AHS: MurderHouse, Asylum, Coven, FreakShow, Hotel, Apocalypse.

[Лидия всегда была банши] Быть мертвой оказалось не так уж и плохо — прежде, когда Лидия думала о смерти, ей казалось, что это будет куда как хуже. Она пророчила себе ад и чертей, кипятящих ее в котле на медленном огне, а получила богемный шик пятидесятых годов и просторные коридоры «Кортеза», увешанные работами Энди Уорхола. — Смерть — это моя вечная, неумолкаемая лебединая песня, — любил повторять Джеймс, когда они с Лидией ужинали в его личных комнатах. — О, с этим не поспоришь, — неизменно отвечала ему Лидия. Она знала все о страсти Марча к смерти из своего собственного опыта: он убивал ее долго и мучительно, несколько дней смакуя угасание ее жизни. Странно, но очнувшись в подземельях «Кортеза» уже как призрак, она вовсе не испытывала ненависти к своему убийце и мучителю. Напротив, ее переполняло удивительное чувство легкости — позже Лидия поняла, что это была благодарность. Когда она умерла, голоса в ее голове стихли. Те самые голоса, что сводили ее с ума с тринадцати лет, нашептывая ей прогноз страшных событий и не оставляя ее в покое даже на минуту. Те самые голоса, которые ее бабушка упорно называла даром, а ее мать — выдумкой. Те самые голоса, из-за которых она в семнадцать лет попыталась вскрыть себе вены и в последствии попала в Дом Эйкена, где провела долгих восемь месяцев, растянувшихся в бесконечно длящийся кошмар. Лекарства не заглушали голосов — лекарства делали их еще более громкими, а саму Лидию вялой и не способной ни кричать, ни шевелиться, ни даже шепотом молить о помощи. Из Дома Эйкена ее забрала бабушка — тайком от матери, и бабушка же привезла ее в «Кортез». — Мои голоса нашептали мне, что здесь тебе будет лучше, милая, — сказала она на прощанье, и Лидия поверила ей. Безоговорочно поверила — потому что ее собственные голоса испуганно шевелились в ее голове, словно клубок встревоженных змей, и молили ее бежать из этого места. Если им было страшно, значит, Лидия могла убить их. То, что для этого ей придется умереть вместе с ними, значения не имело — она так устала быть гостей в своем собственном теле, что смерть воспринималась лишь как избавление от мучений. Джеймс Патрик Марч встретил ее в холле отеля и церемонно поцеловал ей руку. — Вы очаровательны, мисс Мартин, — сказал он ей, хотя Лидия-то знала, что рыжие волосы ее потускнели, прежде здоровая кожа приобрела землисто-серый оттенок, под запавшими глазами пролегли бордовые тени, а фигура давно утратила соблазнительные округлые формы. Она выглядела, словно обтянутый кожей скелет. Словно тень самой себя. — Вы будете счастливы здесь, дорогая, — заверил ее Марч с доброжелательной улыбкой, а затем наотмашь ударил по лицу тростью, которую сжимал в руке. Лидия очнулась в подземелье: распятая на каком-то жутком приспособлении, обнаженная, дрожащая и утыканная десятками игл, откачивающих из нее кровь. — Это для моей любимой, — пояснил Марч, появляясь рядом и мягко, утешительно улыбаясь. — Она без ума от крови банши. Говорит, у нее волшебный букет и особенное послевкусие… Поверим ей на слово, да? Когда Марч приближался к ней, голоса в голове из черной массы, оплетающей все ее сознание, сжимались в жалкий комочек и затихали до едва слышного шепота. Боль, которую причинял ей хозяин «Кортеза», была приправлена безумным удовольствием от тишины, поражавшей ее разум. Воскрешение из мертвых оказалось чудом, которого она и не смела ждать. — У нас, в «Кортезе», никто не умирает навсегда, — сообщил ей Джеймс, когда отыскал ее блуждающей по подземельям в состоянии полузабытья. — Поэтому я убиваю здесь только тех, чья компания в будущем не будет меня раздражать. Я принес тебе платье, Лидия. Одолжил его у Салли — эта глупая шлюха, как ни странно, имеет неплохой винтажный гардеробчик. Окажи мне честь, поужинай со мной сегодня?.. И Лидия взяла прелестное черное платье из тончайшего шифона и прикрыла им свое обнаженной, дрожащее от холода тело, а затем Джеймс вывел ее в коридоры отеля и привел в свои комнаты, где она приняла ванну и где мисс Эверс помогла ей причесать волосы. А затем они с Джеймсом ужинали, и Лидия, глядя в его добродушное лицо с глазами, в которых плескалось вселенское безумие, понимала, что будет любить его вечно. За то, что он убил ее — и за то, что подарил ей новую жизнь.