Все тропы сходятся на вершине

Она смотрит на Профессора оторопело, застывая в кресле. Джин ожидала любых выводов и приговоров касательно себя самой, но только не этих слов. - Но ведь не в нем дело…- непонимающе и сконфуженно бормочет она. «А во мне». Не из-за Уоррена она сжигает весь Нью-Йорк дотла, уж Джин то знает. Может, он и был в ее кошмаре, но попал туда только потому, что намеренно спровоцировал ее. Ведь там, в видении, Ангел оставался прежним, точь-в-точь таким же, как сейчас, а Джин была совсем и не Джин. Она становится значительно старше, опаснее, могущественнее, и ей сегодняшней вообще кажется, что между ними нет ничего общего. Ксавьер приподнимает ладонь, жестом прося девушку его выслушать, и та поспешно прикусывает язык. Профессор выглядит болезненно, а на лице у него отражается самая что ни на есть внутренняя борьба – такое же выражение у него прежде бывало, когда он говорил о Магнето. Что бы Чарльз ни сказал, ему самому это не нравится. - Уоррен служит катализатором твоих кошмаров, Джин,- произносит Чарльз, незаметным движением сжимая подлокотник кресла другой рукой,- Я полагаю, именно его поведение вызывает у твоего подсознания такую реакцию… непринятия. Как следствие невыраженного протеста, твой мозг создает эти сны. Ей хочется вскочить, рассказать Профессору уйму своих мыслей насчет Конца Света, об этой новой жуткой Джин, заверить мужчину, что не в Ангеле вовсе дело – может, ее нервная система и правда на него причудливо реагирует, но не он причина того, что с ней происходит – только Ксавьер снова поднимает ладонь в воздух, когда Джин, кажется, сейчас разорвет от невысказанных слов. Она смотрит на его руку с тоской и нетерпением и больно прикусывает губу, чтобы заткнуть себя. - Я знаю, что ты чувствуешь,- продолжает Профессор таким голосом, что Джин зарыдать хочется,- Но давай взглянем правде в лицо: тяга Уоррена к саморазрушению гораздо сильнее, чем кажется. И ею он вредит не только себе, но и тебе в том числе. До тех пор, пока он не появился в школе, у тебя никогда не было таких мучительных видений. Но ведь не в том, не в том дело! Это же просто совпадение, а не причина. Проблема в Силе, которую Джин «отпустила», когда пришло время помочь Ксавьеру в борьбе с Эн Сабах Нуром. Эта сокрытая в ней Сила – причина ее кошмаров и неспособности себя контролировать, не Ангел. И Джин ведь всегда об этом знала еще задолго до того, как та проявила себя в полной мощи. Если Профессор может забраться вглубь ее сознания, он должен осознавать это лучше нее! Думая, что сейчас ее просто прорвет от гнева и раздражения, она крепко-накрепко жмурит глаза и глубоко выдыхает прямо перед Чарльзом, сложив ладони на коленях. Нельзя ему грубить. Нельзя. С человеком, который сделал для нее так много, не должно говорить в таком оскорбительном тоне, даже если Джин вот-вот лопнет от злости и непонимания. Профессор говорил считать до десяти. Ра-а-а-аз… Два-а-а-а… Джин считает и считает. Когда она доходит где-то до семидесяти шести, ее, кажется, наконец отпускает, и она боязливо морщится. Интересно, Профессор на нее сильно сердится? Мало того, что она толком его не дослушала, так еще закрыла глаза прямо перед ним, как будто нет ей никакого дела до того, что он там бормочет. Джин снова чертовски стыдно. Но когда она с волнением приоткрывает глаза, Чарльз совсем не выглядит разгневанным или осуждающим. Он смотрит на нее все так же мягко и тепло, как в палате сегодня утром. И тянет к ней ладонь через стол – не такую большую, как у мистера Маккоя, хотя тоже по-мужски крепкую. На мгновение девушка замирает, вспоминая, что случилось в прошлый раз, когда она коснулась его кисти, а потом все равно осторожно тянет к нему свою аккуратную руку, едва дотронувшись до его пальцев. Никакой боли они оба не чувствуют. Джин, напротив, вдруг наполняет очень трепетное и нежное ощущение – Профессор желает ей добра. Его чувство настолько чистое и искреннее, что она не может