AHS: MurderHouse, Asylum, Coven, FreakShow, Hotel, Apocalypse.

Оливер безумен — и даже более чем. То, что приходится переживать Лане в его доме уже где-то за гранью безумия, и если сначала все его манипуляции приводили ее в состояние первобытного ужаса, то спустя время наступило отупение, с которым пришли обреченность и смирение. Лана Уинтерс перестала плакать, кричать и молить о пощаде как-то внезапно6 просто слезы высохли на щеках и не полились из глаз снова, просто крики застряли в горле и прекратились, просто руки безвольно обвисли, скованные цепями. — Мне не нравится, когда ты ведешь себя как кататоник, мама, — укоризненно говорит Оливер, кончиками пальцев лаская щеку Ланы, которая с широко открытыми глазами откинулась на подушки и смотрит в потолок невидящим взглядом. — Ты должна быть со мной, а не отсутствовать. Я ведь добр к тебе, мама. Добр, а ты совсем этого не ценишь. Я могу быть злым, поверь, и тебе это не понравится. Тебе нужно лишь взглянуть на меня. Взглянуть на меня, и улыбнуться. Обнять меня. Быть со мной ласковой… Он не насиловал ее — ни разу, хотя поначалу Лана каждую секунду ожидала этого. Нет, его целью было что-то иное: он рассказывал ей свою историю, снова и снова плакал, сидя у постели, на которой распял ее, кривлялся перед нею в припадках, нацепив на лицо маску из кожи своей жертвы, и запугивал ее отрезанными частями тела — Лана не хотела знать, чьи это части тела, но он каждый раз рассказывал, чьи они. Рукой Венди он гладил ее волосы — гладил несколько часов кряду, и Лана тогда сорвала голос, но ее душераздирающий крик лишь раззадоривал его. Когда Оливер стал называть ее мамой, ей было уже плевать, плевать на все — и на голову Венди, которую он уложил на подушке рядом, и на бутылку вина, вылитую ей на промежность, и на скальпель, которым он сделал на ее теле несколько неглубоких порезов, чтобы слизнуть капельки крови. — Ты должна любить меня, мама. — твердил Оливер. — Пожалуйста, мама, люби меня. Люби меня, мама, и мы будем счастливы. Я не прошу многого, мне нужна лишь любовь. В тот самый момент, когда он наконец приступил к тому, что так пугало ее в самом начале, Лана Уинтерс уже даже не помнила своего настоящего имени — Оливер сломал ее, уничтожил ее до самого основания. Но Оливер так же дал начало чему-то совершенно новому — возможно, еще более темному и ужасающему, чем он сам. — Я люблю тебя, Оливер, — шепчет Мама, выгибаясь всем телом ему навстречу, и звенят цепи ее оков, когда она обнимает Оливера за шею. — Я люблю тебя, Оливер, — шепчет она, и Тредсон на мгновение недоверчиво замирает, ожидая, что цепи сейчас вопьются ему в шею и коварная Лана попытается убить его в момент слабости. Но цепи не угрожают ему, а губы Ланы накрывают его собственные в упоительном, долгом поцелуе. Теперь у него есть Мама — и Оливер пока еще не знает, что это начало его самого кровавого кошмара.