Обреченные на разлуку

Алеша с затаенной грустью созерцал, как разительно изменился пейзаж за окном. Еще неделю назад все вокруг было зелено, а сейчас солнце расцвечивало багряную листву осин и рябин и насыщено-рыжие иголки огромных лиственниц, что росли прямо перед фасадом барского дома. Он любил осень, прощая ей дождливость и серость за те особые погожие дни, когда монотонный ночной дождь за окном сменялся сухим солнечным днем, словно созданным для длительных прогулок. Именно таким ясным ранним утром батюшка с братом укатили к Гагариным. Софи с маман отчаянно скучали в своем поместье без задержавшегося в Петербурге Петра, и мужчины частенько преодолевали не долгий путь, чтобы почтить своим вниманием дам и развеять их меланхолию. Алексей же всегда находил повод, чтобы остаться. Сначала таким поводом был находящийся в постели Борис, за которым требовался постоянный присмотр, дабы все было вовремя съедено и выпито. Когда тот стал понемногу вставать, опираясь на самодельный костыль, разрабатывая поврежденную ногу, присутствие Алексея стало попросту жизненно необходимым. Никитку Алеша к Борису не подпускал ни на шаг. Ежедневно они неспешно прогуливались по окрестностям, при этом тот благодарно опирался на крепкое юношеское плечо. Разговоры о Петре Гагарине велись исключительно вне усадьбы, где и у стен могли быть уши. Теперь, когда между ними не было недопонимания, все разделенные на двоих проблемы казались решаемыми. Вот и сегодня, совершая послеобеденный моцион с Борисом, они, тесно сплетя замершие пальцы, долго бродили по притихшему сумрачному яблоневому саду, с удовольствием вдыхая терпкий дым костров, в которых тлела пожухлая листва. Алексей проводил своего молодого наставника в библиотеку, удобно устроил в мягком кресле и поспешил на кухню. Очень хотелось есть, а ароматы, витавшие в воздухе, давали понять, что Акулина вновь затеяла свои знаменитые расстегаи. Вчера Алексей с братом удачно позаревали и принесли целое ведро молодых ершей, которые стараниями затейницы-кухарки превратились во вкуснейшую начинку для выпечки. Уговаривая взбунтовавшийся желудок немного потерпеть, Алеша миновал гостиную, перекинувшись парой слов с матушкой и княгиней, которые предавались дневному ничегонеделанию, а значит, читали вслух очередной роман, в процессе активно его обсуждая. Затем он перешел освещенный лишь парой свечей бальный зал и углубился в хозяйственное крыло. На него сразу же обрушились разнообразные запахи и звуки. Где-то плотник Иван выговаривал провинившемуся подмастерье, булькала вода и трещали дрова в печи, брякали ведра или тазы. Алеша привычно устремился на кухню, когда по правую руку от него внезапно открылась дверь и на него буквально вывалилась высокая девушка. От неожиданности Алексей не успел сконцентрироваться, и всю тяжесть тела, не слишком легкого, надо сказать, приняли на себя его руки и плечи. Девушка, а это оказалась горничная матушки Татьяна, охнула от неожиданности, но, подняв на Алексея свои огромные испуганные глаза и узнав барина, казалось еще сильнее вцепилась в его плечи. Алексея окутал запах дегтя щелока и… молодого взопревшего тела. Видимо, Татьяна возвращалась из прачечной, неся за собой весь сонм ароматов. Алеша привык, что от женщин их круга всегда пахло притираниями и парфюмерной водой, от Софи например сладковато-нежной ландышевой, а от матушки чем-то глубоким и теплым, как ладан или сандал. От Татьяны же пахло иначе. В тот момент, когда в голове юноши проносились эти странные мысли, девушка отступила на шаг, поправляя косынку на форменном платье: — Прощенья просим, барин, — протянула она, лукаво