T h e O r i g i n a l s

Давина вовремя поняла, что над Колом довлеет какое-то древнее и разрушающее его проклятие — до того, как он окончательно утратил бы контроль над своим сознанием и совершил бы нечто, что в последствии заставило бы его искать смерти. — Я мог бы убить тебя, — потрясенно шептал Кол уже после того, как юная ведьма-регент использовала все свои силы и все известные ей хитрости, чтобы обмануть Предков и вырвать Кола из их лап. — Я мог бы убить тебя в одно из этих затмений, любовь моя, и они заставили бы меня забыть об этом! Я мог бы потерять тебя просто потому, что эти старые мертвецы спятили от жажды власти! — Этот город — словно средоточие всех пороков, которые существуют, — горько улыбнулась в ответ на слова любимого Давина. — Он притягивает все зло, до которого только может дотянуться, и сталкивает его лбами… И мне уже кажется, что не в моих силах поделать с этим хоть что-нибудь. Мы все здесь обречены, Кол. — Ты права, — глухо согласился Майклсон, и его лицо приняло отрешенное выражение. — Так стоит ли бороться? Стоит ли снова и снова рисковать собой, рисковать нами? Кто станет воскрешать нас, если мы умрем вместе? Кто даст гарантию, что эти безумные Предки позволят нам встретится по ту сторону? Они так ненавидят вампиров, что я почти уверен… — Они сделают все, чтоб разлучить нас, — согласилась Давина печально. — Но, Кол… Разве есть у нас выбор, кроме этой борьбы? — О, да. Есть! — воскликнул Кол, и в его взгляде вспыхнула решимость. — Ты снова и снова спасаешь меня, Давина Клэр, словно мой личный ангел-хранитель, и теперь мой черед спасать тебя. Мы уедем прочь из этого проклятого города, уедем туда, где Предки не смогут до нас дотянуться, и я больше никому не позволю посягать на наше счастье! — Ах, Кол, да если бы все было так просто! — на хорошеньком лице Давины отразилось страдание. — Как же мы бросим все здесь? Твоя семья, мой народ… — Давина, взгляни на меня, — серьезно потребовал Кол. — Взгляни мне в глаза и ответь: твой народ — это те люди, которые принесли тебя в жертву во время Жатвы? Это те люди, что третировали тебя и преследовали? Те люди, что пытались убить тебя? Те люди. что поклоняются Предкам, которые стремятся уничтожить все то, что ты любишь и веришь? — Кол… — беспомощно пробормотала девушка, но Майклсон запальчиво продолжил: — Или поговорим о моей семье. О моих братьях, которые то и дело укладывали меня в гроб на сотню-другую лет, когда я был им неугоден, которые пару раз позволили мне умереть и загреметь в места, еще менее привлекательные, чем фамильный склеп. Или мои сестры, которым на самом деле плевать на меня, потому что я слишком неуправляем и не готов жертвовать собой ради мифических целей «семьи», от которой меня то и дело отлучают. О, а есть ведь еще Марсель — тот самый парень, который и нашим, и вашим. Он манипулировал тобой для того, чтобы навредить моей семье, хотя он, кажется, мнит себя кем-то вроде сына Клауса… Ради них мы должны остаться и умереть? Ради этих лицемеров, которые пожертвуют нами при первой же необходимости безо всяких там угрызений совести? Давина молчала слишком долго, прибитая тяжестью его слов, уязвленная, но понимающая, что он прав. — Мы уедем, Кол, — произнесла она наконец. — Уедем, и никогда больше сюда не вернемся. Ты и я — это будет правильно. Ради нашего счастья, мы его заслужили. * * * Уютный маленький домик на побережье, кокосовое молоко на завтрак и манго на ужин, гамак на заднем дворе, кипа книг на подоконнике и цветочные венки в распущенных волосах Давины — они были счастливы, в самом деле счастливы. Встречать рассветы, бродя рука об руку по линии прибоя, и наблюдать закат, лежа в обнимку в гамаке — кажется, такие просты радости однажды должны надоесть, но это не тот случай. Наверное, они были злодеями для кого-то: например, для Дэймона Сальваторе, ведь они посмели похитить лекарство от вампиризма, принадлежащее Елене Гилберт — что было весьма спорным фактом, кстати. Но быть злодеями в глазах Дэймона и его спящей в гробу девицы-в-вечной-беде — это Кол и Давина могли пережить. Когда на свет появились двойняшки Дарла и Дэвид, жизнь приобрела новые краски — еще более яркие и удивительные. Новый Орлеан остался далеко позади, потускнел и стерся из памяти.