А я писала жизнь с закрытыми глазами, Перечеркнув, пожалуй, каждую строку. Не замечала времени и правил, Не понимаю суть, зачем живу? А я писала жизнь с закрытыми глазами, И не заметив тленность бытия, Моей тетради оказалось мало, Когда заканчивалась первая глава. Мне захотелось жить с открытыми глазами, Забросив в угол старый свой дневник, Но строки, что зачеркнуты годами Нельзя так просто взять и отменить Я начала писать с открытыми глазами, Но оглянувшись, вижу пустоту, Пытаясь, жизнь исправить, Я перешла опасную черту. Я написала жизнь с закрытыми глазами Мне, кажется, закончилась борьба, Когда в душе зияют раны, Которых не залечишь никогда. Остановилось время во вселенной, Погасло солнце, тьма накрыла мир И у себя я отнимаю постепенно И эту жизнь, и этот черновик, И эту жизнь, и проклятый, но все же, мой дневник.
HM
Он медленно погружался в адское пекло, где между огненными озерами, наполненными болью и страданиями извивалась жизнь одного единственного человека. В ней было столько противоречий, что Майкрофт невольно задался вопросом, сумел бы он дать характеристику Хелен Мориарти, зная с самого начала всю её историю. Холмс вновь провел рукой по строкам послания и страх, который всё еще сидел холодком в его животе, вновь поднялся и охватил его в тот миг, когда он увидел поставленные Хелен инициалы. Его никогда не интересовал этот вопрос, но только сейчас он заметил, что первые буквы полного имени Хелен были зеркалом его собственного имени. Майкрофт не смог проглотить комок, вставший в горле. Неприятный скрежет зубов о стакан или ногтей о подлокотник стула, который Майкрофт так и не смог идентифицировать, отвлёк его от созерцания понято-разглаженного послания, женщины, которую он обрек на страдания. Он поднял глаза. Филипп, сидящий напротив Холмса, за последние четыре часа не проронивший и звука, неприятно поморщился, выплюнув, на пол маленький осколок стекла. На его лице застыло мрачное выражение, он кутался в черное пальто с приподнятым воротником и с того момента, как занял предложенное ему место и взял в руки стакан с виски, предпочёл вообще не двигаться. Он был погружён в размышления об обстоятельствах, которые таким странным образом привели их сюда. Они сидели в одной из отдалённых ординаторских больницы, которую им любезно предоставили, и ждали утра и новостей о состоянии мисс Мориарти. Это была глухая, жуткая комната, больше походившая на каморку, из окна которой не было видно ничего живого. Оно выходило в узкую аллею, зажатую между стенами из красного кирпича. Где-то там, совсем близко, текла невидимая Сена. Отдав все силы на подавление собственных эмоций, Холмс перестал анализировать поведение окружающих его людей и только сейчас понял, что со встречи в холле больницы на первом этаже, они молчали. При их первой встрече Филипп перед тем, как застыть перед Майкрофтом на миг, сначала тяжело дышал, глаза сверкали, губы искривились в жуткой гримасе, потом, стараясь никого не напугать, обречённо всхлипнул и затих. И с тем пор они не сказали друг другу и слова. Граф просто следовал за Холмсом словно тень и был потрясён случившимся не меньше собственного шефа. В неровном свете больничного коридора цвет его лица казался бледнее, чем обычно. Избавляясь от послания Хелен, передав его в руки Майкрофта, он радовался тому, что теряет тяжёлое бремя. А дальше, пребывал в состоянии непрерывного беспокойства. И если Майкрофт не позволял себе двигаться, то Филипп не мог усидеть на месте. Граф, как выяснилось, не спал вторые сутки, отказывался от просьб докторов отдохнуть и выкурил бы не одну сигарету, если бы имел подобное пристрастие. Он не делился подробностями и только напряженно прислушивался к каждому шороху, доносившемуся из палаты, в которой находилась Хелен. Они ждали долго, казалось вечность, но только, когда тишина и отсутствие информации, начали вызывать у обоих острое, мучительное ощущение присутствия