ему противиться. И не хочет. Чарльз ведь знает лучше, что для нее хорошо? Ему она должна доверять? Если он считает, что из-за Уоррена с ней все это происходит, она ведь должна прислушаться? - Он просил меня не бросать его,- едва слышно шепчет наставнику Джин, виновато опуская глаза,- Во сне. Вы видели?.. - Да,- отвечает он ей полушепотом, мягко проводя большим пальцем по ее руке,- Видел. Но ведь мы не знаем, кто это был, Джин. Ты уверена в том, что это была его душа, а не образ, который ты создала сама? Его тихий голос звучит успокаивающе, и ей уже почему-то не хочется спорить, только слушать. - Нет, Профессор. Не уверена,- выдыхает она с сожалением, поднимая взгляд на Ксавьера, и снова отводит глаза куда-то в пол,- Но что мне делать? Кто будет заботиться об Уоррене? Или вы его… выгоните?.. Вполне логичный вывод после слов наставника, думает Джин. Он всегда был самым великодушным среди всех, кого она знала, но Профессор никогда не давал в обиду своих детей. Если им угрожало хоть что-то, причина уничтожалась немедленно. А чрезвычайно проблемного парня Уоррена Уортингтона, неспособного контролировать даже самого себя, вполне можно было счесть угрозой ученикам. И зная это, Джин все равно готова умолять Ксавьера хоть сутками, чтобы тот не лишал крылатого бунтаря его последнего убежища. - Никто не будет никого выгонять,- широко улыбается ей Профессор, качая головой и все еще поглаживая ее ладонь,- Теперь им займутся Хэнк и Рэйвен. Уоррен может оставаться здесь до тех пор, пока сам не захочет нас покинуть. - Но он же захочет,- тараторит Джин, вспоминая его бесконечные вопли о том, что «в гробу он видел эту школу для паинек»,- Точно захочет! А потом он опять во что-нибудь вляпается, и нас не будет рядом, чтобы помочь! Она абсолютно права, такое ходячее бедствие, как Уортингтон, и дня без проблем не продержится. Чарльзу это кое-кого здорово напоминает, и он все еще мягко улыбается, чуть прищуривая глаза. - Джин, нельзя оказать помощь насильно. Это уже не помощь, а принуждение,- его голос звучит ласково и твердо,- Право выбора – это то, на что никто из нас не должен посягать. Основа всего, чему я вас учу. Девушка беспокойно оглядывает лучистые глаза Профессора, и у нее все щемит внутри от того, насколько он прав. Даже если она вылечит Ангелу крылья, окружит его заботой и всем, что он попросит, черта-с-два Уоррен изменится, потому что ему НРАВИТСЯ быть жестоким к себе и другим. И она ничего не может с этим сделать, как бы сильно она не старалась. За эти три месяца он не изменился почти нисколько. Когда Профессор вдруг вкладывает в ладонь Джин платок, она замечает, что у нее намокли глаза. Она смущается, выдыхает судорожно и благодарно кивает Ксавьеру, прижимая его дорогой белоснежный платок к лицу. Ну, что за плакса. - Я знаю, что принимать все как есть тяжело,- шепчет ей Чарльз с сочувствием и пониманием,- Но это самое мудрое и единственно правильное решение. Джин торопливо кивает ему, с трудом останавливая поток так и рвущихся откуда-то изнутри слез, и прижимает платок к покрасневшим глазам сильнее. Профессор прав, прав, прав, прав! И она это знает. Почему тогда все внутри сопротивляется его словам? Почему она не может оставить этого пропащего парня в покое? Нет, Джин совсем не Мать Тереза. Джин самая что ни на есть пай-девочка, которую с детства учили, что людям надо помогать. А в угоду им или ее понятиям о том, что такое «хорошо» - велика ли разница? Вот чему так старательно пытается ее научить Профессор, которого она не слушала. Слезы никак не останавливаются, и этого уже слишком много для уставшей девушки. Чарльз понимающе кивает, поглаживает ее по ладони в последний раз и отпускает ее к себе отдыхать. Ксавьер никому не скажет, как ненавидит себя за откровенную ложь – совсем не Уоррен причина кошмаров Джин, и они оба это знают. Зачем он заставил ее поверить в эту чушь? Зачем внушил ей? Профессор будет долго убеждать себя, что ей же «во благо».