WOAS. Этот безумный мир.

[Ханна — младшая сестра Кэссиди; Кэссиди покинул отчий дом, когда его сестре исполнилось семь лет и с тех пор они не виделись; на момент описанных ниже событий Ханне семнадцать лет] — Калеб — то еще дерьмо, — изрекла Эли ДиЛаурентис, прищурив глаза в своей стервозно-пренебрежительной манере. — Радуйся, что это сейчас раскрылось. До того, как ты бы с ним переспала и он растрепал всем об этом. — Я радуюсь, — вяло отозвалась Ханна Мэрин, и это было сущей ложью, ни черта она не радовалась, она находилась в том состоянии, в котором обычно находится желе: трясущееся нечто, которому на все плевать. — Хватит об этом, ладно, Эли? Давай я принесу нам еще кофе. — Мне ванильный, — согласно махнула рукой Эли, она никогда не протестовала, если кто-то хотел за ней поухаживать. Сегодня подруги были в кафе вдвоем: Эмили и Ария со Спенсер были заняты какими-то тестами, но на самом деле Ханна просто подозревала, что ее подругам не особенно интересно в миллионный раз мусолить предательство Калеба, пусть даже и кофе с пончиками им оплатит Ханна. Что ж, Ханна не могла их винить за это — ей и самой уже осточертели разговоры о Калебе, вот только Эли этой ситуацией откровенно упивалась, а противиться ее натиску всегда было сложно. Особенно Ханне — она была на редкость слабохарактерна и ведома, знала об этом и была от этого не в восторге, но как-то это изменить не пыталась. В силу ли своей слабохарактерности, или лени — какая разница?.. Ханна оставила Элисон за столиком и, подхватив уже опустевшие пластиковые стаканчики, стала продвигаться к прилавку, чтобы заказать новую порцию и по пути выбросить в урну пустые. Миссия была успешно выполнена, но когда она возвращалась к Эли уже с новой порцией напитков, на нее буквально налетел какой-то мужчина в мятой рубашке и выбил кофе у нее из рук. — Эй! — только и успела вскрикнуть Ханна, а затем завопил уже мужчина: он обжегся, кофе из одного из стаканчиков опрокинулся ему на грудь, и это совершенно точно было не самое приятное, что могло произойти. — Мне так жаль, — приговаривала Ханна, кружась рядом, пока кто-то совал пострадавшему салфетки и стаскивал с него рубашку. — Ох, мне так жаль! — Ладно, пойдем отсюда, — это была Эли, и она потянула Ханну прочь, зацепив ее под руку. — Парень хорош, но ситуация так себе. Хватит кудахтать, выглядишь глупо. — Ты как никто умеешь подбодрить, — хмыкнула Ханна, но покорилась и позволила увести себя прочь. А дома, спустя пару часов, ее ждал сюрприз мужчина из кафе, в мятой и залитой кофе рубашке, стоял посреди гостиной и оглядывался вокруг с таким видом, будто имел на это какое-то право, а мама смотрела на него с немым восхищением, прижав руки к груди. — Что происходит, мам? — недоуменно поинтересовалась Ханна. — Твой брат наконец вернулся домой, — выдохнула Эшли, не сводя светящегося взгляда с мужчины из кафе. — Кэссиди, милый! Добро пожаловать! Ханна, иди же, обними его! — Надеюсь, кофе у тебя нет? — мягко рассмеялся Кэссиди, и Ханна через мгновение уже подхватила его смех и сама не успела понять, как оказалась в объятиях брата, которого не видела целую вечность.