смерти, дверь палаты открылась, что заставило их резко обернуться. Доктор, словно хищный зверь, медленно приближался к нам, будто наконец-то заметил новых жертв, а мы не решались бежать, смирившись со своей участью. — Господа, — серьёзно обратился он к нам, — мадмуазель Фрей потеряла много крови, но на данный момент мы смогли стабилизировать её состояние, однако я не берусь делать прогноз, потому что потеря крови была значительной. — Она может умереть? — задал вопрос Филипп. — Всё решит эта ночь, — честно признался доктор. — Может быть нужна кровь? — отозвался я. — Если бы нам её не хватало, мы бы её незамедлительно запросили. Но не Ваша кровь ни кровь мистера Графа не подойдет. Вы слишком утомлены и устали. Мы не можем рисковать Вашими жизнями. Извините, мистер Холмс, — доктор вздохнул, — мне нужно вернуться к пациентам. Я распоряжусь, чтобы Вас обеспечили всем необходимым, чтобы Вы смогли провести эту ночь здесь. Если что, не обессудьте. Мне пришлось только кивнуть. — Мистер Граф, Вы сделали всё и даже больше. Я не могу Вас просить, но всё же, постарайтесь отдохнуть. Мистер Холмс, тоже самое касается и Вас. Хотя бы попытайтесь. О любом изменении состояния мадмуазель Фрей Вам сообщат. Он ушел. Мы переглянулись. А вскоре, белокурое создание маленького роста, представившееся Кэтрин, отвела нас сюда, потом принесла бутылку виски и исчезла. Можно было или нет пить в медицинском учреждении, никто не спрашивал, но сейчас бутылка опустела почти полностью, и Майкрофт надеялся, что оставшейся жидкости им хватить до рассвета. Майкрофт понимал, что эту ночь и её последствия они не забудут никогда. Пройдёт год, пять или десять, но они будут помнить всё до мельчайших подробностей. И никакое кривое зеркало времени не поможет избавиться от чувства вины, которое будет преследовать их до конца жизни. Достаточно будет только закрыть глаза, и пелена лет отступит, словно это было вчера. Каждый не только будет помнить что-то своё, но и что-то общее. — Каково это, Филипп? — невпопад спросил Майкрофт, прерывая столь долгое молчание. У него перехватило горло, но он справился с собой. — Хотелось бы верить, в то, что я сделал всё, что смог, для того, чтобы спасти её, — чуть слышно ответил Граф, словно надеясь, что тишина поможет спасти, ту, что сейчас была прикована бинтами, обернутыми вокруг запястий, к больничной койке. Холмс не мог подобрать слов, которые дали бы им двоим истинное утешение, и пытался хоть как-то отвлечься простым диалогом, который предписывает обычай. — Ты слышал врача, Филипп. Час назад. Всё было вовремя, — Майкрофт рвано махнул рукой в сторону, обрывая собственную мысль, и мрачно добавил. — Она на транквилизаторах и спит. Должно помочь, — Холмс машинально потянулся за собственным виски. По телу начала разливаться теплота, но ощущение, которое испытал Майкрофт, было похоже не на бодрящее действие алкоголя, а скорее на ожог от спирта, которым прижигают раны. — Аминь, мистер Холмс, — бесцветным голосом отозвался Граф, — однако, если у человека нет желания жить, откуда взяться желанию проходить реабилитацию? Холмс метнул в Филиппа сердитый взгляд. — Ошибаетесь, мистер Граф. Хелен должна пройти реабилитацию. Обязана, если быть точнее. — Скажите, мистер Холмс, неужели Вы и в правду получаете удовольствие, когда мучаете людей? Хелен, всю свою сознательную жизнь провела над пропастью, в которую, для того, чтобы рухнуть не хватало одного единственного шага. И Вы ей его обеспечили. Знаете, ни в одной из древних шотландских легенд, которые любила пересказывать мне моя бабушка, не встречалось столько жестокости, сколько Вы обрушили на эту женщину. И всё из-за чего? Из-за фамилии, которая мешает жить двум представителям семейства Холмс? — Ложь фатальна. Ложь и секреты всегда подобны раку в душе. Они поглощают все хорошее и оставляют только разрушения после себя, — сказал Майкрофт с леденящей душу уверенностью, облокотившись на