***
В ночь, после неудачного посящения клуба «Диоген», когда на небосклон взошла полная луна, вначале бледная, как облачко, но потом становящаяся все ярче, мне приснился необычный сон. Я шла по дороге, усыпанной гравием, к небольшому дому из красного кирпича, который стоял на самом краю огромного обрыва. Дорога к дому напоминала зигзаг, закрученный сначала в правую, потом в левые стороны. Стараясь не пропустить ни одного поворота дорожного серпантина, я не сразу обратила внимание на стоящую, на крыльце этого дома, семью. Их было пятеро. Собравшись вместе, они терпеливо ждали кого-то. Прошло еще немного времени, когда я наконец смогла поравняться с ними, и какого было мое удивление, когда эта семья, одетая, как во времена королевы Виктории, не говоря ни слова, пригласили меня в этот дом. Они пропустили меня вперед и тут же сомкнули позади меня полукруг, отрезая всю возможность к побегу. Обернувшись, я хотела уверить их в том, что не собираюсь бежать, но статный мужчина, который был главой этого семейства, лишь приложил палец к своим губам, заставляя меня молчать. Когда я кивнула в знак согласия, он слегка улыбнулся и от этого его строгие черты лица смягчились. Стоя на пороге дома, я внимательно рассматривала интерьер викторианской эпохи. Стены дома были обтянуты светло — коричневой тканью с красноватым рисунком. Несмотря на теплое время года, в доме стоял промозглый холод, и царило безмолвия. И это было странно, потому что семья, которой принадлежало это поместье и которые должны были привносить в дом жизнь, сейчас находилась позади меня. Я, опираясь на зонт, проследовала внутрь дома, стараясь не обращать внимание на своих провожатых. Их тени я могла различить на стенах дома, хотя в нем был не разожжен камин. Страх, затаившийся в воздухе, не спешил пронзать мое сердце, а терпеливо ждал подходящего момента. Тем временем начало темнеть, и свет тусклого, пасмурного дня постепенно превращался в густые сумерки, а потом всего лишь через мгновение усадьба погрузилась в кромешную тьму. Я перестала что-либо видеть, исчезли несуществующие тени, но я ощущала их присутствие у себя за спиной, так как слышала их дыхание. Я начала замерзать и мужество, с которым переступила порог этого дома, рассеялось, как туман. Откинув падавшие на лоб волосы, подняла голову и сделала попытку еще раз осмотреться, ведь за то время, которое я нахожусь в темноте, глаза к ней должны были привыкнуть. Но это было бесполезно. Вдруг какой-то слабый огонек появился на стене. Я посмотрела туда. И в этот момент на стене, куда падал свет, начали появляться черные пятна, постепенно расползающиеся по всему дому. Я знала, что это еще не конец, но кульминация была уже близко. Тем временем пятна, теперь напоминающие кровь, разъели натянутую ткань и подобрались к стенам, начиная поедать их… Последнее, что я помнила перед пробуждением, это пустошь с развалинами недавно стоявшей усадьбы, которые освещала взошедшая на ночной небосклон полная луна… и голос хозяина дома, растворяющийся в ночной тишине: — Вы ищите не там, мисс Мориарти. Помогите… Из сновидения меня, не иначе, как вытолкнули, потому что более стремительного пробуждения за всю свою жизнь, которая была кошмаром на яву, я не испытывала. Сердце в лихорадке отсчитывало более ста ударов в минуту, больно задевая грудную клетку. Прислушавшись к себе, я глубоко вздохнула, сердце, пропустив несколько ударов, дернулось, причиняя новую боль. Второй глубокий вдох заставил живой механизм прислушаться к моим требованиям, и все постепенно пришло в норму. Готовясь к новому дню, я совершенно точно знала две вещи: кто мне приснился, и что я должна была сделать.***