***

— Он кла-а-ассный!.. — мечтательным шепотом твердила каждый раз Спенсер, когда в поле ее зрения оказывался Кэссиди. Ария откровенно строила ему глазки, Эли как-то заявила, что переспит с ним еще до конца осени, и даже тихая и скромная Эмили, которой, вообще-то, нравились девушки, в присутствии Кэса смущенно рдела. — Вы все отвратительны, — искренне заявляла подругам Ханна. — Это же мой старший брат! — И что? — вскидывала бровь Эли скептически. — Мой брат — Джейсон, так что я знаю все о том, как круто иметь горячего братишку. Все хотят его, а ты можешь обозвать его уродом и по утрам видишь, как он чешет задницу по пути в туалет. Это власть, детка! — Ты спятила, Эли. — А ты зануда, — парировала ДиЛаурентис. — Замолвишь перед Кэсом за меня словечко? — Фу, отстань от меня! Мы с ним почти не разговариваем даже! Мы десять лет не виделись, он фактически чужой взрослый мужик… — Это дьявольски сексуально, Ханна, — плотоядно облизывалась Эли. — Ты хочешь его, м? — Фу-у-у, Эли!!! Ты дрянная девчонка! Эшли Мэрин порхала по дому, окрыленная возвращением сына, а вот Ханне иногда дышать становилось тяжело от этих ее восторгов, которые сама Ханна разделить с матерью не могла. Кэссиди был ее братом, да, но, как она и сказала Элисон, он был чужаком. Между Ханной и братом пропастью пролегли десять лет, за которые она выросла и из забавной, неуверенной в себе пышечки превратилась в настоящую красавицу. А Кэс… В детстве он для Ханны был героем, ее спасителем и ее божеством, а теперь же это был мужчина с колючим, внимательным взглядом, с легкой небритостью и в вечно мятых рубашках, в котором очень смутно угадывался тот, кто дул на ее разбитые коленки и целовал ее перед сном в лоб. — Ты меня избегаешь, да? Ханна вздрогнула, когда голос брата раздался у нее за спиной. Она была уверена, что мама уже спит, а Кэса нет дома: он вечно пропадал где-то ночами напролет, и потому самозабвенно копалась в холодильнике, не беспокоясь о шуме, который создает. — С чего ты взял? — с набитым ртом поинтересовалась она: это была индейка, чертовски нежная и вкусная, и Ханна хотела сделать с ней сэндвич. — Ты все время сбегаешь, когда я вхожу в комнату, — пожал плечами Кэссиди, ненавязчиво приближаясь. — Почти не говоришь со мной, и обняла меня всего один-единственный раз… — Я просто не особенно сентиментальна, — попыталась отшутиться Ханна. Ей было неловко находиться с Кэссиди наедине, особенно когда он стоял совсем близко. Совсем не брат чудился ей, совсем не сестринские чувства пробуждались от этой провокационнной близости. Это было неправильно, гадко, странно, но ее разум никак не желал принять этого мужчину как близкого родственника. — Ты меня боишься, или что? — Кэссиди нахмурился, шутка на него не подействовала, он явно хотел расставить все точки над i. — Ханна… Ты считаешь меня чужим? Как же в точку, хотелось сказать ей. В самую чертову точку, Кэссиди! Но вместо этого она сказала: — Нет, что ты… Я просто… Просто… Мы так давно не виделись, и я уже не та малышка, которая постоянно висела на твоей шее, брат. Теперь мне это не нужно, я… Не фанатка телячьих нежностей больше. И если ты обнимешь меня, то я невольно начну анализировать каждое твое движение и искать скрытый сексуальный подтекст — этого она не прибавила, конечно. Но Кэссиди, кажется, и в сам понял это. Он снова смотрел на нее слишком пристально, слишком жадно — этот взгляд она то и дело ловила на себе, и взгляд этот смущал, дизориентировал, пугал. Не так брат должен смотреть на сестру. — А помнишь, как в детстве ты плакала из-за того, что этот ушлепок Джейсон обзывал тебя коровой? — внезапно спросил Кэссиди, и Ханна невольно улыбнулась. — Да уж, как такое