The Magicians

— Я бы и не на такое пошел, чтобы вернуть тебя обратно, — говорит Квентин. Наверное, ей стоит испытывать благодарность, или даже нежность — но вот беда, она совершенно не помнить, каково это. Не помнит, как. Было время, когда по венам девочки с холодной внешностью струилась горячая кровь, а сейчас… Сейчас ее вены полны разверзтых в крике ужаса ртов, изломанных пальцев, предсмертных хрипов и чужой боли. Чужая боль раскаленным железом жжет под кожей, расцветает голубовато-лиловым в капиллярах, вспышками взрывается под закрытыми веками, выжимает слезы из глаз. Элис плачет, но не чувствует слез — пальцами растирает соленую влагу по щекам, и то ли ужасается, то ли наслаждается этим страшным послевкусием, которое осталось с ней, кажется, навсегда. Как стать прежней? Из зеркала на нее глядит измученная, с темными кругами под глазами девушка, но Элис уже не уверена в том, кто она. Можно ли верить собственному отражению, если оно зыбкое-зыбкое, и стоит лишь чуть повернуть голову, как боковым зрением она видит, как эту девушку охватывает голубоватое пламя чистейшей энергии и слышится ей в звенящей тишине зловещий хохот ниффина, жаждущего крови?.. — Я бы и не на такое пошел, чтобы вернуть тебя обратно, — говорит Квентин. А что ты сделал, хочется спросить ей. Что ты такого особенного сделал, идиот? Что ты вообще можешь сделать? Заткнуть бы тебе рот обрубком твоей же руки, утопить бы тебя в твоей же крови, выжатой из твоих вен! Ниффин улыбается, ниффин кокетливо накручивает на палец светлый локон волос, ниффин представляет себе, как творит зло, потрясающее в своей концентрации — но ниффин ведь мертв, правда?.. Элис не знает. Элис думает, что ниффину верить нельзя, даже мертвому — потому что можно ли его вообще убить? — Я бы и не на такое пошел, — говорит Квентин и берет ее за руку. — Слышишь, Элис? Элис, наверное, слышит, вот только не понимает слов. Все, что она слышит, это как быстро и тревожно бьется сердце Квентина — Квентин ее боится, потому что не только она сама видит монстра в отражении. Квентин видит его тоже. — Я бы и не на такое пошел, — шепчет Квентин, — Чтобы вернуть тебя обратно. Элис так хотелось бы что-нибудь чувствовать к нему — хотя бы жалость, но ниффин раскаленным железом выжигает внутри нее идеальную пустоту, вакуум. Со временем не останется даже воспоминаний о чужих страданиях — но легче не станет. Станет холоднее, станет страшнее. В ней разрастается, пухнет, загнивает огромное ничто — и Элис задыхается, но странным образом продолжает дышать. Так будет всегда, хочется спросить ей, хочется скулить и прятаться от света, хочется исчезнуть и стереть саму себя из этой реальности, но перед этим… Перед этим ей бы всего еще один разок ощутить сокрушительную голубую магию, пронизывающую каждую клеточку тела — наркотическую магию, которая въелась в нее так глубоко, что не вытравить никакому Квентину с его глупыми и никому не нужными жертвами. Утро сменяет день, за днем приходит вечер, за вечером крадется ночь, но для Элис Куин время остановилось. Она застряла — в сияющей электрической голубизне, растворяющейся пустотой. И как только пустоты станет больше, как только она поглотит магию — что тогда? — Лучше тебе не знать, — говорит ей ниффин из зеркала, злобно сверкая глазами. — Я бы и не на такое пошел… — твердит и твердит проклятый Квентин, а Элис лишь медленно качает головой в ответ. Монстрам не нужно спасение, и как он только не поймет? Монстрам нужно, чтобы их оставили в покое.