Во что превратилась...

Гордому человеку снести оскорбление труднее всего, как и пережить униженье тому, чья гордость уже была ранена. Всякий раз был хуже, чем прежний. Муж-король, не скрывающий нелюбви, ни измен, у дверей спальни стражей ставил рыцаря-брата. Чернь, увидавшая королеву в чем мать родила, об остальном всём тошно и страшно и вспомнить. Как же так, что больнее всего стало, когда младший сын, добрый душой кроткий Томмен, Вестероса новый король, плюнул матери в сердце пред всем двором своим? Иначе не скажешь и при желанье при всем. Мог ведь предупредить, не сам, так хоть через слугу, что место ее теперь не у трона. Не с ним рядом. Но страшно не это. Сын матери приговор все равно, что рукой свое подписал. Без суда ясно, что скажут септоны. Последний ребенок, что остался у ней, последний, который родился… Жизнь Серсеи детям ее была посвящена. Стало ли так из-за гадания в детстве, когда предсказали, что троих она потеряет? Во что никогда вполне ей не верилось, страшно слишком, ни душою, ни разумом не принять. Ведь так быть не может, не с ней, не с ее детьми! Так же не верилось в то, что ведьма еще нагадала. Что дитя к смерти ее приведет. Скорее в смерть родами поверить ей было легче, чем в то, что ребенок последний, последняя радость, все счастье жизни ее, как собственноручно в спину ударит, ядовитым клинком в сердце само. Но как для Серсеи всем всю жизнь были дочка и сыновья, так сама она для него, лишь ее верного рыцаря. Для брата. Отца детей их. Для Джейме. Успел. На этот раз он не опоздал и воздал каждому, кто обиду посмел ей чинить. Кто сына с толку сбил, подчинив короля, которому он присягнул, целям и воле своей, далекой от воли богов, именем чьим их Воробейшество лишь прикрывалось. Как бы неправильна или позорна любовь Ланнистеров-близнецов не была, в чьих угодно глазах, то любовь была. Что от богов человеку дается. Не человеку и разлучать.