забудешь… Он сказал, что я такая жирная, что на мне никто и никогда не женится. Вот козел. — Я потом его отмутузил, — хмыкнул Кэссиди. — Сукин сын клялся, что больше и слова плохого тебе не скажет. — А он и не сказал, — подтвердила Ханна. — Я знала, что ты ему врезал. Но на самом деле чаще вспоминала не это, а то, что ты сказал, когда утешал меня. — Что я сам женюсь на тебе, если никто не захочет? — мягко рассмеялся Кэссиди, и Ханна, отбросив смущение, порывисто обняла брата и спрятала лицо у него на груди. — В детстве такие вещи кажутся нормальными, — пробормотала она. — Ну, я и за папу замуж собиралась, помнишь? — Ты была очень любвеобильной девочкой, — согласился Кэс весело. — И особенной, Ханна. Для меня. — Я скучала по тебе, Кэс… Но я, кажется, больше не умею любить тебя так, как раньше, — проговорила Ханна, чуть отстраняясь и поднимая лицо, чтоб взглянуть брату в глаза. — Честно, Кэс… Мне так неловко, но… Кэссиди нежно коснулся ее щеки пальцами, и Ханна невольно закрыла глаза. Эта ласка была такой интимной, такой волнующей, и она ощущала себя такой хрупкой в объятиях брата… Это было так волшебно и так порочно одновременно. — Я всегда знал, что мы найдем путь друг к другу, Ханна. Ты и я, — прошептал Кэссиди, его дыхание опалило Ханне висок, она так разомлела и настолько поддалась очарованию момента, что очнулась лишь тогда, когда губы Кэссиди мягко накрыли ее собственные в совсем не родственном поцелуе. — Это безумие! — выпалила девушка, отталкивая брата. — Никогда больше, Кэс! Никогда, ты понял?!. Она бросилась к себе в комнату, позабыв о сэндвичах с индейкой и вообще обо всем на свете, кроме как о том, что она — чудовище, трепещущее от поцелуев родного брата. Ее тошнило всю ночь, буквально выворачивало наизнанку, и к утру Ханна уже подумывала о том, чтобы вызвать себе скорую, как наконец все прояснилось. Она слышала об этом прежде — об этой редкой, странной болезни, которая в большинстве случаев заканчивалась летальным исходом. Кровь и соцветия — ханахаки притаилась прямо у нее в груди и откашлялась белоснежными лепестками с алыми прожилками, символизируя ее запретную любовь к Кэссиди. Ее смертный приговор был прекрасен и изящен — романтичным девочкам о таком только мечтать. Но Ханна не мечтала, Ханна была в ужасе, Ханна хотела жить, хотела быть счастливой, Ханна хотела… Комната Кэссиди находилась рядом, и Ханна остервенело колотила кулаками в дверь, а в кулаках были зажаты белоснежные лепестки: как доказательство греха и как мольба о помощи. Кто же поможет ей теперь, если не ее герой?.. — О, Ханна, что за шум? — мама, выглянувшая из своей комнаты, казалась расстроенной. — Мне нужен Кэссиди, — мрачно отозвалась Ханна, продолжая стучать к брату. — О, Ханна… Ханна, прекрати! Кэса нет в комнате. Он… Он уехал рано утром. — Куда уехал? — внутри у Ханны все похолодело, она опустила руки и позволила тревожному предчувствию захлестнуть себя. — Мама! Куда уехал Кэссиди? — Он сказал, что не может оставаться дома, — невнятно проговорила Эшли Мэрин. — Сказал, у него теперь другая жизнь. Сказал, что мы не должны винить себя или тосковать. Он уехал ради нас, так он сказал… — Уехал ради нас?.. — переспросила Ханна и стала оседать на пол, пальцы ее разжались и лепестки упали ей на колени. «Никогда больше!» — крикнула она вчера Кэсу, и он сделал все так, как она и хотела. Он всегда делал так, как хочется ей, был ее героем. Вот только на этот раз он немного просчитался. Новый приступ кашля свел горло спазмом — Ханна Мэрин откашливала новые и новые цветы, обагренные собственной кровью, и слезы катились по ее щекам. Как долго она протянет? Впрочем, имеет ли это теперь хоть какое-то значение?..