Обреченные на разлуку

Борис проснулся на рассвете от жара, что обволакивал его со всех сторон, словно в бане, и обнаружил себя прижатым к кровати огромным пуховым одеялом. Сначала юноша даже не осознал, где находится, и рука уж было привычным жестом скользнула под подушку за верным стилетом, но тут же расслабился. Просторная чистая комната с богатыми тяжелыми гардинами, кровать под пологом и пахнувшее свежестью чистое белье тут же вернули Бориса в реальность. Он в доме Александра, нет не так, его светлости графа Александра Андреевича. Юноша отбросил влажное одеяло прочь и, почувствовав, как задышала всеми порами обнаженная кожа, с облегчением прикрыл глаза. Вчера для него закончилось бесконечное путешествие. Путешествие с войны домой, из одного мира в другой. Из грязи и боли в покой и умиротворение. И пусть уже несколько месяцев он слышит не разрывы снарядов и шум артиллерийской канонады, а лишь звуки взрывающихся фейерверков в честь победителей, война навсегда останется в его сердце. Обнаружив на столике у кровати кувшин с брусничным морсом, Борис с наслаждением напился, мысленно поблагодарив радушную хозяйку, и принялся восстанавливать в памяти вчерашний вечер. Как только он ни сопротивлялся, какие доводы ни приводил, чтобы господин граф не селил его в барский дом, а уж тем более не сажал за стол с его родными, Александр Андреевич был непреклонен. Борис отлично знал свое место и понимал, что, несмотря на то чувство глубокой признательности, которое питает к нему Александр, ему скорее всего неловко видеть своего ординарца за одним столом с родовитыми людьми. Борис считал, что смотрится он рядом с блестящими аристократами странно, если не убого. Поэтому вчерашний ужин стал для него настоящей пыткой. Под насмешливыми взглядами ненавистного князя Гагарина, настороженными пожилого барина и управляющего, благодушными и умиленными дам он чувствовал себя агнцем на заклании. Но самым невыносимым был напряженно-изучающий взор шоколадных глаз, поминутно прячущийся в пшенично-пепельных прядях. Младший брат Александра, молодой граф Алексей. Борис слишком часто слышал наполненные любовью и нежностью рассказы, чтобы не узнать того в первое мгновение, когда юноша возник на пороге гостиной в счастливом предвкушении встречи с братом. Именно таким, он и представлялся Борису: юным, стройным, пышущим энергией и невероятно красивым. Был так похож на брата и в то же время абсолютно другой. Золотистые искры в карих глазах преследовали Бориса весь вечер, пока камердинер не проводил его в спальню. Алексея Самойлова он увидел сегодня впервые, а словно знал его всю свою жизнь, таким родным и близким казался юноша. Утро вступало в свои права, и, облачившись в чистую рубашку и простые светлые брюки, Борис натянул сапоги и потихоньку спустился вниз с отчаянно бьющимся сердцем. Подумать только: человек, выходивший сколько раз победителем в рукопашной схватке с противником, страшился светской болтовни в барской гостиной. Но в столовой никого, кроме накрывающих на стол слуг, не было, и Борис решил прогуляться. Вышел во двор и, пройдя по аккуратно выложенным песчаником дорожкам, оказался в яблоневом саду. Тут же в груди защемило от воспоминаний о матушкином повидле и пирогах. Ветерок приятно холодил спину, раздувая рукава тонкой рубашки. Пройдя еще немного вперед, юноша вышел за ограду барского поместья и огляделся. Дом казался Борису огромным, светлым, но совершенно чуждым помпезности; колонны в греческом стиле и изысканные французские окна придавали ему легкости и воздушности. Главное здание, несколько флигелей и хозяйственных построек, а также конный двор. Значительного ущерба усадьбе война не нанесла, и то, что на эту землю не ступала нога неприятеля, грело душу. Все, что он видел вокруг, было так непохоже на его прошлую жизнь, однако Борису очень нравилось. Справа от него поблескивала на солнце река, неся свои прозрачные воды куда-то