WOAS. Этот безумный мир.

[Действие происходит после 8 сезона ДВ и после 4 сезона Древних. Елена не принимала лекарство от вампиризма] Почему он все еще был здесь, в Маноске? Что держало его здесь? Очевидно, что не позабывший свои кровные узы Элайджа — насколько был осведомлен Никлаус, его старший брат вот уже три недели как покинул не только город, но и саму Францию. А он сам все еще оставался здесь, зачарованный разрушенными Городскими воротами Обет, замком Грассо и статуей Черной Мадонны в церкви Нотр-Дам-де-Ромижье — или убеждал себя в этом. Нет, в Маноске определенно было нечто особенное — здесь сам воздух был пропитан чем-то возвышенным и несколько печальным… Таким же печальным, как и расколотая на навеки несовместимые осколки семья Майклсонов. В конце-концов, не все ли равно, где медленно угасать от одиночества и боли? Не все ли равно, где страдать? Пусть это будет Маноск, решил он, и остался. Встретить в этом городе Елену было действительно неожиданно — так далеко от Мистик-Фоллз, да еще и одну, без компании Дэймона… Никлаус сначала даже решил было, что ему мерещится, но нет, это была она — Елена Гилберт, в прошлом его жертва, а ныне — неожиданная знакомая где-то далеко от дома. Она сидела за одним из столиков уличного кафе, сосредоточенно выводя что-то в кожаном ежедневнике, перед нею дымилась чашка с горячим кофе, а яркий букетик каких-то красных цветов то и дело щекотал ей нос, когда она склонялась слишком низко над своим ежедневником. Клаус наблюдал за ней несколько минут, решая, пройти ли ему мимо, или все же потревожить девушку и навязать ей свое общество. Их не связывали теплые совместные воспоминания, он всегда был для Елены угрозой и врагом, но отчего-то сейчас, глядя на нее, первородный не смог сдержать улыбки. Превращение в вампира изменило ее — он слышал это от Стефана, слышал это от Кэролайн, слышал это от Ребекки. Определенно, Елена Гилберт больше не была ни наивной юной девушкой, ни вечной жертвой. Во всем ее облике читалась какая-то новая для нее уверенность, и это придавало ей шарма. Клаусу никогда не импонировали «девицы в беде». В конце-концов, он решил, что не стоит вторгаться в ее личное пространство и вознамерился уйти, но как раз в это время Елена его заметила. Она почувствовала чужой взгляд на себе, подняла глаза и первородный не мог не заметить, как дрогнули ее губы, когда она увидела его. На мгновение ему даже показалось, что сейчас эти губы исказит гримаса презрения, но этого не случилось — Елена улыбнулась ему. Удивленно, сдержанно, но совершенно точно без какого-либо отвращения. Клаус счел это приглашением к диалогу, и все-таки присоединился к ней за столиком. — Не ожидал встретить тебя здесь, Елена, — произнес он, окидывая девушку цепким взглядом. — Как и я не ожидала встретить здесь тебя, Клаус, — отозвалась Елена. Тембр ее голоса тоже изменился, стал более грудным, с хрипотцой. — Какое странное совпадение… Но я, кажется, рада тебя видеть. — Я собирался сказать то же самое, — усмехнулся гибрид, невольно отмечая, что ему нравится, как держится новая, неизвестная ему Елена: она не боялась его, как многие, но и не ненавидела. Она вела себя с ним, как с равным. — Ты в Маноске один, без свиты? — Одинёшенек, это теперь мой печальный девиз… А что же ты? Где твой верный пес Дэймон? — Больше не приходится говорить о верности. Наши пути разошлись, — обронила Гилберт, но Клаус не увидел печали в ее глазах. — Тогда не стану сдерживать злорадства — мне всегда казалось, что ты сделала ошибку, оставив Стефана ради него, — произнес он. — Мой единственный друг был идеален для тебя. Впрочем, таковым его считали многие — включая мою сестру. — Я скучаю по нему, — тихо, грустно призналась Елена и прижала свой ежедневник к груди. — Он снова пожертвовал собой ради других… Когда я очнулась, освобожденная от проклятия Кая Паркера, то поняла, что больше не могу так. Больше не могу продолжать все это. Вся моя жизнь — будто сплошной фарс, и гора мертвецов вокруг… Все это моя вина, мне следовало давно уйти и начать с чистого листа, но всегда не хватало сил или смелости. А после смерти Стефана… Знаешь, я поняла, что никогда не смогу быть счастлива с Дэймоном. Не тогда, когда он всегда будет напоминать мне о том, что сделал ради нас Стефан. — Значит, ты сбежала от прошлого под гнетом чувства вины? — невесело усмехнулся Никлаус. — Что ж, это хотя бы был твой собственный выбор. Перед тобой изгой поневоле, милая. — Что случилось с тобой, Клаус? — темные глаза Елены пытливо вглядывались в его лицо. — Ты… Это словно и ты, и не ты. Будто тень самого себя. Я помню тебя совсем другим: жестоким, кровожадным и беспощадным существом, которое идет к своей цели вопреки всему. Разговоры по душам за чашкой кофе с потенциальной жертвой — это немного не твое, разве нет? — Ты права, — на этот раз улыбка гибрида была чуть более теплой. — Все дело в моей дочери и в моей семье, Елена. Так уж вышло, что не только тебя без конца преследовали враги. Возможно, это даже расплата за то, что когда-то я был твоим мучителем: но я заплатил сполна, поверь мне… Чтобы спасти мою малышку, мою Хоуп, мне и моей семье пришлось провести некий ритуал, который навеки расколол нас. Мы не должны никогда больше собираться вместе, если не желаем принести смерть Хоуп. Отныне я — сам по себе, и даже не смею помыслить о том, чтобы приблизиться к дочери. — Это… Ужасно, — сочувственно проговорила Елена, выслушав первородного. — Значит, встретились два одиночества? — Я не верю в случайности, Елена Гилберт, — покачал головой Клаус. — Что ж, значит так тому и быть, — заключила девушка. — Что ты делаешь вечером? Я знаю одно местечко, где потрясающе играют джаз. * * * Кто бы мог подумать, что Елена Гилберт станет его лекарством от одиночества и безумия? Кто бы мог подумать, что он сам станет врачевателем для ее исстрадавшейся души? Маноск стал их приютом, их убежищем, их общим новым началом — и они узнавали друг друга с новой стороны, они раскрывались друг перед другом, они учились доверять друг другу и понимать друг друга. Для начала это была просто дружба — дружба двух печальных одиночек, но со временем все изменилось. Впервые поцеловав ее и получив отклик, Никлаус Майклсон ощутил нечто, весьма похожее на умиротворение: у него впереди была вечность, и осознание того, что теперь ему есть, с кем эту вечность разделить, было бесценным. Елена Гилберт стала его спасением — и он отплатил ей тем же.