спинку кресла, в котором сидел. — Допустим. Однако для чего возводить это событие в степень государственной измены. — Я отпустил её домой, — отрезал Холмс и Филипп почувствовал, как к его спине холодными свинцовыми пальцами вновь прикоснулся страх. В этих словах можно было услышать отголосок прошедших событий, которые до сих пор причиняли Майкрофту боль. — А мне кажется, мистер Холмс, — предположил Филипп, — Вы в какой-то момент отклонились от первоначального плана, а теперь не понимаете, как бороться с последствиями. Сказанные слова заставили Майкрофта вздрогнуть, и искоса посмотрел на Графа. — А мне кажется, мистер Граф, — копируя манеру Филиппа, ответил Холмс, — Вы завидуете. — Чему? — удивился Граф. — Хотя нет, — тут же останавливая Майкрофта, сказал Фил, — я не хочу знать Ваших умозаключений. — Совсем неинтересно? — поинтересовался Холмс, усмехнувшись. Филипп, отрицательно покачал головой. Ему уже приходилось видеть Майкрофта в подобном настроении, и он готов был каждую минуту услышать гром среди ясного неба. Он знал, что с этим человеком нельзя чувствовать себя спокойным и всё же от услышанных слов по всему телу прошла дрожь отвращения к человеку, который сидел перед ним. — Мистер Холмс, — справившись с собственными эмоциями, решил всё-таки сказать Граф, — это не Вы сжимали в объятьях холодное тело Хелен, пытаясь вернуть её к жизни. Это не Вы пытались заглушить боль и рвущийся наружу страх за Хелен, когда её кровью была испачкана каждая поверхность ванной комнаты. Это не Вы привезли её сюда, считая каждую секунду дня неё последней. Это не в Ваши руки впитали её кровь, которую теперь невозможно будет смыть. Но это только благодаря Вам мы подводим итоги этого дня здесь, утешая себя алкоголем, — Филипп выдохнул и замолчал. — Хватит, Филипп. До этого момента Вы держались неплохо, учитывая события, которые нам пришлось пережить. А теперь давайте дождемся восхода солнца и новых новостей. Разговор был окончен. Майкрофт Холмс и Филипп Граф вновь замолчали до самого рассвета, когда новый день, разогнав зловещий и унылый ночной туман, который скрывал звуки и не давал ничего рассмотреть, прислал к ним врача Хелен. Он тихо постучался в дверь ординаторской и, не дожидаясь приглашения, переступил порог комнаты. — Господа, минувшей ночью высшие силы сберегли жизнь мадмуазель Фрей. Она жива, — он искренне улыбнулся, — кстати, забыл представиться, ведущий специалист больницы Сальпетриер, психиатр, лечащий врач мадмуазель Фрей Андре Сорель. — Господин доктор, Вы подобными речами можете обеспечить себе новых клиентов в своё отделение, Вы это понимаете? — отозвался Филипп. Доктор Сорель виновато улыбнулся. — Хотите успокоительного, мистер Граф? — Хочу задушить Вас, господин доктор, — оскалился Филипп, — Хелен можно увидеть? — По одному и аккуратно, — предупредил доктор. — Это и так понятно, — сказал Фил, — я могу идти? — Я не имею права Вам препятствовать. Филипп скрылся за дверью. — Всё так, как я и думал, — подытожил Холмс, — алкоголя в крови много, но до опьянения еще далеко. — Мистер Холмс, — присаживаясь на освободившееся место, начал доктор Сорель, — Вы представитель мадмуазель Фрей? — Сейчас да, потом, если это будет возможно, эти полномочия перейдут к господину Графу. — Думаю, мистер Холмс, Вы всё прекрасно знаете и понимаете, — доктор вновь улыбнулся, — однако я всё же напомню, что попытка самоубийства мадмуазель Фрей накладывает на меня обязанность поставить её на учет в психиатрической больнице. — Конечно, известно, а ещё мне известно, что подобную информацию можно скрыть от посторонних глаз и не афишировать. И что-то мне подсказывает, месье Сорель, что Вы хотите сделать именно так. — Но… — Месье Сорель, — начал Майкрофт, откинув голову на спинку кресла. От бессонной ночи и выпитого алкоголя в голове шумело. Хотелось закрыть ладонями глаза и заглушить этот шум, который дырявил сознание острым лезвием, хотелось, чтобы