на запад, должно быть, к поместью Гагарина, что, как Борис знал, находилось в нескольких часах езды от Осколково. К воде он и отправился, рассудив, что искупаться перед завтраком успеет, а потому не будет отказывать себе в этом удовольствии. Каково же было его разочарование, когда под высоким берегом обнаружился князь Гагарин (помянешь нечистого — он тут как тут). Босой и обнаженный по пояс, с завернутыми по щиколотку брюками он стоял у кромки воды и, зажмурившись, смотрел на играющее в волнах лучами утреннее солнце. Борис уже хотел скользнуть под густую крону растущей на берегу ивы и укрыться от злых проницательных глаз, но не успел. Князь обернулся и узнал его. — А, это ты, или к тебе теперь стоит на Вы обращаться, друг мой! — последнее прозвучало издевательски грубо и хлестко, словно вожжой по спине. — Доброе утро, как пожелаете, ваше сиятельство! — как можно бесстрастнее произнес Борис. — Доброе, доброе, — проговорил князь Петр, медленно поднимаясь к стоящему на склоне юноше, нарочито небрежно вытирая шею шикарной батистовой рубашкой. — Повезло тебе, что друг мой с тобой возится, думаю, что ты будешь ценить это. Князь подошел в плотную и посмотрел парню прямо в глаза. — А иначе, сам знаешь… Я бы с такими, как ты… По Европе с нами прокатился — еще не значит, что ровней для нас стал. Мгновенно побледневший Борис сделал шаг в сторону, пропуская мужчину, что был выше его на голову и значительно шире в плечах, но тот больше не дал сделать ему ни шагу, грубо дернул к себе за предплечье и прошептал прямо в ухо: — И зенки свои бесстыжие не смей на Алексея пялить, увижу рядом с ним, все Сашке расскажу. Пожалеешь, что на свет уродился. Борис сжал кулаки в бессильной ярости и, вырвав руку, на которой уже наливались красные отметины от сильных пальцев, торопливо пошел по тропке вдоль берега. Уйти — было единственным, что он мог в данной ситуации. Прохладная чистая вода, птичьи трели в изумрудной листве и откуда-то издалека доносившаяся песня дворовых девушек вскоре успокоили Бориса настолько, что можно было вернуться в дом. Дом. Сколько времени прошло с того момента, как он потерял свой, потерял все что было любимо и дорого? Он очень надеялся, что это поместье хоть на какое-то время станет ему надежным пристанищем. Граф Александр Андреевич говорил, что в поместье нужны толковые работники, выносливые, работящие да еще грамоте и наукам обученные. А Борис хотел быть рядом с графом и взамен покровительству и оказанному доверию был готов выполнять любую работу. Обитатели усадьбы, на первый взгляд, были людьми приятными и простыми, с ними, возможно, будет не трудно найти общий язык или даже подружиться. Нужно только дождаться момента, когда отбудет восвояси его персональный мучитель. Он был так неосторожен, когда позволил себе единственную слабость, лишь однажды забыл о бессмертной душе своей и пошел на поводу у грешного тела. Господь наказал его сурово — явил в виде карающего архангела Петра Сергеевича Гагарина. *** После завтрака, прошедшего в более теплой и непринужденной атмосфере, вероятно благодаря отсутствию за столом князя, возжелавшего с утра прокатиться в свое имение и обещавшего быть только к ужину, старый граф пригласил старшего сына в кабинет. Хотелось задать столько вопросов и о прошедшей войне, и о заграничном походе, и о политических дрязгах в столице, а еще старого графа очень интересовал вопрос, кто таков этот Борис Миронов. Почему сын, который своих друзей-лицеистов и сослуживцев, кроме друга детства Гагарина в родительский дом никогда не приглашал, вдруг привез этого юношу — если не врут Дворянская родословная книга* и Гербовник** без роду и племени, — да еще и называет его своим адъютантом. Ни слугой, ни денщиком, ни ординарцем, а адъютантом. Чудны дела твои, Господи! Андрей Петрович в шлафроке глубокого синего цвета расположился в любимом кресле. Александр, выспавшийся, отдохнувший и посвежевший, в