Все тропы сходятся на вершине

Фокусировать взгляд на его синем лице Джин удается с трудом, потому что Курт мельтешит перед ней мелкой мошкой, стаскивая одеяло с кровати и заливая его водой из графина, который всегда стоит на тумбочке. Пододеяльник весь дымится, и по нему ползут огромные черные пятна, которые Попрыгун все поливает и поливает водой, что-то судорожно нашептывая. Голова раскалывается. Охая, Джин слезает с кровати, едва не сшибая светильник головой, и Попрыгун тут же заботливо подставляет ей свою руку. За дверью уже слышны шепот и открывание дверей – она наверняка опять кричала во сне, разбудив детей из соседних комнат, так что минут через пять примчится бедный заспанный мистер Маккой и будет успокаивать ее, невротичку, зевая через каждое слово. Господи, только не снова. Только не опять вся эта кутерьма с неодобрительными детскими взглядами, жалостливым лицом доброго Хэнка и звонки Профессору по утру, чтобы отчитаться в видениях и услышать миллион заверений, что все это совсем необязательно сбудется. Наверно, все эти мысли отражаются у нее на лице, потому что Курт тут же тараторит: - Хочешь, я перенесу нас куда-нибудь? Куда скажешь? Куда угодно? Джин кивает, отбрасывая волосы с лица и вытирая выступивший холодный пот, а паренек мягко подхватывает ее под руку. Уже через секунду мир озаряется фиолетовым, и девушка поспешно зажмуривает глаза. Она не открывает их даже тогда, когда чувствует под собой мягкую обивку стула. Еще пару секунд, чтобы придти в себя. Руки Курта на своем плече она больше не чувствует, но и он сам, видимо, успокоившись, больше не лопочет что-то без умолку. Делая глубокий вдох, девушка потирает веки ладонями и наконец открывает глаза, понимая, что Попрыгун перенес их в маленькую школьную кухню. Сюда обычно приходят учителя или старшеклассники вроде них, если столовая уже закрыта. Джин поднимает глаза на взволнованного паренька, с которого с перепугу семь потов сошло, и благодарит Бога за то, что этой ночью рядом с ее комнатой оказался именно он. Деликатнее Вагнера еще поискать надо, с ним в этом даже чуткий мистер Маккой не сравнится. Курт осторожно ставит на стол перед ней стакан с водой, и Джин бездумно разглядывает его странные синие пальцы. Джубили все-таки умудрилась подточить ему длинные когти. - Ты как?- робко спрашивает он, пока девушка медленными глотками опустошает стакан. Глаза у него добрые и напуганные. Он же еще ни разу не видел всегда собранную и ответственную Джин такой – взмокшей, в измятой пижаме, со спутанными волосами, напоминающими птичье гнездо, и бледным-бледным лицом. Только кончик носа краснеет, как будто она плакала. Джин наконец допивает воду полностью и неслышно опускает стакан, чтобы не дай Бог ни привлечь чьего-нибудь внимания. Пускай весь этот хаос начнется завтра, когда она будет готова, а сейчас ей хочется только тихо посидеть с Куртом на кухне, и чтобы ни одна душа об этом не знала. Послушать его милый немецкий акцент и какие-нибудь очень простые слова одобрения, может, даже чаю вместе выпить или съесть что-нибудь из холодильника. Что угодно, лишь бы только не думать о завтрашнем дне. - Уже ничего,- отвечает Джин и пытается улыбнуться, но получается как-то не очень – это видно по глазам Курта. Ей даже в голову к нему залезать не надо, чтобы увидеть, как он хочет ей помочь. Выслушать ее, например, или принести какие-нибудь таблетки. Но Вагнер знает, что значит быть слишком назойливым со своей помощью, поэтому он сидит на стуле рядом с ней и молчит, давая ей право выбора. Захочет рассказать – он будет здесь, чтобы послушать. Не захочет – он будет рядом, чтобы просто не оставлять ее в тишине одну. Джин кажется, в этом смысле он гораздо мудрее нее, торопящейся всем раздать советы и помочь там, где ее никто не просит. Она неловко уставляется на дно прозрачного стакана, давая паре прядей волос соскользнуть на лицо, и произносит как будто невзначай: - Мне снился Уоррен. Звучит, как признание какой-нибудь десятилетней девочки в любви. Джин молчит, смотря на округлившиеся глаза Курта, но затем продолжает, поглаживая краешек стакана указательным пальцем. - Не знаю, может, я ему случайно в подсознание пробралась, потому что звучал он совсем не как Уоррен,- она сама слышит, каким усталым кажется ее голос, и Курт наверняка будет волноваться еще больше, но хотя бы это она может ему рассказать,- Мы разговаривали с ним в саду. - Он не делал ничего… плохого?- осторожно спрашивает юноша. Ну да, было бы вполне логично предположить, что он творил гадости и в ее собственном сне. - Ничего,- поспешно говорит Джин, смотря на свои ладони и думая, как же сильно они не похожи на те испещренные трещинками руки из видения,- Мы просто говорили. Не ругались. Она замолкает на пару минут, все еще разглядывая свои ладони, и беспокойно их поглаживает. Там, во сне, ей казалось, что ее нежная кожа как будто была сделана из листов бумаги, сухих и тонких, как пергамент. Ее тело не было охвачено огнем, как все вокруг, но с ним было что-то не так – глаза вдруг налились тяжестью, как свинцом, и не желали даже моргать. Она не потела, хотя в этом месте наверняка было жарко, как в Аду, и в то же время чувствовала себя совершенно высушенной, как старая и пустая ореховая скорлупка. Гадкое чувство. Джин неожиданно морщится, вызывая у Курта волнение. Не нужно ему знать про Конец Света. Она расскажет