он престал его мучить. Однако сначала надо было обеспечить спокойствие Хелен, — если бы Вы этого не хотели, то я давно бы получил историю болезни мисс М… простите, мадмуазель Фрей с данной пометкой. — Мистер Холмс, но я не имею право закрывать глаза на состояние мадмуазель Фрей. Сейчас её выписывать просто опасно. — Я и не настаиваю делать это сейчас. Можете её осматривать, расспрашивать, заставлять повторять сказанные ею слова, кивать каждому её слову, водить по бежевым приемным и безымянным кабинетам, можете даже, если хотите, надеть на неё смирительную рубашку. Однако прошу Вас, она должна полностью восстановиться. — И электроконвульсивную терапию разрешите? — поинтересовался Сорель, впившись взглядом в Майкрофта, в нетерпении ожидая ответ. — Это так необходимо? — спросил Майкрофт. — Не стоит так беспокоиться, мистер Холмс, — успокоил Майкрофта доктор Сорель, — данная процедура давно не считается варварством и применяется к пациентам с тяжёлой формой депрессии, часто заканчивающейся суицидом. Хелен Фрей одна из таких пациентов, мистер Холмс. — Но говорят, — восстанавливая в памяти собственные знания по этому вопросу, сказал Майкрофт, — это процедура разрушает мозг и ей не место в современной медицине. — Мистер Холмс, я не собираюсь пытать мадмуазель Фрей. Я просто исследую область доступных и разрешенных мне возможностей, потому что еще никто полностью не восстанавливал после попытки самоубийства. Это попросту невозможно. На протяжении всей жизни человек сталкивается с множеством различных потрясений, которые влияют на его психику. Никому неизвестно, сколько может выдержать психика и когда могут начаться психологические проблемы. Будет это раздавленный голубь, неосторожно сказанное слово или действие, смерть родного человека. — Обещайте мне, доктор Сорель, что это будет последнее средство, которое будет применяться к Хелен. — Мистер Холмс, простите, но я не провожу экспериментов в подвалах больницы, — оскорбился доктор Сорель, — этот метод далёк от совершенства, им нельзя полностью вылечить пациента, к тому же существует риск потери памяти, головных болей и прочего, прочего, прочего. — Но Вы, я смею надеяться, сделаете всё возможное, чтобы она как можно скорее вышла из больницы. — Одно могу сказать точно, нам предстоит много работы, мистер Холмс. — Значит, договорились, — подытожил мистер Холмс, — думаю, я последую примеру мистера Графа и перед отъездом в Лондон навещу больную. К сожалению, моя должность не позволяет отлучаться из Англии надолго, но это не значит, что я бросаю мадмуазель Фрей. Здесь остаётесь Вы и мистер Граф… — Я всё понимаю, мистер Холмс. Хорошо, что у мадмуазель Фрей есть такие покровители, как Вы. Пожалуйста, мистер Холмс не вините Хелен за совершённый ею поступок. — Это последнее, на что я обращу своё внимание, доктор Сорель. Я её не обвиняю. Простившись с доктором, Холмс отправился к Хелен и ровно в полдень вышел из больницы Сальпетриер. Солнце светило ярко, но этот свет сопровождались колючим холодом. Майкрофт Холмс глубоко и с облегчением вздохнул. Если они все приложат чуть-чуть усилий, то всё может закончиться даже лучше, чем он изначально предполагал. Он уж точно сделает для этого всё, что требуется, осталось заручиться поддержкой Филиппа Графа. Майкрофт нашел его в кафе при больнице. Несмотря на обеденное время посетителей, практически не было, пара увлеченных своими делами человек и Филипп, нашедший своё пристанище в самом дальнем углу. — Я вижу, Вам уже лучше, мистер Граф, — подойдя ближе, сказал Майкрофт. Филипп, отвлёкшись от тарелки, на которой лежало две порции пломбира, медленно кивнул, — не возражаете, если я присяду? — Граф вновь кивнул, наконец-то проглатывая сладость. — Вы тоже в бодром расположении духа, мистер Холмс, — ответил Фил, — не хотите? — указывая на десерт, спросил он. — Воздержусь. К сожалению, я не располагаю временем. — Однако нашли время напомнить мне об