T h e O r i g i n a l s

[Давина как один из двойников Петровых. Т.е, Амара, Татья и Кэтрин — все они обладали внешностью Давины. Давина последний двойник из ныне живущих (вместо Елены), ее история разворачивается в Новом Орлеане и с братьями Сальваторе ничего общего не имеет] Он знал, что Марсель Жерар лжет, когда воспитанник Клауса, предавший своего создателя во имя любви (хотя на самом деле во имя власти), скользнул равнодушным взглядом по старому снимку и неопределенно пожал плечами. — Никогда не видел ее. — Никогда? — переспросил Майкл, и его холодный, пытливый взгляд впился в лицо Марселоса. — Практически уверен в этом, — отозвался Жерар, оставляя себе место для маневра: это была ложь, но всегда можно было сослаться на простую невнимательность. Майкл удовлетворился этим ответом, просто потому, что у него были дела поважнее, да и правду он знал, всего лишь нуждался в небольшом подтверждении. Получить его от кого-либо еще не составит большого труда — Кэтрин Пирс далеко не так искусно заметала следы, как ей казалось. Он пришел, чтобы убить Никлауса и остальных своих детей — конечно, именно это и являлось главной причиной, по которой Майкл Майклсон оказался в Новом Орлеане в том столетии, но поиски потомков Татьи в определенный момент всегда выходили на первый план. Одержимость, к которой он прирос куда как прочнее, чем к стремлению уничтожить тех, кого сам же и породил. Если бы кто-то прежде сказал этому суровому, закаленному битвами викингу, что любовь сломает его и превратит в безумца, вечно идущего по следу, он бы никогда не поверил. Но то было до объятий Татьи, до ее пахнущих жимолостью и хмелем длинных волос, до ее тонких и нежных, умелых пальцев, пробирающихся под его грубо сшитую рубаху… Видят боги, он любил когда-то Эстер, любил и был ей даже в какой-то степени предан, но когда он узнал о предательстве жены, плодом которого являлся Никлаус, его чувства угасли в один миг. Он мог бы с позором вышвырнуть Эстер из дома, остричь ей волосы и прогнать по всему селению палкой, клеймя как шлюху, но не сделал этого. Чувство долга перед уже повзрослевшими детьми оказалось сильнее обиды и горечи, и он глушил эти чувства вином и злобой, направленной на ублюдка, которого Эстер так долго выдавала за его сына. Татья случилась с ним внезапно — гибкая, стройная, с задорным смехом и требовательными огоньками в карих глазах, она просто возникла перед ним на очередном ночном празднестве и увлекла прочь от костров, крепко схватив за руку. Он не рассчитывал на нечто серьезное, и был уверен, что она так же ищет лишь мимолетного приключения на несколько часов, но следующей ночью он уже сам отыскал ее. У Татьи был муж, но Майкл избавился от него — для него это не составило ровным счетом никакого труда, ведь он был главой общины и отправил помеху своим любовным делам в очередную вылазку, из которой тот вряд ли бы вернулся скоро, если бы вернулся вообще. Татья расцвела при нем — осыпанная подарками и ласками, она мурлычущей кошкой сворачивалась у него на груди и до самого рассвета шептала ему слова любви. Майкл покидал ее дом лишь днем, все еще сохраняя какую-то видимость единства с Эстер и детьми, хотя ни для кого в поселении больше не было секретом, где и с кем он проводит свое время. А затем Элайджу угораздило влюбиться. На празднике урожая Майкл увидел сына, шепчущего что-то украдкой на ухо Татье, а она смеялась, томно щуря карие глаза и не торопясь отстраняться. Ревность захлестнула тогда Майкла с головой — он и подумать не мог, что сможет в один миг возненавидеть родного сына, но уже к рассвету его меч был приставлен к горлу повергнутому на колени Элайджи. Только чудом Эстер вымолила для сына жизнь, а Майкл покинул их общий дом, чтобы всегда быть рядом с Татьей. За его спиной шептались, что она околдовала его, что превратила