светлой домашней куртке и легких брюках, занял место напротив, предварительно отдернув тяжелые шторы и пропустив в темный кабинет яркие солнечные лучи. Давно отец и сын не разговаривали по душам, как в старые добрые времена, и теперь наверстывали упущенное. Александр с большим удовольствием поведал о том, как встречала победителей освобожденная Европа, как государь-император Александр Павлович был благосклонен и милостив к побежденным, как он сам был рад вернуться в родное Отечество. Умолчал лишь о реках крови, что довелось увидеть за эти два года; о сожженных городах и деревнях; о смерти сослуживцев на его глазах и гибели ни в чем не повинных гражданских: детей, женщин, стариков; о предательстве и измене, что не раз разрывала ему сердце. Об этом отец, воевавший под началом Александра Васильевича Суворова, и сам знал не понаслышке. Самойлов-старший, изрядно покритиковав русское командование за его действия в первые месяцы войны, с восхищением отзывался о генерале Алексее Ермолове***, с которым приятельствовал и чье имение было в нескольких верстах от Осколково. Со сдержанным отцовским ликованием граф поздравил сына с заслуженной наградой, высказал ему свою благодарность за спасение Отечества и крепко обнял, пряча скупые мужские слезы, что говорили о том, как тяжело ему далась разлука с любимым сыном, как бессонными ночами сердце замедляло ход от страха потерять его. Приближалось время обеда, а отец и сын говорили и говорили, пока не заметили того, как в саду мается в ожидании Алексей. — Смотрю тебя брат уже заждался, — улыбнулся Андрей Петрович сыну. — Пора и честь знать. — Да, я тоже соскучился по Алеше. О стольком хочется с ним поговорить… — Конечно. Можешь заодно и проэкзаменовать его. С ним Карл Августович занимался, но, сдается мне, и поблажек делал достаточно. — Обязательно, батюшка. Сейчас мы его быстро с Петром и Борисом натаскаем, смотрю он вытянулся и окреп, — проговорил Александр и тут же добавил. — Я верно понял, что Карл Августович уезжает? — На днях. Алеше, конечно, уже не нужен воспитатель, чай не маленький. Но в обучении его военному делу я всецело надеюсь на тебя. — Конечно, но отпуск у меня лишь до сентября, а потом нужно будет возвращаться в столицу. Видя, как потускнел взор отца, Александр поспешил успокоить. — Батюшка, у нас впереди целое лето, с делами в чем могу — помогу, и Алешку на себя возьму, а после оставлю Бориса вам в помощь. — Вот о Борисе ты, сынок, подробнее расскажи. Слишком тихий он и молчаливый. — Не знаю, что именно могу рассказать, отец. Борис — юноша с непростой судьбой… — Мне в имении темных людишек не надо. Говори все, что знаешь, и не таись. Или отцу своему не доверяешь? Правильно ли я понимаю, что к дворянству он отношения никакого не имеет? Адександр шумно выдохнул, покачал головой и принялся рассказывать: — Он остался сиротой в августе 1812. Его семья полностью погибла при осаде Смоленска. Меня самого там не было, но то, что я впоследствии слышал от очевидцев… Это был ад на земле. Французы обстреливали город целые сутки. Тучи ядер пробивали старинные городские стены и сжигали до тла дома и церкви. Отец Бориса служил при храме Божьей матери Одигитрии и погиб под обстрелом прямо во время службы. Матушка была в тот день в церковной лавке, а младшая сестра пела на клиросе. Всех вместе и призвал Господь. Старый граф тяжело вздохнул и прошел к бюро, чтобы вернуться с наливкой. Поставил на кружевную салфеточку тяжелый графин, разлил терпкую сладость по рюмкам. — Упокой Господь души невинно убиенных чад своих, — перекрестился Андрей Петрович. Отец и сын молча выпили до самого дна, и Александр продолжил тяжелое повествование. — Как же это сын священника так знатно с оружием управляется? — Ах это… Дядя его по матери по его воспоминаниям гусар был отчаянный. Он его мальчишкой многому научил. Сейчас, правда, нет о нем никаких известий, пропал без вести при Березине. Борис