The truth is out there

Пытаясь добраться домой, вновь блуждая по полупустым переходам лондонского метро после встречи с Майкрофтом Холмсом, я совершенно не представляла, что готовит мне завтрашний день. Сказанные им слова: разыскать любой ценой заезженной пластинкой, по которой, как по замкнутому кругу, бегала игла проигрывателя, ненавязчивым лейтмотивом звучали у меня в памяти. Но вместо безжалостного страха, который должен был восстать из пепла воспоминаний, вместо тысячи закрытых дверей, в которые я должна была стучаться, стремясь выбраться из пут готовившейся для меня ловушки, я впервые задала себе вопрос: почему никто не разыскивал меня во время моего самопроизвольного отшельничества? Отыскав уютный, тихий парижский уголок, где, наконец, можно было обосноваться, вопреки моей интуиции, которая, как и всегда, не доверяла окружающим меня людям, я на удивление спокойно начала новую жизнь с чистого листа. Тогда непостижимая для обычных людей, незримая, но правящая всеми, даже Богами, судьба распорядилась именно так и позволила времени стереть гнетущий меня страх погони и слежки, оставив лишь его тихие отголоски, которые намертво вросли в мое существование, и с которыми я училась жить, стараясь не обращать на них внимание. Захлопнув за собой дверь, которая служила подобием щита от внешнего мира, как только я оказалась на пороге лондонской квартиры, ставшей моим пристанищем, обессилено упала на пуф в прихожей. Глубоко вздохнув и закрывая глаза, я с нескрываемым и долгожданным облегчением, но немного резко, запрокинула голову на холодную стену позади себя, от чего затылок пронзила мимолетная молния боли. Она затихла быстро, но ее появление напомнило о накопившейся усталости, нервном напряжении и, возможно, о неком бездействии. Медленно открывая глаза, я повернула голову влево. Напротив меня висело большое зеркало, и в его отражении я едва ли смогла узнать собственное отражение. То, что я увидела в тусклом свете одиноко висевшей лампы, могло напугать любого, кто сейчас мог находиться рядом со мной. На некогда фарфоровую, алебастровую кожу легли несмываемыми красками темные тени усталости, превратив ее в иссиние подобие мертвенной бледности. Щеки впали и казались результатом не прошедшей бесследно голодовки. Все в моем отражающиеся в зеркале образе сейчас принадлежало не человеку, а вышедшему из кошмарного сна измученному бессонным существованием духу. Я вновь глубоко вздохнула и попыталась встать. Истощенный теперь, как физически, так и эмоционально организм нехотя, но подчинился моим усилиям. Направляясь в окутанную мраком гостиную, я догадывалась, что моя судьба, несколько лет оберегающая меня после побега, сейчас гостит в квартире, а совсем недавно, за порогом дома, ощущалась на земле, по которой я шла и витала в воздухе, который я вдыхала. Могучий безликий сказитель, кой являлась для всех существ судьба, сейчас, взвешивая все за и против, решала, куда направить меня дальше. И я была готова подчиниться любому ее приказу. История выбора Британским островом основной религии была искусно вплетена нашим отцом в легкую, как пух, сказку о появлении самого острова. Я аккуратно опустилась в пустое кресло гостиной, напротив которого на маленьком письменном столе лежала небольшая стопка исписанных с двух сторон черновиков. Река времени, плетущая узор истории современного Лондона, — однажды начал свое повествование отец, сраженный бурей наших с Джеймсом просьб о продолжени, не дающей нам покоя, с той памятной прогулки по берегу Темзы, истории, — вычерчивая понятные только ей на меловой «V» замысловатые знаки не пощадила древнее поселение языческих племен — Лондинос, а позже Лондиум, образовавшийся на месте Лондиноса — древний римский город-крепость, где христианство являлось неофициальным культом, адептов которого иногда подвергали гонениям до того времени, пока император Константин не присвоил христианству звание государственной религии, а сам Рим стал христианской столицей. На Британском острове, который тогда в большей степени принадлежал Риму, должны были строить христианские церкви и именно на тех местах, где когда-то находились языческие храмы. Время неумолимо спешило, и за несколько столетий истории христианская церковь стала пользоваться большим влиянием