***
Это было до смешного легко. Шерлок чуть повернул отмычку в замке кладовой госпиталя: оглянувшись пару раз, он дождался щелчка и проскользнул внутрь, плотно прикрыв за собой дверь. Затем нажал на выключатель, и небольшая комната озарилась бледным жёлтым светом. Для удобства все лекарства госпиталя Св. Варфоломея хранились в алфавитном порядке, и Шерлоку потребовалось несколько секунд, чтобы найти морфий, спрятать несколько ампул в карман пальто и выйти из комнатушки. Затемнение в городе перед авиа налётом вполне отражало чувства Шерлока — смесь жгучего стыда и удовольствия от содеянного. Быстро шагая в свою безопасную квартиру на Бейкер-Стрит, Шерлок был уверен, что факт воровства написан на его лице. Через несколько лет, когда весь этот кошмар закончится, Шерлок создаст с Джоном счастливую мирную жизнь на Бейкер-Стрит. Там будет тихо и уединённо, только они вдвоём. Шерлок займётся каким-нибудь интересным делом, Джон будет работать врачом в больнице. Да, хорошая и тихая жизнь. Шерлок открыл дверь, поднялся в свою квартиру и, чтобы не слушать гул самолётов в небе, поставил пластинку Шопена. Он выложил украденный морфий и шприц на журнальный столик и закатал рукав рубашки на левой руке чуть выше локтя. Внизу постучали. Шерлок намеревался игнорировать нежданного гостя, но стук повторился, на этот раз громче. Вздохнув, Холмс спустился вниз и широко распахнул дверь. — Начальник противовоздушной обороны сожрёт тебя живьём за такое, — сказал Майкрофт, войдя в квартиру прежде, чем младший брат смог захлопнуть дверь перед его носом. Майкрофт постучал указательным пальцем по ручке зонта, с которым теперь не расставался. — Жди здесь, — Шерлок медленно закрыл входную дверь. — Если ты собираешься спрятать украденные наркотики, то не утруждайся, — мрачно предупредил Майкрофт. — Хотя представляю, что бы на это сказал Джон... — У тебя нет ни малейшего права представлять, что он мог бы подумать или сказать, — рявкнул Шерлок, мгновенно покраснев. — Никакого права. Майкрофт пристально поглядел на обои: — Есть нечто, что я хотел обсудить с тобой, это касается Джона. — Говори. Сверху зазвучал ноктюрн №5. — Не думаю, что коридор — подходящее место для разговора. — Не думаю, что у тебя есть право указывать, что является подходящим, а что нет, — Шерлок с нескрываемым презрением посмотрел на старшего брата. — Вне зависимости от твоих предыдущих заслуг. — Шерлок... — Что «Шерлок»? Мне уже не двадцать лет, Майкрофт. Чего ты хочешь? Выдохнув, Майкрофт переступил с ноги на ногу и крепче сжал ручку зонта. — Я подумал, что было бы разумно проинформировать тебя о том, что запись о судимости Джона может исчезнуть. — Да я могу проникнуть в Олд-Бейли и уничтожить дело сам, — зло рассмеялся Шерлок, до боли сжимая кулаки. — Я бы очень хотел загладить свою вину... — Нет никакого способа загладить твою вину и исправить то, что ты сделал, Майкрофт, — угрожающе тихо сказал Шерлок. — Джон может так не считать... — Неужели? Я могу сказать тебе прямо сейчас, что в действительности думает Джон, — перебил Шерлок, распахнув глаза, — и, поверь, он менее снисходителен, чем я. Майкрофт опустил взгляд. — Ты не можешь изменить всё волшебным образом. — Что мне сделать? Что я могу сделать, чтобы всё исправить? — в голосе Майкрофта звучало что-то близкое к отчаянию. — Ничего. Ты ничего не можешь сделать. — Место в университете. Компенсацию... — Ты действительно не понимаешь? — нахмурился Шерлок и, тряхнув головой, взялся за ручку двери. — Уходи. И будь уверен, что ни один из твоих покровителей не обрадуется, если я скажу им, что ты тратишь государственные ресурсы на своего брата-содомита. В конце концов, сейчас война, — он открыл дверь в темноту улицы. — Оставь меня в покое. Майкрофт печально взглянул на Шерлока, — Прощай, — тихо сказал он и вышел. Шерлок плотно закрыл дверь и вернулся в квартиру.***
