Shadowhunters

[human! AU, Лидия и Алек женаты, Лидия — талантливая художница, идущая к славе тернистым путем] — Алек?.. — Лидия Лайтвуд глядится в зеркало, и гладкая поверхность отображает ее лицо: скуластое, с гладкой кожей, с привлекательными чертами, с чуть раскосыми зелено-голубыми глазами. Губы не подведены алым — обычный яркий мазок, который сегодня ей делать совсем не хочется. У Лидии Лайтвуд сегодня нет сил на алую помаду — она морально истощена, она так устала быть сильной и идти к своей цели, она просто нуждается в крепких объятиях и в словах утешения. Алая помада больше подходит ей вчерашней — воюющей со своим агентом, воюющей с хозяином галереи, которая в самый последний момент отменила ее выставку, воюющей со всем миром, который упорно не желает признавать ее талант… Сегодняшней Лидии подходит уютный домашний халат, теплота небритой щеки ее мужа и горячий чай в любимой кружке. — Алек?.. — зовет Лидия снова, но ответом ей лишь тишина. Ей казалось, она видела автомобиль мужа на подъездной дорожке, когда возвращалась. Порой он ускользает так быстро и так незаметно, что Лидия сомневается в том, существует ли ее муж вообще — к сожалению, он нуждается в ней гораздо реже, чем она нуждается в нем. Это делает ей больно — но это и вдохновляет ее. К моменту, когда Алек возвращается домой, она забывает о халате и небритых щеках и неистово смешивает краски, заперевшись в своей мастерской. — Только не говори мне, что все эти жуткие создания на твоих картинах — я, — говорит Алек, отпирая дверь мастерской своим ключом. Он снова курит — и от него снова пахнет виски. Лидия почти уверена. что на белоснежном вороте его рубашки найдется отпечаток такой же алой помады, какую предпочитает и она сама. У Алека очень запутанные отношения с сестрой. — Нет, любовь моя, — отвечает ему Лидия, поворачивая к нему испачканное красками лицо, на котором застыли и мука, и мольба, и ненависть, и нежность. — Все эти монстры — я. Лидия Лайвуд, твоя жена… Где ты был этим вечером?.. — Всего лишь навещал сестру, — привычно морщится Алек. — А ты… Ты разве не должна быть в галерее? — Мою выставку вновь отменили, — голос Лидии дрожит, она откладывает кисти и нервным движением вытирает испачканные пальцы о передник. Она забывает о запахе виски и о дымящейся сигарете, забывает даже о помаде на белоснежном вороте. Она готова простить ему все в этот миг — и равнодушие, и измену, и гнетущее чувство одиночества, которое было с ней весь вечер. Она оставит это в прошлом — только если он сейчас шагнет к ней навстречу, сожмет в объятиях, поцелует в висок и зашепчет что-то бессвязное и ласковое: как бывало раньше. Но Алек не делает этого — на самом деле, он не делает этого уже так давно, что Лидии стоило бы привыкнуть и не ждать чудес. — Сожалею, милая, — сухо произносит Лайтвуд. Пепел с его сигареты падает на ковер. — Ты когда-нибудь организуешь другую. А я, пожалуй, выпью еще стаканчик и пойду спать. В мастерской становится тихо и пусто — каждый раз, когда Алек уходит, пустота ощущается все острее и острее. Лидия Лайтвуд вновь берет свои кисти и переносит на холст всех чудовищ безысходности, которые прячутся в ее душе — она делает это снова и снова в нелепой, наивной надежде, что монстры уйдут навсегда, и Алек снова полюбит ее. Но этого не случится. В больших, прекрасных глазах Алека Лайтвуда навсегда застыло брезгливое снисхождение.