обязанностях, которые Вы мне поручили, — констатировал Граф. — Вы умеете читать мысли? — удивился Майкрофт. — Нет, мистер Холмс, пока Вы не просили у меня ничего сверхъестественного, и потом, — Филипп остановился, — я бы и сам хотел здесь остаться, рядом с Хелен. Если Вы не возражаете. — Значит, Вы сэкономите мне время, Фил. Я хочу знать всё, что здесь творится. — Будет сделано, мистер Холмс, — Граф отдал честь, испачкав ложкой, которую держал в руках, лоб. Когда Майкрофт Холмс поднимался по трапу самолёта, парижское солнце то пряталось за тучи, то прорывалось сквозь них. Накрапывал мелкий дождь, крошечные капли которого словно крошечные острые булавки кололи руки и незакрытую шарфом шею. Он не верил, что время лечит, доказательством этого факта служил поступок Хелен Мориарти, но Холмс верил в то, что Хелен сможет научиться жить дальше. Она должна попытаться.***
Время шло. Осень уступила свои права зиме, а зима весне, но Хелен не желала выздоравливать. Филипп исполнял свои обязанности отменно. И был глашатаем самых скверных новостей. Он писал подробные письма о состоянии здоровья Хелен, делился собственными умозаключениями на этот счет, присылал короткие видео. И это зрелище больше всего производило впечатление на Майкрофта. Получая очередное послание с живым подтверждением мучений Хелен, Майкрофт не спал ночами, а если и забывался на время, то сон был тревожный, смутный и исковерканный. Холмсу снилось её лицо с потухшими, не интересующимися жизнью глазами. «Никто не знает, что может вернуть её к жизни», прочёл Майкрофт прежде, чем открыть присланное Филиппом в начале весны видео. Памятуя о прошлых известиях, в которых Граф рассказывал о внезапных переменах настроения с криками, пугающими всю округу, Майкрофту пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы посмотреть, как изменилось состояние Хелен за несколько дней. Он не ждал ничего хорошего и предчувствия его не обманули. Просматривая видео в первый раз, Холмс не узнал запечатлённую на нём девушку, но это была Хелен или скорее то, что от неё осталось. Потрясённый увиденным, Майкрофт медленно погружался в мрачную действительность Хелен Мориарти. Можно было подумать, что она находится в каком-то подземелье. Облаченная в больничное платье из шёлка, доходившее до лодыжек, она сидела на полу большой, круглой комнаты, которая была пуста, обхватив колени руками. Стены вокруг неё были покрыты мягкой обивкой бежевого цвета. Хелен не шевелилась, не подавала признаков жизни и казалось, не дышала, но Майкрофт знал, что это мнимое безразличие и апатия, потому что всё могло измениться в одну секунду, и оказался прав. Вдруг она поднялась одним резким движением и направилась в противоположный конец комнаты. Её лицо не выражало ни одной эмоции, пребывало в неподвижности, словно у каменной статуи, однако глаза были налиты злобой. Она медленно двигалась к цели, как будто специально представляя Майкрофту возможность хорошо рассмотреть её. И Холмс видел бесконечную россыпь синяков и царапин на руках и босых ногах. Он смотрел на жуткие кровавые и фиолетовые следы и понимал: синяки появлялись постоянно и методично, так же, как и царапины. На старые раны ложились новые и в довершение всего, на тех участках, где царапать было уже нечего, кожа чернела. На теле Хелен не было живого места, запястья до сих пор были перевязаны бинтами. Филипп говорил, что подобным образом Сорель пытается защитить хотя бы оставшиеся шрамы от царапин и кровавых следов. Майкрофт тяжело вздохнул. Первый раз в жизни в глубине его сознания родилась паника, она росла, и Холмс испытал чрезвычайно странное ощущение беспомощности. А Хелен тем временем остановилась у стены, повернулась на месте, потом еще раз и еще, всё быстрее и быстрее. Словно пьяная она кружила по полу, пока не столкнулась со стеной. На какую-то долю секунды она замерла, оглушенная ударом, а потом рухнула на пол и больше не шевелилась.