Диктатор

      Изучение истории — процесс весьма и весьма интересный. Он обеспечивает пытливый разум множеством удивительных открытий, какой бы подход к оценке событий прошлого ни использовался. И одним из таких (причем, не из последних) подходов является генеалогия…       Например, правил когда-то Великобританией и Ирландией в эпоху расцвета "Империи-над-которой-никогда-не-заходит-солнце" король с тронным именем Эдуард Седьмой. Очень хороший человек. Он, в отличие от своей сухой и строгой матушки, на всю Европу был знаменит веселым и жизнелюбивым нравом: пристрастием к бегам, охоте, балам и вниманием ко многим другим дарам судьбы, приносящим в серость жизни яркие краски радости и счастья. Среди таких пристрастий была и его неудержимая тяга к восхищению прекрасным. А что может быть прекраснее женского тела?       Только законных детей у Эдуарда Седьмого было шесть, а сколько непризнанных (официальное их число было равно нулю, конечно-конечно), не знает никто… кроме ответственных товарищей. Все же генеалогическое дерево любого королевского дома — это такое растение, оставлять развитие которого на волю слепой стихии гормонов просто глупо. Скажем, прельстился какой-нибудь принц или король смазливой графинькой или баронесской, а через лет десять-двадцать бац — и новая Война Роз. Кому это нужно — закладывать мощную мину прямо под киль линкора "Великобритания"? Впрочем, противоположная причина династического кризиса не менее разрушительна. Столетняя война, Война за испанское наследство, гугенотские войны… Нужны ли еще какие-нибудь доказательства пагубности недобросовестного отношения к наполненности линии наследования должным количеством претендентов на престол? И рассчитывать на случайность здесь — это самое что ни на есть пренебрежение безопасностью государства.       Раньше, в средние века, дело решалось достаточно просто: платок, подушка, болезнь… Смертность рожениц и младенцев, увы, просто чудовищна даже в самой передовой стране мира. Однако к концу девятнадцатого и началу двадцатого века британская монархия почувствовала себя настолько устойчивой и богатой, что посчитала возможным не рубить бездумно побочные веточки. Плюс — сентиментальность… "В конце концов, это самая лучшая в мире кровь! Зачем же лить ее без особых причин?"       Теперь мамашам, привлекшим действенное королевское внимание, а позже и их детям в ответ на письменный отказ от всяких династических претензий предлагали некоторое достойное положение в обществе.       Небольшая лавка или доходный дом. Пачка акций серьезных предприятий или просто небольшая пенсия… Да и просто возможность получения "попутного ветра" для угодных короне начинаний в жестко регламентированном английском обществе вряд ли можно было переоценить.       Такое милосердие не раз потом окупилось сторицей. Тут и искренняя преданность довольно умных людей (по очевидным причинам других среди бастардов не было, хотя тут уместнее сказать не оставалось). И предельно честная и актуальная информация из различных слоев общества. И подхлестывание экономики хваткими, успешными и, что особенно важно, контролируемыми бизнесменами. Ну и самое главное — защита династии.       Англичане — невольно, в силу своей истории, хорошие специалисты по династическим провокациям — не могли не предусмотреть возможности применения своих любимых приемов против них самих. Все эти незаконнорожденные, которые при любом нормальном развитии событий не имеют прав на престол, для любого потенциального узурпатора будут реальными конкурентами. Или же наоборот, именно из таких вот бастардов любой желающий поиграть в смену династии и будет выбирать себе марионетку. Так что по изменению жизни и здоровья "всякой у Меня ветви, не приносящей плода" можно понять многое. И незаконнорожденные в таком случае играли роль этакого испуганно блеющего козленка, привязанного для тигра и чувствующего его приближение, или валяющихся в клетке кверху лапками шахтных канареек… пусть в их венах и текла капля благороднейшей крови.       Одним из таких был Джон Мелоун. Четвероюродный брат нынешнего наследника престола.       "Двадцать два года. Окончил среднюю школу. "А-уровень" бросил через полгода. В армии не служил. Постоянной занятости не имеет, перебивается случайными заработками. Любит выпить и погулять со своими друзьями, Бобом Крысой Берком и Майклом Тупарем Чейзом. Нагл, ленив, бесперспективен. Полицией задокументированы регулярные случаи хулиганства…" — приблизительно такая характеристика на парня лежала в личном деле официально несуществующего отдела, занимающегося контролем за королевской кровью.       