— Мадам Сапасан, - обратилась я к Птице, переступив порог её кабинета. Я вернулась в Париж на несколько часов в приподнятом настроении. Мне нужна была помощь и только Мадам Сапсан могла мне помочь. Как только я оказалась в редакции единственной моей целью было увидеть Дженнифер Сапсан. После неудачи, постигшей меня в клубе «Диоген», единственным местом, где я могла теперь увидеть Майкрофта Холмса и не привлекать к себе пристального внимания, была деревушка Хиндхэд поместье Андершоу. Но я не могла появиться перед главой фонда по сохранению этой усадьбы с пустыми руками. — О, мой птенчик вернулся, — тепло улыбнувшись, приветствовала она меня, — проходи, садись. Ты устала от мрачности и серости Лондона и решила вернуться домой. — Я совсем ненадолго, — ответила я ей, — и намерена вернуться немедленно, как только Вы, мадам, меня выслушаете. — Готова тебя выслушать, Хелен, — проходи, садись. Я села, вытянувшись в кресле, как струна. — Мне нужны деньги, — на одном дыхании, произнесла я. — Много? — нахмурившись, спросила она, — заметь, я пока не спрашиваю, зачем они тебе. — Я не знаю, — выдохнув, ответила я, — но без них я не смогу продолжить рассказывать читателям о Шерлоке Холмсе. — Почему? Что-то случилось? — О, нет, мадам Сапсан, ничего пока не случилось. Но случится, если у меня не окажется на руках достаточной суммы денег, — я улыбнулась. — Я не могу тебя понять, Хелен. Объясни с самого начала. — Усадьба Андершоу. Майкрофт Холмс. Я не смогу получить его интервью о Шерлоке Холмсе без денег. — Майкрофт Холмс? Это тот министр, из-за которого Кейт подняла всю редакцию на уши? — Он не министр, — поправила ее я. — У меня, к сожалению, не получилось поговорить с ним, но он не заинтересован говорить о своем брате. Единственный способ мне обратить на себя внимание — это внести энную сумму на счете фонда по сохранению усадьбы, в которой жил сэр Артур Конан Дойль. — Почему ты считаешь, что незаинтересованный говорить человек, вдруг решит изменить свое мнение по поводу интервью, увидев на счету фонда эту энную сумму денег? — Я не знаю, изменит ли он свое решение, но очень на это надеюсь. Этот человек является главой фонда, безусловно, ему не безразлично все, то, что твориться с этой усадьбой. А для сохранения чего — либо, особенно, если это является наследием целой нации и не только, нужны деньги и немалые. — А оно того стоит? — откинувшись на спинку своего кресла, задумавшись спросила Птица. — Да, — решительно ответила я. — Сколько? — Как можно больше. — Другого ответа я и не ожидала, — слегка улыбнувшись, сказала она, а следом спросила, — Что первично в том, что ты делаешь: ухватиться за лакомый кусочек неизвестной никому информации или помощь фонду? — Что Вы имеете в виду? — Какова будет твоя реакция, если потратив эти деньги, то чего ты так желаешь, не произойдет? — Я хотя бы попытаюсь. — Из всего того, что я от тебя услышала, могу сделать вывод, что не о культурном наследии ты печешься. Либо, — внимательно посмотрев на меня, сказала она, — ты мне чего-то не договариваешь. Я ничего не смогла ответить, поэтому лишь пожала плечами. Говорить о том, что заброшенное поместье, которое теперь, возможно, оказалось в неравнодушных руках, мне приснилось, не хотелось. Да и к чему. — Хелен, — позвала она меня, — а ты случайно не влюбилась? — Боже упаси! — воскликнула я, когда мне стало ясно, что она имеет ввиду, — это интуиция, мадам Сапсан. Уверяю Вас. — Буду надеяться, что так. И хотя твоя просьба или предложение звучит очень странно, — она подняла руку, попросив меня дослушать до конца, — я попытаюсь что-нибудь придумать. — Спасибо. — Если хочешь, можешь взять выходной, раз уж ты здесь. — О, нет, спасибо. — Как знаешь. Удачи, Хелен. Мадам Сапсан открыто не дала согласие на воплощение в жизнь моей идеи, но мне также показалось, что губить ее она не посмеет. Слишком велик был соблазн, попытаться получить то, о чем мечтала не