это завтра Профессору или мистеру Маккою, но не бедняге Вагнеру. Он пережил немало потрясений за последние месяцы, поэтому испытывать его на прочность снова Джин не хочется. Или, если бы она была честна с собой до конца, ей не хочется терять такого замечательного друга. Если он узнает о таких видениях, то наверняка перепугается до смерти, станет смотреть на нее с опаской, и она даже не сможет его в этом обвинить – кто в здравом уме захочет дружить с человеком, способным развеять весь Нью-Йорк по ветру? Неудобное молчание затягивается. Курт смотрит на Джин, Джин смотрит на свой пустой стакан, раздается мирное тиканье настенных часов. Они бы просидели так еще полночи, пока обоих не сморил сон, но Попрыгун вдруг вскидывает голову и слишком громко (как всегда в такие моменты) произносит: - Ты пиццу будешь? Девушка вздрагивает от его голоса, переводя удивленный взгляд на Курта. Какая к чертям пицца в половину третьего? Тот, похоже, ожидал именно такого выражения лица, подцепляя большую белую коробку хвостом и подтягивая ее к столу. Она довольно измялась, но Джин может почувствовать едва уловимый запах салями и сыра, идущий от нее. Значит, не так давно сделана. Погодите, он что, заказывал ночную доставку пиццы? Опять?! - У нас с Профессором уговор: раз в неделю!- тут же голосит Курт еще громче под укоряющий взгляд Джин, и та шипит на него, чтобы говорил потише. Смотря на робко открывающего коробку паренька, она не может не улыбнуться: Вагнер пристрастился к пицце сразу же, как попробовал ее на одном из вечеров, когда вся их компания собралась за просмотром фильмов. В Германии пицц не делали, а это простое блюдо итальянской кухни вызывало у юнца самый что ни на есть вкусовой оргазм. Дошло до того, что он спускал на нее полстипендии и даже заказывал ночную доставку. Когда об этом прознала Мистик, в данный момент отвечающая за физическую подготовку новых Икс-менов, бедняге Курту надавали по ушам и строго-настрого запретили даже приближаться к пиццериям. Тот весь исстрадался, жаловался Джин недели две, а потом затих. Видимо, потому что соглашение с Профессором у него было тайное: Рэйвен бы не дала Попрыгуну покоя. Джин тихонько посмеивается, осторожно беря в руки ароматный кусочек сырной лепешки, и с удовольствием кусает его под радостные кивки Курта. Ее лицо наконец не выглядит таким озабоченным и мрачным, и тот готов выслушать от нее хоть тысячу нравоучений, если ей от этого станет легче. - А что ты вообще делал в коридоре так поздно?- спрашивает Джин, уплетая салями и как будто ненароком поглядывая, сколько там еще осталось пиццы в коробке. - Я как-то переместился ночью на кухню,- жует свой кусок Курт и деловито рассказывает,- А тут парень какой-то был из старшеклассников. Он от разрыва сердца чуть не помер, так что я решил по ночам ходить на своих двоих. Ей интересно, говорит ли он правду или просто хочет быть более «обычным» в глазах окружающих? Скотт постоянно подтрунивает над его перемещениями, хотя на самом деле просто пугается, когда Курт так делает, а уж сам по себе комплекс «ненормальности» к Вагнеру прирос с рождения. Наверно, это просто его способ быть больше похожим на других – ходить пешком, а не появляться в воздухе из ниоткуда. Джин хочется сказать ему, что Курт точно такой же, как и они все, а в чем-то даже гораздо лучше, но она решает промолчать. Профессор ведет с ним эти разговоры постоянно, так что Попрыгун, наверно, уже сам замучился его слушать и кивать головой, что он, мол, все понял и усвоил. Комплекс-то только от этого не пропадает. - Ты отличный друг, Курт,- улыбается ему Джин и мягко касается его синей ладони своей,- Я рада, что ты рядом. Парнишка замирает от неожиданных слов, и, будь его кожа чуть-чуть посветлее, девушка бы точно могла видеть румянец, заливающий его щеки. Джин видит, как его смущают и искренне радуют ее слова. А сам застеснявшийся Курт выглядит умилительнее беззащитного пушистого котенка, так что она широко улыбается, ловко ухватывая последний кусочек пиццы прямо из-под его носа. Что до Ангела, то и тому не спится: он полусидит-полулежит на своей кровати в темноте, уткнувшись взглядом в противоположную стену. Эта дрянная девчонка, приведшая его в бешенство сегодня вечером, не дает ему заснуть и сейчас, черт бы ее побрал. Решила поиграться с ним, показать себя, глупая курица. Уоррен все еще злится, хотя больше не испытывает желания взять ее за шкирку и хорошенько потрясти. Хотя наказать стоило бы. Только немного по-другому… Ангел закидывает руки за голову, упираясь взглядом в высокий потолок. Интересно, как бы выглядела Джин в костюме Псайлок? Эта стервозная баба была той еще сукой, но тело у нее что надо, Уоррен не станет отрицать. Гладкие округлые бедра и эти аппетитные ноги в длинных кожаных сапогах. И грудь тоже ничего. Джин до нее пока далеко, хотя у нее фигурка тоже хороша. Но Псайлок старше, этими своими бедрами она явно не одну пару мужиков оседлала, а эта хорошенькая рыжая святоша, может, и не целовалась еще ни с кем. Ангел бы не удивился. Значит, надеть бы на нее этот кожаный… купальник? Или что там было? Впрочем, неважно, лишь бы пооткрытей и на ощупь такой же возбуждающий. Ноги в длинные ботфорты… нет, лучше в колготки в крупную сетку и на каблуки. Распущенные рыжие волосы и красную помаду, которую он размажет по ее щекам языком и пальцами. Ангел расстегивает джинсы.