О своем родстве с правящей династией молодой Джон знал и скромно гордился. Настолько скромно, что однажды имел весьма неприятную беседу с неким джентльменом, который напророчил ему скорую смерть. От острой сердечной недостаточности, вследствие передоза или в автомобильной аварии, если он не перестанет молоть языком налево и направо. "Тонким" намеком на недовольство неких важных лиц поведением потерявшего всякие края парня было то, что неназвавшийся мистер разговаривал с ним сразу после того, как троица равнодушно-жестоких "мясников" своими берцами организовала Мелоуну сеанс непрямого массажа внутренних органов. В конце концов, их начальство тоже можно понять. Ведь никому не понравится, когда грязное белье твоих предков выставляют напоказ, тем более жадным до горячей сенсации щелкопёрам?       Был и пряник. Им служила безымянная (точнее, оформленная на такие редкие имя и фамилию, как Джон Смит) банковская карточка с ежемесячно погашаемым кредитом в тысячу фунтов. Подарок сопровождался недвусмысленным предупреждением, что больше разговоров с ним вести никто не будет. "А уличная преступность в Британии, сам знаешь, какая. Особенно в твоем районе…"       Что ж… Джон предупреждению внял. Тем более с этой тысячей фунтов денег стало хватать на все необходимое. И на выпивку, и на травку, и на то, чтобы не очень уж сильно утруждать себя поисками нормальной работы. Матери, конечно, все это не очень нравилось, и она постоянно "долбила мозг" сыну… когда была трезвой. Ну а с учетом того, что у нее тоже была похожая карточка, только на нее клали ежемесячно две тысячи фунтов, такие периоды в последнее время становились все реже и реже.       В этот вечер, в субботу тринадцатого января, Мелоун решил хорошенько отдохнуть после рабочей недели. Конечно, работал он три через три, причем с естественным смещением выходных дней, "но ведь это тоже уикенд, пусть я и отработал всего тройку дней?!"       Удачно совпало и то, что у его приятелей, Боба и Майкла, день сегодня тоже был почти свободен. "Точнее, у Майка не почти, а всегда и все дни свободные. Постоянно. Он уже полтора года сидит на пособии, — думал Джон. — Боба, конечно, придется подождать чуть дольше… Пока они пересекутся, пока подъедут… Но ждать у себя в комнате, где за тонкой стенкой пьяная мать опять орет на своих таких же пьяных подруг, это одно, а в баре, среди веселящихся знакомых — совсем другое".       "Ходят слухи, что скоро примут какой-то суровый закон, ужесточающий наказания за "плохое поведение". Ну а пока Британия все еще остается по-прежнему свободной страной, можно жить как привыкли!" — именно такие разговоры в последнее время очень часто велись среди завсегдатаев пабов. И, строго согласно сформулированным тезисам, веселье сегодня шло по десятилетиями накатанному пути.       Сначала все пили пиво и смотрели футбол. Потом возник спор, накал которого подогревался каждой новой вылитой в глотки пинтой. Потом пришли припоздавшие на этот праздник и очень недовольные этим какие-то чужаки, вроде как даже поляки или ирландцы… Хотя… почему же припоздавшие? Как раз пришли они очень вовремя! Ибо всегда лучше дружно, всей толпой попинать каких-то пришлых доходяг, чем, поссорившись, устроить драку между собой. Лезть на того же Соломона Кузнеца, получившего свое прозвище за невероятно широкие плечи и настолько же тяжелые кулаки, не хотелось никому.       В итоге закончилось веселье абсолютно обычно. Не дожидаясь приезда бобби, от стонущих на асфальте тел веселящиеся парни разбежались на все четыре стороны света. Конечно, как это происходило постоянно, кого-нибудь из них поймают, и неудачникам светит ночь на нарах и разбирательство после, но… Ради разнообразия сегодня это был не Мелоун. Быть может потому, что сейчас с ним не было неуклюжего Майкла? Все же его совсем не зря прозвали Тупарем. Убегать от полиции и попасться в подъезде, не сообразив, что достаточно повернуть дверную ручку, а не пытаться безуспешно выбивать дверь…       Прикладывая к подбитому глазу отломанную от урны железяку, Джон отправился "к Ахмеду". На самом деле, официально это было рестораном быстрого питания с каким-то там пафосным названием. Но как сеть быстрого питания выкупила старый разорившийся магазинчик и поставила там за прилавок дешевого в плане зарплаты выходца из Пакистана Ахмеда, с тех пор эта точка общепита стала среди местных называться только так и никак иначе. И продолжала до сих пор, хотя тот Ахмед давно уже помер и сейчас за прилавком стоял вообще какой-то беженец от комми.       