Май 1940 года Во Франции творился ад, и это не было преувеличением, в особенности для Джона. Лошадей с вывернутыми и переломанными ногами сбрасывали в канавы, и чёрные мухи облепляли их пустые глаза, высасывая последние соки. Живописная сельская местность на много миль вокруг превратилась в сплошное месиво из вспаханной снарядами земли, нечистот и разрухи. Один из коттеджей, некогда стоявший в центре поляны, был снесён почти до основания, то, что было огородом и садом вокруг, теперь превратилось в пыль, корни деревьев торчали наружу. Джону было плохо. Он и остальные солдаты шли за медленно ползущим вдоль обочины грузовиком. Раненные вповалку сидели в открытом кузове, их ноги и руки окровавленными плетьми свисали к земле. Джон кивнул одному из юношей с закрытым повязкой правым глазом, но тот не ответил. — Почему мы не можем сесть к ним? — обратился к Джону один из товарищей. — Мы станем мишенями, Нейтл, — сказал Джон, указывая в небо, и, чтобы не услышал сержант впереди, тихо добавил: — Лучше пешком. И Джон продолжил идти. Казалось, теперь его жизнь превратилась в бесконечный марш вперёд, к неопределённой цели. Как правило, солдатам редко сообщали маршрут передвижения, но Джон учил историю и прекрасно понимал, что данный «тактический ход» был банальным бегством. Францию было не спасти, и они бежали прочь, обратно за канал, домой. Они прошли ещё одну ферму. Солнце начало садиться за крышу домика, у разбитых дверей которого стоял мужчина средних лет. Под ногами его рассыпались кирпичи, раскуроченные взрывами двери ворот валялись чуть дальше в невспаханном поле. Джон устало посмотрел в глаза мужчины и, вздохнув, отвернулся, когда тот сплюнул на землю. — Я насмотрелся подобного дерьма, — прошипел Нейтл. — Вонючий лягушатник. Когда Гитлер со своими ублюдками будут бомбить его сраную ферму снова, ему будет не до смеха. — Нейтл, — почти умоляюще пробормотал Джон. — Ладно, шеф, всё нормально. Они пошли дальше.***
«Шерлок, я в аду. Вокруг творится грёбаный ад». Но на самом деле Джон написал: «Жди меня. Дождись меня. Я вернусь к тебе. Я люблю тебя. Навечно твой. Джон».***
Число отступавших росло с каждым днём. Офицеры разбежались, и остались только английские и французские солдаты да беженцы, лавировавшие между ними в огромной толпе, медленно подходившей к побережью. Джон глядел устало и безучастно, когда его отряд прошёл очередную деревню. Дисциплина между солдатами к завершению похода почти исчезла, в результате Джон был вынужден выслушивать рядового Нейтла и его взгляды на мир. — Не могу поверить, что эти ублюдки из Министерства позволят нам попасть под чёртовы бомбы за пределами Франции. Наверно, сидят где-то поблизости в славном бункере и наблюдают, как мы становимся кормом для грёбаных волков. И мои ноги, они меня убьют! Джон продолжал идти вперёд, выражение его лица было жёстким. Он достал сигарету и прикурил одну, удерживая зажигалку дрожащими пальцами и быстро вдыхая дым. — Отдали бы им эту дыру, вот что я скажу! — махнув рукой на деревни, которые они проходили, воскликнул Нейтл. — Это же всё из-за империи. У нас есть Индия и Африка, так пусть отдадут фрицам Францию, и Бельгию, и всё, что они, чёрт возьми, хотят. Кто-нибудь бывал в Польше, чёрт её дери? Джон прикрыл глаза и продолжил шагать, выпуская дым изо рта. Он положил руку на правый нагрудный карман, где хранились письма от Шерлока — строчки чернил на бумаге, пропитанные грязью, чаем и кровью. — Пусть они забирают это сраное место. Французы ненавидят нас в любом случае: у них своя империя, у нас своя, и всё! — Нейтл, ты можешь хотя бы раз в своей грёбаной жизни заткнуться?! — не выдержав, Джон почти закричал. — Я просто говорю, шеф... — Хватит уже, — перебил его Джон, задыхаясь. Он стащил фуражку и повернул лицо к солнцу, убрав со лба грязную