все надеется… — А как же вы познакомились? — О, это та еще история, — Александр улыбнулся своим воспоминаниям. — Борис покинул Смоленск с последними частями отступающей армии, едва успев наскоро похоронить родителей и сестренку, с узелком за плечами и кинжалом подаренным дядей, за пазухой. Их ухоженный дом с садом он сжег сам, со всеми запасами и скотиной… Самойлов-старший с наслаждением затянулся заморской сигарой, кивком призывая сына продолжить рассказ. — А дальше он остановился на ночлег в крестьянской избе, услышал разговор из которого понял что староста деревни возглавляет партизанский отряд, который может похвастаться несколькими удачными вылазками. На следующее утро он, как истинный патриот, горящий жаждой справедливого возмездия, примкнул к небольшому отряду. Крестьяне историю его выслушали и разрешили остаться, но так, чтобы не лез в самое пекло. — Но он, конечно же, полез, — скорее утвердительно, чем вопросительно проговорил старый граф. — Конечно, подставился под пулю, прикрывая меня. — Тебя? — Андрей Петрович, казалось, был поражен. - После Малоярославца мы преследовали отступающего неприятеля, уже порядком ослабленного и потрепанного. Там и сям возникали стычки. В одном таком бою мы сошлись вместе с отрядом Дениса Давыдова, в котором к тому времени были солдаты, казаки, призванные уже во время войны ополченцы, добровольцы из крестьян против остатков дивизии Партуно****. Вот тогда я неосмотрительно оставил открытой свою спину. Обернулся на крик, смотрю мальчишка в плечо раненый еле в седле держится. Потом рассказали адъютанты, что он заметил целившегося в меня француза и прикрыл своей мальчишечьей фигурой мою широкую спину. — Второй раз родился… Господь уберег! — Андрей Петрович перекрестился на образа в углу и налил еще рюмочку. — Видно, Борис у меня за ангела-хранителя. Второй раз он меня уже в Пруссии спас. Пьяный наемник напал, когда на ночлег расположились. До сих пор не могу понять, как он так легко проник в лагерь. Если бы не привычка Бориса все время спать с ножом в изголовье, не разговаривали бы мы сейчас с вами, батюшка. — Вижу, что юноша он толковый, смелый и находчивый. Наукам обученный? — Конечно. Грамотный, начитанный, очень о море и мореплавателях разных читать любит. Странно даже, что в семье священника такой мальчишка вырос. Ему бы священное писание да псалтирь цитировать, а он про Александра Великого всем нам уши прожужжал. — Хорошо, Саша, — Андрей Петрович назвал сына так, как лет десять уже не звал. — Посмотрю, куда пристроить твоего ангела-хранителя. Теперь я ему обязан жизнью сына своего. По всему гляжу, хорошим он будет наперсником нашему Алексею. Брату твоему как раз человек рядом нужен спокойный, сильный, уравновешенный и преданный, а мы в долгу не останемся. — Только, батюшка, вы уж остальным… — Кого учишь, знаю, когда молчать надобно… Алеше сам расскажешь, что нужным посчитаешь. Только вот… — Что вас беспокоит? — от Александра не укрылась тень, что пробежала по лицу отца. — Чем насолил Борис твой князю Гагарину? Смотрит Петр на него, как на пыль под ногами. — Не знаю я толком, только в Париже между ними словно кошка пробежала. Разговаривают односложно, Петя все глазами Бориса испепелить пытается, а тот словно сторонится его и только зубами скрипит. — Ладно, разберемся, может девку какую не поделили, а? Чай девок-то в Париже красивых… — Андрей Петрович… — Да ладно тебе, Александр Андреевич. Я будто молодым не был, — усмехнулся старый граф. — Пойду я, батюшка, к Алексею. — Иди-иди, заждался поди брат. В сад ступайте, там матушка уже самовар с пирогами организовала. Эк у нас трапезы нынче с комарами да мухами. Зато на природе. И адъютанта твоего с собой возьмите. Проняла отца история Бориса Миронова, понял молодой граф. Как только Александр вышел из отцовского кабинета, тут же увидел Алексея и Бориса. Юноши устроились под яблоней и о чем-то увлеченно разговаривали.