на северном острове. Даже после сокрушительного вторжения врага на территорию Римской империи, ее падения и больших перемен, когда Британия перестала быть римской провинцией, влияние выстроенных церквей не ослабло, так как миссионеры продолжали посещать самые отдаленные островные соборы. Но все же остров был заброшен и за период религиозного безвластия, который длился больше века, Лондиум превратился сначала в город — призрак, обрамленный бродом и тянущейся гравийной косой, которая далеко выступала в Темзу и за долгое время поросла кустарником и подлеском. Затем и вовсе стал сокрушенной цитаделью и превратился в руины на двух холмах. Стены Лондиума искрошились практически до основания, оставив только двое западных ворот нетронутыми. Позади них, нависая над вершиной ближнего холма, высился величественный амфитеатр, подобный угрюмому стражу. Он был скрыт выросшей травой северного берега могучей реки, великий изгиб которой в купе с болотами на противоположном ее берегу были самыми красивыми местами острова. Эта история, объединяющая несколько веков родной страны, с каждой её новой главой, рассказанной отцом, становилась интересней и запутанней. Мы с Джеймсом, как только заканчивался новый виток любимой истории, жили в предвкушении нового рассказа и под впечатлением от уже услышанного. В начале седьмого века нашей эры на Британский остров пришли англосаксы — закоренелые язычники. И выстроенный к тому времени, рядом с руинами города-призрака, торговый пост Лунденвик стал эпицентром борьбы религий. Немногочисленные христиане, после прихода язычников, сначала сопротивлялись, но потом затихли. Вновь за Британским островом присматривали Боги севера. Им вновь возносили молитвы, отмечали языческие праздники. Но единому богу было угодно, именно в Йоль — праздник зимнего солнцестояния, начать обращение англосаксов в христианскую веру. Большой деревянный крест, в центре которого раскинул руки распятый Христос, приезжий епископ с помощью около десятка его сопровождавших, укрепили в земле на месте Лондиума. Это место находилось возле развивавшегося торгового поста и в тоже время пребывало отдельно, окутанное древним величием. Этот участок близ древних развалин производил сильное впечатление. В восемнадцатом веке здесь будет стоять собор Святого Павла. … Последний житель поста был обращен в веру во время праздника в честь богини Эостры — христианский праздник Пасха. … Следом еще с десяток лет борьба религий возникала крошечными, быстро подавляемыми с разных сторон, очагами на Британском острове. … Но Римская церковь, единожды утвердившись на острове, уже никогда не оставит его. … В последующие века Лунденвик разросся в важный саксонский порт. А намного позднее, в эпоху короля Альфреда, вновь появился римский город, после чего старый торговый пост в миле к западу уже именовали как «старый пост» или Олдвич. Умение отца мастерски соединять тяжелые для детского или юношеского понимания вехи истории в один рассказ, настолько увлекало, что иногда мы с Джеймсом не замечали прошедшего времени. История длиною в детство и юность, вечерами собирала всю семью у камина на первом этаже. И каждый, слушая тихий спокойный голос отца, мог без особого труда вообразить себе происходящее. Детьми мы засыпали с улыбкой на лице после этих рассказов. Конечно взрослея, узнавая жизнь, мы поняли, что за легкостью отцовского повествования, скрывается титаническая, адская работа, систематизация и терпение. Но та непринужденная легкость каждого рассказа помогла развить в нас любознательность, интерес к книгам, как к источнику, позволяющему заглянуть сквозь время. Урок, преподнесенный отцом, в школе или университете, помогал превращать сложную, порой не складную информацию, полученную из сотни книг, в легкое чтение. — Вы не должны бояться истории, — однажды сказал нам отец, когда мы, засидевшись около камина, рассматривали с Джеймсом уже тлеющие в нем дрова, — ничего и никогда в нашей жизни не происходит просто так, по волшебству, все закономерно. Никогда не стремитесь искать подвоха в произошедшем, а пытайтесь вынести из этого урок…