потную чёлку. — Шеф, — Нейтл легко пихнул Джона в плечо, указывая в небо. — Дерьмо, — простонал Джон. — Где же чёртовы ВВС? — вырвалось у него, и он ахнул от ужаса: одно из маленьких пятнышек в небе вдруг отделилось от строя и нырнуло вниз, к ним. Прошло несколько секунд, и тяжёлый рёв немецкого Юнкерса прокатился над ними, а после тревожный звон пронёсся по всей толпе. — Разойтись! Укрыться! Джон не двинулся. После долгих изматывающих часов ходьбы он просто не мог подчиниться команде своего мозга «бежать». Он сделал вздох, перед мысленным взором вспыхнул образ Шерлока, двадцатилетнего, надменного и прекрасного, по пояс в фонтане особняка Холмсов. Джон закрыл глаза и замер на месте. Шерлок в экстазе в библиотеке; руки Шерлока прижаты к стеклу машины, он испуган и потрясён; Шерлок неловкий и неуклюжий, в кафе госпиталя; спокойно спящий в своей уютной тихой квартире. Его Шерлок. Плач ребёнка заставил Джона открыть глаза, рёв Юнкерса молниеносно приближался. Посередине дороги в нескольких футах от Джона была женщина с ребёнком, она металась из стороны в сторону, не зная, куда бежать. Малыш был прижат к её груди крепко обвязанным вокруг торса платком. — Надо убираться отсюда, — пробормотал Джон скорее себе самому и, схватив женщину за плечо, бегом потащил её в поле. Они бежали слишком медленно, а самолёт был всё ближе. Ребёнок — мальчик — был слишком тяжёлой ношей для матери. Джон взял его, одной рукой прижал к боку, другой схватил запястье женщины и побежал с ними в центр поля, подальше от тысячефунтовой бомбы, которую должен был сбросить немецкий самолёт. Пилот не стал бы тратить столь драгоценный груз на нескольких человек в поле, когда внизу были нетронутые деревни, города и люди. Мальчик кричал под самым ухом Джона, протягивая руки через его плечо к плачущей матери, бежавшей за ними. К гулу самолёта добавился визг сброшенной бомбы, и Джон взмолился, чтобы этот шум не закончился взрывом, пока они бегут. Он должен был вернуться к Шерлоку. Он должен. Джон рухнул на землю, потянув за собой женщину, пригибая её голову к траве и закрывая своим телом рыдающего ребёнка. Взрывная волна подбросила всех троих вверх, комья земли засыпали лицо Джона. Первый Юнкерс завыл, набирая высоту и готовясь к сбросу следующей бомбы. Джон с трудом встал, крепко держа ребёнка, и потянул за собой женщину. — Надо бежать, мы слишком близко от дороги! Они снова побежали через поле, теперь с сотнями других людей, к лесу, видневшемуся вдалеке. Женщина попыталась забрать ребёнка у Джона, но пронзительный визг второй бомбы был слышен совсем близко, и Джон толкнул её на траву, падая рядом, лицом в развороченную землю. Бомба взорвалась на другой стороне дороги довольно далеко от них. Джон в очередной раз поднялся и, махнув в сторону леса, закричал женщине: «Надо идти!» Она покачала головой и забрала у Джона своего замолчавшего от потрясения сына. Она больше не хотела бежать. Пулемётная очередь прорвалась сквозь пыльное облако в поле. Какой-то солдат упал, раненый, и закричал. — Возьми мою руку! — взревел Джон, протянув ладонь женщине, но она только покачала головой и, всхлипывая, мягко гладила ребёнка по голове, шепча ему что-то по-французски. Она больше не хотела двигаться. Джон попятился, а затем побежал по раскуроченной земле, что огромными комьями налипала на его сапоги, сильно затрудняя движения. Он зарычал от досады, лицо было залито потом и грязью, ноги и руки ныли от боли и усталости, кровавые мозоли растрескались на ступнях, пока он боролся с грязью. Ещё одна бомба упала в центре деревни, позади Джона, и он оглянулся на секунду, чтобы посмотреть, а через мгновение следующая рухнула в поле, где находился Джон, и её вой заглушил первую. Жгучая боль пронзила плечо Джона, когда взрывная волна отбросила его на несколько футов вперёд, и он упал лицом в землю.