воина и лидера в покорного домашнего пса, что она играет с ним и Майкл стал посмешищем. Ему было наплевать — в манящих, сладострастных объятиях Татьи он был счастлив и пьян без вина. Война с людьми-волками грянула в одночасье: до них так же дошли слухи о том, что грозный викинг размяк и не в силах больше защищать свои земли, и все, на что его хватает — это прелюбодейство с чужой женщиной, пока его собственная покрывается позором. Что ж, Майкл знал, кто идет за его головой — любовник Эстер, отец выродка. И он собирался доказать, что любовь Татьи вовсе не лишила его силы, а лишь придала твердости. Впрочем, у Эстер насчет этого были другие планы. Это был акт возмездия, который она прикрыла благородными порывами — кровь Татьи, вся до самой последней капли, обеспечила неуязвимость его детям и ему самому в битве с полуволками. К тому моменту, когда Майкл узнал правду, обескровленное тело Татьи уже было растерзано дикими животными — ему досталось похоронить лишь жалкие, изуродованные останки женщины, которую он полюбил, как ему казалось, на склоне лет, а на деле же — на пороге беспросветной, наполненной тоской и одиночеством вечности. Он не убил Эстер и детей сразу только потому, что она вымолила у него отсрочку, пообещав раскрыть тайну, способную облегчить его страдания. Татья оказалась двойником, сверхъестественным отражением жившей в прошлом женщины, повторяющимся в каждом веке образом. Она непременно повторится снова — другая, но все же она. Что ж, Майкл выслушал это и поклялся, что уничтожит всех Майклсонов, даже если на это ему придется истратить всю отведенную ему теперь вечность. Они бежали, а он, как и обещал, позволил им уйти, но затем отправился по следу — ослепленный бременем своей потери и исполненный решимости совершить возмездие любой ценой. Поиски двойников стали чем-то вроде отдушины, печальной мании. А его дети — те самые, которых он растил когда-то, и которые теперь боялись и презирали его, стремились опередить его и убить двойника до того, как он бы смог найти его. Круг боли и ненависти замкнулся навеки — спасения не было, и разорвать его могла лишь смерть. * * * Кэтрин Пирс оказалась первой, кого убить не смог никто — она обвела вокруг пальца и Элайджу, и Никлауса, и Ребекку, и даже Кола, который буквально жил преследованиями своих жертв. Мало того, что Кэтрин выжила — она переродилась как вампир, и Майкл искренне восхищался ею. Вот только она этого восхищения принимать не желала — их краткое знакомство закончилось тем, что Кэтрин попыталась убить первородного, едва заслышав, что он тоже из Майклсонов, которые ведут на нее охоту. Не то, чтобы Майкл рассчитывал заменить ею Татью, но Кэтрин в самом деле напоминала ему погибшую возлюбленную — такая же дерзкая, такая же томная и притягательная, такая же манящая. Он преследовал ее так же упорно, как преследовал своих детей — просто для того, чтобы взглянуть на нее, чтобы еще раз вспомнить запах жимолости и хмеля, чтобы ощутить веяние прошлого… Со временем он понял, что Кэтрин, так же, как и он сам, идет по следу его детей. Она так же жаждала мести, как и сам Майкл — за травлю, за то, что ее лишили возможности прожить положенную ей жизнь и превратили в пешку в чужой игре. А еще она так же взялась истреблять появляющихся в каждом новом столетии двойников — потому что собиралась оставаться единственной и неповторимой. В какой-то момент Майкл даже подумал о том, что начинает увлекаться ею — той, которая всегда выживает… * * * В двадцать первом веке жизнь совсем изменилась, но некоторые вещи все еще оставались константой — его бессмертные и до сих пор живые дети, преследующая их Кэтрин, и он сам, преследующий их всех. Майкл устал — осознание этого факта навалилось внезапно, когда он вновь оказался в Новом Орлеане, куда спустя сто лет после очередной