***

Когда глухую тишину потемневшей гостиной, заполненной только моими воспоминаниями, которые вихрем пронеслись перед моим уставшим взглядом, нарушил пронзительный звон лежащего передо мной мобильного телефона, я нехотя, оттолкнувшись от спинки кресла, потянулась к нему, чтобы ответить на звонок. — Сожалею, мисс Фрей, — услышала я голос помощницы Майкрофта Холмса на том конце невидимого провода, — если, возможно, звоню Вам слишком поздно. Но мистер Холмс приказал напомнить Вам о предстоящей с ним встрече. Завтра в десять часов мистер Холмс нашел для Вас время, чтобы Вы смогли его увидеть. Адрес клуба «Диоген» будет выслан Вам электронной почтой. По возможности, прошу не опаздывать, мой начальник не уважает людей, которые не могут правильно распланировать собственный график. — У мистера Холмса появились сомнения по поводу моей организованности? — уточнила я у помощницы Холмса — старшего. Поразившись тому факту, как недавнему открытию, что Майкрофт Холмс, кажется, выбирает себе подчиненных под стать. Я усилием нечеловеческой воли подавила в себе приступ возникшего из неоткуда раздражения. Еще никогда и никто не ставил под сомнения мою исполнительность. — Я лишь выполняю поручения, мисс Фрей. — Спасибо, — односложно ответив ей, я уже собиралась оборвать разговор, но решилась спросить, — позвольте узнать, где Вы узнали мой номер личного телефона и стоит ли из-за этого переживать? — Думаю, что нет. До свидания, мисс Фрей. — До свидания, — начала отвечать я, когда услышала короткие гудки прерванного разговора. Крепко сжимая тонкий телефонный аппарат в собственных руках, я вновь облокотилась на спинку кресла. Как только мое голова коснулась мягкой обивки, рой новых, надоедливых вопросов пронзил мое сознание: Как много знают обо мне те, кто работает на Майкрофта Холмса? Нашлась ли хоть одна нить, которая может привести их к Джеймсу (Джиму) Мориарти? Количество вопросов, на которые я должна была найти ответы, с каждым днем только увеличивалось. Но сейчас у меня не было ни сил, ни желания искать их. Усталость тяжелыми оковами сковала мое существование. Телефон вновь ожил, требуя к себе внимания. — Что еще? — даже не взглянув на входящий номер, резко спросила я. — Эй! —недовольно отозвался на мое «приветствие» голос Кейт Беккер, — кажется, я ошиблась номером, — не то спросила, не то констатировала она. — Нет, мисс Беккер, Вы не ошиблись, — судорожно вздохнув и с силой, сжав переносицу пальцами, чтобы вернуть ясность мыслей, ответила я, — я подумала… — Я догадалась, — прервала она меня, — Это тот, кто разговаривал с тобой недавно. — Откуда ты знаешь? — удивилась я. — У тебя было занято последние пять минут. — Ясно. — Хотела тебе напомнить, — начала Кейт, — что у тебя назначена встреча на завтра с инспектором Лестрейдом. Скотленд- Ярд ждет твоего визита. — Не может быть, — резко встав с кресла, ответила я, — я не могу завтра. — Почему? — после недолгого молчания, задала вопрос Кейт. — Майкрофт Холмс, — смогла лишь произнести я. На протяжении нескольких предыдущих недель тщательно выкраивая собственный график, аккуратно вплетая его в собственное практически сникшее существование, я совершенно забыла о предстоящей встрече. — Ого, — удивилась мисс Беккер, — высылай шоколадку почтой, за то, что я тебе напомнила о встрече. — Вышлю две, если перенесешь встречу на один день. — Он же полицейский. Их сложно застать на месте. Это будет сложно. Не испугаешься брать у инспектора интервью на месте преступления. — Кейт, Майкрофт Холмс — политик. Мне очень повезло, что он нашел время для моего визита. Мне только что об этом напомнили предыдущим звонком. — Хорошо, — без особого энтузиазма пообещала она мне, — я постараюсь. Но это будет известно только завтра. — Хорошо. — До завтра, Хелен. Постарайся как можно быстрей лечь отдыхать, чтобы завтра ненароком не наброситься на Майкрофта Холмса. — Я постараюсь, — глубоко вздохнув, ответила я. Тихо и степенно, совершенно незаметно на город опустилась ночь, погружая город в пугающую, звенящую тишину. Бледный и совершенно холодный диск луны, иногда ненадолго скрывающийся за ночными облаками, в эту ночь царствовал на черном беззвездном небосклоне. Но вопреки тишине и мраку, которые могли позволить уснуть, в этой живой картине было что-то странное, не приносящее умиротворения. Так и не сумев уснуть, я встречала серый, и по-настоящему зимний рассвет нового дня с книгой в руках, сидя всё в том же кресле.