только я. Оставив сверкающий Париж, а затем и хмурую суматоху Лондона, я на короткое время отправилась в графство Суррей, с замиранием сердца ожидая результата собственной авантюры. Спокойствие и тишину деревушки Хиндхэд можно было увидеть, услышать и почувствовать. Маленькие домики, обрамленные живыми изгородями, аккуратные улочки, все это приносило умиротворение и по — детски беспечную радость. Поэтому среди всего этого великолепия заброшенная, неухоженная, Богом забытая усадьба, казалась огромной, черной дырой, где пропадает вся легкость сельской жизни. Тяжело было смотреть на то, что оставило беспощадное время. Я надеялась, что все еще может измениться к лучшему.***
— Мисс Фрей, я полагаю, — я скорее почувствовала, а не услышала тихий голос, совершенно утонувший в порывах ветра и дождя, приветствующий меня. Непогода не стала мне помехой для прогулки до усадьбы. Я подняла голову. Майкрофт Холмс неприступной крепостью стоял около крыльца поместья и ждал, когда расстояние между нами будет минимальным. — Вы совершенно напрасно продали душу своей редакции за баснословную сумму денежных средств, которая сейчас находятся на счетах фонда, лишь бы увидеть меня, — не позволив сказать мне и слова, отчитывал меня Майкрофт Холмс под непрекращающийся аккомпанемент дождя.- Я не намерен, даже из чувства благодарности за Вашу попытку внести свою лепту в спасение Андершоу, отвечать на Ваши вопросы. — Тогда для чего Вы здесь, мистер Холмс? Неужели приехали лишь только для того, чтобы высказать мне это лично? — Не преувеличивайте своей значимости. Даже этот короткий разговор не входил в мои планы. — Откуда Вы знаете, чего мне действительно нужно? — Потому что это очевидно. Все денежные средства, поступающие в фонд, тщательно отслеживаются и проверяются. Компетентные службы, к сожалению, такова их работа, заподозрили не ладное, как только увидели количество нулей у суммы, которую Вы пожертвовали. И уже через семь минут было известно кто Вы и что Вам нужно. Ко всему прочему мне давно известно о Вас. Поэтому Ваше желание узнать о моем младшем брате из первых уст не стало для меня сложным арифметическим действием. — Вы удивлены? — Я разочарован. Играть на чувствах других людей, чтобы добиться своей цели — это низко. Хотя о чем это я, такие, как Вы, с кровью и потом обучения, впитывают одну непреложную истину — добиваться своего любыми средствами. — Вы исключаете факт искренности моих намерений? — О, перестаньте, — засмеялся Майкрофт Холмс. Холод проявленной эмоции и колкость его слов заставили меня вздрогнуть, — показная благотворительность никогда и никого не доводила до добра. Просто признайте тот факт, что это корысть, — он склонил голову набок, давая понять, что знает, что в этот раз мне пришлось отступить от собственных принципов, — и, возможно, мне будет легче с Вами говорить. — Да, — согласилась я, — возможно, Вы и правы, — но я не продавала свою душу редакции, — Майкрофт Холмс внимательно вслушивался в каждое слово и победно улыбнулся, когда я признала свою беспомощность перед ним и свое поражение, — я продала ее журналистике. — Расскажите эту сказку кому-нибудь другому. Зачем я Вам нужен? У Вас и без моего участия неплохо получается нести откровенную чушь. — Вы хотите меня остановить? — Такая зараза, как Ваш род деятельности, мисс Фрей, плохо поддается контролю. Я, конечно, могу попытаться, но мне не очень хочется марать о Вас руки, — каждое произнесенное им слово было словно камень, брошенный в мою сторону с целью убить во мне уверенность в правильности своих действий. Он говорил коротко и проникновенно, стараясь донести до меня смысл, который пытался вложить в свою речь. Я стояла неподвижно, завороженная тем спокойствием, с которым самые ужасные слова слетали с его губ. Мне нужно было что-то