стычки с ним вернулся Никлаус, чтобы отобрать и Марселоса титул короля этого города. Кажется, пора было со всем этим заканчивать — исключить любые возможности неудач, отбросить ненужные сантименты и действовать грубо, жестко, беспринципно. Убить монстров, которых он породил, а затем загнать в ловушку Кэтрин и, используя свою силу внушения, заставить ее скрасить ему хотя бы несколько десятков лет. Ему казалось, что это неплохая идея, до того самого момента, как он увидел на улице юную Давину Клэр. В этот момент все перевернулось с ног на голову, и он осознал, что если для чего-то и жил все это время, так это для того, чтобы защитить жизнь этого хрупкого создания, которое даже и не подозревает, что сам факт ее рождения подверг ее смертельной опасности. * * * Когда Майкл заслонил собою растерянную и испуганную Давину Клэр, Кэтрин пирс лишь по-кошачьи презрительно сощурила глаза и спрятала клыки, которые обнажила мгновением раньше. — Серьезно, Майкл? — театрально закатила она глаза, когда через минуту напряженной игры в гляделки первородный не отступил. — Мне кажется, у нас давно негласный договор. Ты не мешаешь мне оставаться единственной в своем роде, а я позволяю тебе любоваться мною издалека. — Отныне договор расторгнут, — холодно сообщил Майкл. — Кто вы такие? Что происходит? — сдавленно спросила за его спиной Давина, которая пришла в себя, осознав, что ее жизни больше ничего не угрожает. — О, милочка, мы — страшные порождения ночи, — небрежно отозвалась Кэтрин, — А тебя по прихоти вселенной угораздило попасть с нами в эту грязную историю с двойниками, любовниками, местью ревнивой ведьмы и детоубийцей. Будь осторожна, не купись на его импозантность. Сукин сын неимоверно горяч, но его рука не дрогнет, когда понадобится всадить кол из белого дуба в сердце своего сына. С одним из них он так и сделал. Помнишь Финна, Майкл?.. — Тебе придется уйти, Кэтрин, — сухо обронил Майкл. — Давина не умрет. Ни сегодня, ни в обозримом будущем.  — Значит, меняешь меня на нее? — зрачки Кэтрин недоверчиво расширились, делая ее взгляд еще более похожим на кошачий. — Если тебе нравится такая формулировка, то давай использовать ее, — не стал возражать Майкл. — Прочь, Кэтрин. Еще раз приблизишься к девочке, и я уже не буду так благосклонен. — Что ж… Так даже интереснее, — усмехнулась Кэтрин на прощанье. — К слову, если не я, то Клаус — в этом столетии кровь двойника невероятно выросла в цене. — Его я щадить не стану, — заверил Петрову Майкл. — Но и для тебя пощады впредь тоже не найдется, помни. * * * Давина боялась его — его суровый облик и немногословность всегда пугали людей, но оттого, что именно она его боится, щемило сердце. Смешно, а он ведь был уверен, что оно давно зачерствело и ссохлось, это глупое сердце… Но со временем она научится ему доверять: когда поймет, что он будет оберегать ее ценою своей жизни, всегда и всюду, что не позволит и волоску упасть с ее головы. Она научится и любить его тоже — сначала как друга, как старшего и надежного товарища, почти как семью, которой она лишилась в автокатастрофе и по которой безмерно тосковала, а со временем она увидит в нем и кого-то большего, чем человека, который всегда и вопреки всему рядом. Она узнает, сколько в нем нерастраченной нежности, сколько искренних и открытых эмоций, и никакие шрамы уже не будут ее страшить, никакие грозные взгляды… Однажды она поймет, что спасла его от окончательного падения в бездну, вырвала его из лап ненависти и гнева, полного саморазрушения и одиночества, и за это станет любить его лишь сильнее, ну, а пока… Пока она с опаской вверит свою жизнь, поскольку другого варианта у нее все равно нет. Майкл подождет — он умеет ждать. Он и без того ждал ее почти тысячу лет — страшнее уже не будет. Главное сейчас — уничтожить Никлауса. Все остальное — потом.