, но Ангел даже не хмурится. Только переводит взгляд куда-то вверх, не то на листву могучего дерева, не то на ясное утреннее небо. - Нет, не в Освенциме. Но ведь ты не знаешь, где я был, Джин,- улыбается он ей с какой-то неловкостью, начиная незаметно обдирать кожу у ногтя на большом пальце,- А я не хочу тебе рассказывать. Так уж вышло, что я не стал хорошим человеком. Только ты меня не бросай, ладно? Ты сильная, это все знают, а из меня еще может что-то неплохое получиться! Он тут же хватает ее за ладонь, как будто боится, что она сейчас поднимется с травы и уйдет обратно в школу, а он останется тут один. В его глазах Джин видит немного испуга, мольбу и надежду. На нее так смотрит Марко, когда кто-то из мальчишек постарше затевает драку, а ей приходится их разнимать. Джин наконец улыбается Уоррену, мягко опуская на его руку вторую ладонь и чуть поглаживая ее, словно давая бессловесное обещание. Его взволнованное лицо выглядит таким живым, что, может, это и правда какая-то часть настоящего Ангела говорит с ней? Запрятанная куда-то очень глубоко, но все-таки часть него? Девушка приоткрывает рот, чтобы наконец сказать ему то, что он так хочет услышать, и вдруг чувствует запах паленого. Он неприятный, инородный, ему в этой роще делать нечего, потому что ребятам строго-настрого запрещено жечь здесь костры. Но запах только разрастается, как будто огонь уже ползет по древесине, и Джин морщит нос от противного чувства. Прекрасное лицо Ангела вдруг болезненно искажается прямо как тогда, на развалинах каирских трущоб, заставляя девушку судорожно обернуться, потому что его взгляд направлен куда-то ей за спину. А там особняк Профессора, весь объятый пламенем. Джин вскакивает на ноги, поворачиваясь обратно к Уоррену, но нет больше ни его, ни книг на земле, ни сада. Есть только руины огромного горящего города с разрушенными высотками, пустыми улицами, захваченные пламенем в несколько метров высотой, и этот запах. Чудовищный сладковатый запах горящей плоти. Нет на Джин больше никаких синих костюмных брюк. На ней бордовые облегающие штаны с черными сапогами из кожи и непривычный корсет, больно стягивающий ребра. Волосы, хлещущие по бокам, слишком уж длинные и… темные. Не ее. Не было у нее никогда таких, и корсеты с плащами она отродясь не носила. И руки слишком сухие, взрослые, с трещинками на ладонях и длинными ногтями. Не ее. - ДЖИН! Звучный мужской голос зовет ее не то в отчаянии, не то в злобе, только это не голос Ангела. У него он тоже сильный, но этот слишком уж грубый для него. Взрослый. Кто-то зовет ее, но Джин не будет к нему оборачиваться, потому что уже поздно. Она стоит на железной крыше старого автомобиля, и металл под ее ногами плавится, охватывая жаром ноги, а она жжет и жжет все кругом, как Эн Сабах Нур, издевательское лицо которого мерещится ей тут и там. Ей мало разрушений. Мало огня. - ПРОСНИСЬ, ДЖИН! Высокий перепуганный голос вопит ей прямо в ухо, заставляя немедленно подскочить на кровати и судорожно схватиться за тлеющее одеяло. Джин так трясет, что она не сразу понимает, где она и что происходит, пока Курт не начинает сжимать ее руками за плечи и тараторить без умолку, что все хорошо.