возразить, но сейчас это было выше моих сил. Мистер Холмс сейчас втаптывал меня в грязь, которая образовалась около усадьбы под проливным дождем. — Возвращайтесь в Лондон, мисс, закончите свою работу. Сыграйте на чувствах тех, кто оплакивает моего брата. Но запомните, раз и навсегда, играть со мной я никогда не позволю. — Я бы смогла сделать так, как Вы просите, мистер Холмс, — придя в себя, ответила я, когда собеседник попытался улыбнуться, — но мне до сих пор не совсем ясно, чего Вы хотите? Чтобы я оставила работу или ее закончила? — Я предлагаю Вам самой решать свою судьбу? — Кажется, — усмехнулась я, — Вы опоздали. Я здесь, а значит мной давно принято решение. — Вы не получите, чего желаете. — Вам жаль одной истории из жизни собственного брата, — удивилась я. — Мне жаль потраченного на Вас времени, мисс. Желаю удачи. — Майкрофт Холмс склонил голову на прощание и направился в сторону автомобиля, на котором приехал. Косые капли дождя, под которыми мне скоро предстояло остаться одной, как только машина Майкрофта Холмса скроется за поворотом, слишком громко стучали по зонту, отвлекая от возможности думать. Я не хотела верить, что могу упустить одно единственную возможность получить желаемое. — Если Вы не желаете, чтобы я с Вами играла, мистер Холмс, — крикнула я ему в спину, — возможно, Вы захотите сами со мной сыграть? — Я очень надеюсь, что ослышался, мисс Фрей. Вы понимаете, что говорите? — резко развернувшись возле машины, удивился он. — У меня нет другого выхода. Мы журналисты привыкли добиваться своего любыми способами. Не желаете проверить? — Нет, — отрезал он, — Вам следует принять свое поражение. Единственно, что я могу для Вас сделать, чтобы посреди мрачного пейзажа и заброшенного дома у Вас не случился нервный срыв, это предложить свою машину в качестве средства передвижения. Он скрылся в автомобиле, оставив дверь открытой, и терпеливо ждал моего решения. Минуты текли, но я даже и не думала двигаться с места, из последних сил сопротивляясь сложившимся обстоятельствам. Но я знала, что проиграла сегодня. Раздался гром, а следом я услышала: — Садитесь в машину, мисс Фрей, я не желаю быть одной из причин Вашей простуды. Отчаянье заставило меня подчиниться. Я уезжала из деревушки Хиндхэд, так и не получив желаемого. — Вы, мисс, не леди, — окинув меня безразличным взглядом, бросил мистер Холмса, как только за мной закрылась дверь его автомобиля, — никогда не следует садиться в машину с джентльменом, иначе, моя дорогая, Вы рискуете, стать его женой, — его голос был спокоен и мягок, но эта мягкость речи лишь усыпляла бдительность собеседника. И мистер Холмс, если бы только захотел, виртуозно владея врождённой способностью, мог получить все то, что пожелал. При этом мне было совершенно точно ясно, что мягкость манер спокойно уживаясь с твердостью его характера, придавала этому человеку особенный неповторимый шарм и таинственную притягательность. — А Вы, сэр, не джентльмен, — копируя его спокойствие, ответила я. Хотя недавно, на улице, дрожала всем своим существом под дождем, не то от холода, не то от страха перед тем, кто сейчас сидит передо мной. — Истинный джентльмен, приглашая девушку к себе домой посмотреть гравюры, показывает ей гравюры, — только после того, как последнее слово было мной произнесено, я поняла, что сказала. И бессознательно покрепче ухватившись за ручку своего зонта, с которого ручьем стекала вода на пол салона автомобиля, ждала его реакции. Майкрофт Холмс на секунду поджал губы, потом склонил голову на бок и лишь через мучительно долгие несколько секунд ожидания, словно удовлетворенный мои ответом, выпрямил голову, и, приподняв подбородок, легонько постучал зонтом о пол автомобиля. В следующее мгновение машина плавно тронулась с места, увозя нас прочь от усадьбы.