Слишком рано начавшаяся драка помешала Мелоуну добрать свою обычную норму. Ту, после которой обблевавшего соседей посетителя пинками выносят за порог паба. Поэтому недопитое Джон решил доесть, и заказал не три, а сразу четыре порции кебаба. Две себе, а две — друзьям, которые должны были вскоре подойти.       Неожиданно для него самого, парня пробило на жрачку, поэтому он с жадностью не только умял свою долю, но и взялся за порции приятелей. Видимо, появившиеся в организме калории оказали положительное влияние на процесс мышления, потому что Джон, через силу начавший четвертую порцию, сообразил: "А ведь парни не знают, что я здесь! Мы же договаривались встретиться в пабе… Надо идти обратно. Копы уже свалили…" Прихватив последний недоеденный кебаб, он вышел из ресторанчика. И каким же было его удивление, когда почти прямо на выходе, на улице, он внезапно чуть было нос к носу не столкнулся с Крысой и Тупарем.       Отбросив в сторону сверток, "не достойны они угощения", Мелоун, экспрессивно размахивая руками, подлетел к друзьям:       — Эй! Парни! Вы где были?       Вот только парни на это среагировали как-то странно. И вообще были какими-то не такими, на что Джон, впрочем, особого внимания не обратил. Мало ли? Тем более тогда, когда праведный гнев требовал немедленного выхода.       — Что пялитесь? На синяк? Это вы виноваты! Где вы были? Не видите, меня без вас побили!       — Пойдем. С нами, — заторможенно, почти по слогам произнес Майкл.       — Сейчас же. Торопись, — добавил Крыса.       — Что там у вас? Что-то интересно нашли?       — Да. Пойдем. Покажем.       — Не-е-е. Мне лень. Я поел…       — Пойдем. Время, — и подхватив под руки своего приятеля, Тупарь и Крыса почти что потащили его в сторону ближайшего темного проезда между домами.       — Да иду я, иду! Куда вы меня тащите? Сказать, что ли, не можете? — допытывался Джон, но его приятели не отвечали, несмотря на то, что расспросы свои он не прекращал ни на минуту.       Зайдя в подворотню, Тупарь повел себя очень странно. Сделав лишний шаг вперед, он, загибая ровную шеренгу, схватился правой рукой за Крысу. Что было дальше, Джон не понял, так как его сложил резкий приступ тошноты.       "Кебаб, что ли, опять был несвежий? Или не нужно было есть сразу три порции? Или пиво было…" — вытерев рот рукавом, поискал причины Джон, разогнулся и… обомлел.       Вокруг не было города! Совершенно незнакомое… кладбище? Да, кладбище, причем старинное. Однажды они ездили на такое с командой гонять готов. Шутка тогда вышла невероятно удачная. Они поймали и заперли голых парней и девок (этих предварительно слегка потискали, ну и еще всякое по мелочи там) по разным могилам, или как они там называются, склепам (по разным, чтобы не случилось какого непотребства, мы чтим викторианские заветы), дополнительно поломав замки и привалив двери снаружи специально притащенным мусором.       Но сейчас на кладбище было совсем не весело, ибо из кустов неподвижно торчали чьи-то ноги. Голые. Чьи именно и что было с их обладателями, непонятно, но вряд ли от похитителей, а его именно что похитили, можно было ожидать чего-то хорошего.       — Империя! — послышался сзади чей-то очень знакомый голос. — Будешь выполнять его приказы.       "Какая такая империя?" — только и успел подумать Мелоун до того, как его тело стало абсолютно чужим.       — Иди сюда, — раздался абсолютно невозможный к неисполнению приказ, произнесенный другим, но тоже невероятно знакомым голосом.       Мелоун повернулся и пошел навстречу… своему другу Майклу.       — Раздевайся! — последовал следующий приказ, и Джон в ужасе ощутил, как руки сами стали расстегивать пуговицы. И увиденная невероятно сложная картина, словно списанная с обложки какой-нибудь сатанинской группы, на огромном, ровном, чистом и блестящем, как будто совсем недавно отполированном надгробии не так испугала его, как следующая команда.       — Ложись.       Подумав, что с ним сейчас будут делать его друзья, Джон, прочно запечатанный внутри своего тела, как мог задергался, но… это ничего не изменило. Тело все так же послушно исполнило приказ, кое-как разместившись в крайне неудобных углублениях в камне по центру фигуры.       Правда следующая команда Майкла его несколько успокоила.       — Да не лицом, а спиной, пидор ты латентный!       Джону хотелось очень многое сказать Майклу, особенно про то, кто из них станет пидором, когда это бессилие схлынет, но, к сожалению, что-то все так же безжалостно и дальше продолжало подавлять его волю. Оставалось только копить злость и… выполнять приказы.       — …Раскинь руки. Шире!       С громким клацаньем грозного вида кандалы захлестнули каждую по отдельности руку и… утонули своими цепочками в камне, надежно приковав к… алтарю?       — Раздвинь ноги. Шире! — аналогичные кандалы приковали его ноги.       Теперь Джон не мог двигаться, а мог только выгибаться шеей и тазом. Но и это запретила следующая команда.       — Не шевелись. Только дыши, — приказал Майкл и отошел в сторону. Вернулся он с кисточкой и банкой краски, которой спустя пару минут тупого пяленья в какой-то свиток (!) начал выводить узоры на теле прикованного друга. Мерзкое раздражение от краски на коже, переходящая в боль щекотка и невозможность даже рефлекторно дернуться приводила Джона в исступление, но изо рта не вырывалось ни звука. Ведь речь — это тоже "шевеление".       Сколько прошло времени? На этот вопрос Мелоун с уверенностью мог ответить — "вечность". Как он от такой изощренной пытки не сошел за эту вечность с ума? А вот на этот вопрос у него ответа не было. Разве что один: "чудом".       Наконец пытка кончилась. Кисточка отложена в сторону, и Майкл встает с явно читаемой гримасой удовольствия на лице. Причиной которой является редкое на этой тупой роже чувство восхищения прекрасно выполненной работой. Своей работой, что уж совсем удивительно.       — Сними империус, Хвост. Он должен быть в полном сознании, — бросает он Бобу.       Безволие спало с Джона. Опять руки-ноги подчинялись ему. "Встать бы, да раскроить этим головы", — ярился парень, но этому благородному желанию мешали оковы. Так что выплеснуть свое неудовольствие иначе, как потоком самой грязной, какой мог только припомнить, брани, Мелоун не смог.       Впрочем, внимания на это оба стоявших молодых мужчины обратили не больше, чем на чириканье купающихся в грязной луже воробьев. Как беседовали спокойно, так и продолжали, ни на минуту не прервавшись даже чтобы отвесить пинка в ответ на самые заковыристые проклятья.       — Он не пощадит тебя, ты же знаешь.       — Я знаю.       — А если сделаешь, то не пощадят другие.       — Эх… И это я знаю.       — Если хочешь, я могу…       — Нет. Империо здесь не поможет. Но спасибо, Питер. Я спокойно сделаю это сам.       — Не повторяй моих ошибок.       — Я сделаю свои. Но это — не ошибка.       — Твое дело…       — Вы что там бормочете? Вы что, мозгами поехали? Паленой дури купили у Бадди-на-углу? Отпустите меня! Вы знаете, на кого подняли руку? Я же говорил вам, тварям, что я — королевских кровей! Или это такая шутка? Съемка скрытой камерой, да? Для телешоу? Да! Я сдаюсь! Я реально испугался! — попробовал привлечь внимание своих друзей Джон.       И ему это удалось.       — …решусь. Выбора у меня все равно нет, даже если бы мне этого маггла было жалко. А это совсем не так. М-м-м… Теперь с тобой. — Майкл присел на корточки. — Друзьям ты, может, своим и говорил, но причем здесь мы?       — А…       — Посмотри вон туда вот, — махнул Майкл куда-то в сторону. Повинуясь указанию, Мелоун как смог приподнял верхнюю часть туловища, повернул голову в сторону, куда указывала рука приятеля, и… с ужасом увидел еще одного Майкла! И Боба! Это именно их, с данного ракурса никакой ошибки быть не могло, голые тела, непонятно, живые или уже нет, валялись поперек кустов.       "Это не они! Чертовы сектанты! Напялили маски, переоделись моими друзьями. Они меня в любом случае… Не выпустят…" — сообразил четвероюродный брат наследника. И осознав это в полной мере, Джон почувствовал, что силы оставили его. По воздуху пополз мерзкий запах туалета: остатка отнятых страхом сил больше ни на что, кроме как на обреченный, во весь голос, вой, у парня не хватило — даже на то, чтобы поддерживать у определенных групп мышц нужный тонус.       Мелоун продолжал выть тогда, когда его плотно притянули к камню поверх бедер жестким кожаным ремешком. Продолжал выть и когда его голову тоже аккуратно, но жестко и бесцеремонно охватил еще один. И лишь когда Майкл, строго по рисунку, в первый раз провел острейшим, но при этом не столько режущим, сколько с хрустом рвущим плоть ножом, вой перешел в дикий крик.