блеснув на него карими глазищами. — Да все… — договорить Алексею не дали. — Ох, чуть рубашку вам не порвала. — Татьяна принялась разглаживать тонкую, расстегнутую на груди юноши рубашку легкими касаниями, словно случайно задевая тонкие ключицы. — Дайте гляну. — Оставь меня. Все в порядке. — Алеша застыл под юркими, словно змеи, руками, не понимая, что происходит. — Вы наверно к Акулине, барин, идти изволите, так и мне до туда надо, — засуетилась Татьяна, улыбаясь Алексею. — Да, — проговорил обескураженный её навязчивостью Алеша. — Пойдемте, Алексей Андреич. Там сейчас, наверно, и нет никого. — Почему? — Так в «леднике» все сегодня, да в погребе. К зиме готовят. Там сама Варвара Платоновна приглядеть должна, чтоб порядок соблюсти. — Пойдем. — Алеша передернул плечами. — Выпечку и киселя приготовишь на двоих. — Конечно, барин. Это мы мигом. Татьяна устремилась вперед, покачивая бедрами. Алексей тряхнул кудрями и направился следом. На кухне действительно никого не было. Только глухо тикали часы на стене да источала умопомрачительный аромат выпечка под вышитыми гладью белоснежными полотенцами. Татьяна приготовила тонкие тарелки и начала нагружать их расстегаями, румяными плюшками и ватрушками с творогом, а потом исчезла на минуту чтобы вернуться с отпотевшим кувшином, судя по цвету, клюквенного морса: — Вот, барин. Все самое свежее для вас. — Спасибо, я сам отнесу. Алексей подхватил тяжелый поднос с темного грубо сколоченного кухонного стола и хотел было уже пуститься в обратный путь, но увидел краем глаза, как из рук Татьяны выскальзывает тяжелый стакан, собрат тех, что стояли у него на подносе, и вдребезги разбивается, встретившись с полом. — Господи Иисусе! — вскрикнула горничная и тут же опустилась на колени подбирать осколки. — Что я сегодня такая неловкая. Ай! Видя, как из порезанной ладони начинает сочиться кровь, и про себя проклиная неуклюжую девицу, Алеша все же не смог заглушить благородный порыв помочь. — Что ж ты так? — Алеша опустил поднос обратно на стол.  — Я сама, барин. — Девушка поднялась с колен и тут же осела снова, вцепившись в плечи юноши. Алексей, понимая, что девушкам иногда бывает дурно от вида крови, хотя раньше он был уверен, что это верно лишь в отношении знатных томных красавиц, усадил Татьяну на стул и обмотал её кровоточащую ладонь подвернувшимся полотенцем. — Спасибо, Алексей Андреевич. — Девушка протянула руку к его щеке: — Вы такой… Алексей, словно оглушенный, с недоумением смотрел на пухлую ручку в опасной близости от своей щеки. Он стоял перед собственной крепостной и чуть ли не утешал её. Немыслимо. Определенно, он сошел с ума. А Татьяна тем временем, бурча благодарности, стреляла большими карими глазами, осторожно поглаживая его запястье. Благодарный поцелуй опалил пальцы. Алеша почувствовал, что мурашки ползут по спине от этого поцелуя, и поспешно вырвал руку, чувствуя, что дар речи покинул его окончательно. Татьяна, оценив его состояние, решительно выпрямилась и отчаянно бормоча «Я все для вас сделаю, барин, только скажите», скользнула своей рукой вниз, накрывая промежность. Алеша замер, словно кролик перед удавом, и лишь спустя бесконечное мгновение перехватил бесстыдную руку, с ужасом понимая, что его плоть заинтересовалась этим наглым посягательством. Татьяна же, совершенно не тушуясь, смотрела прямо в его округлившиеся от неожиданности глаза и пошло облизывала губы. — Вы, Алексей Андреич, не томите… — девушка глухо выдохнула и потянула Алешу на себя. — Да как ты смеешь! Алексей почувствовал как туман перед глазами сменился гневным пламенем. — Барин, да что ж это, вы все поняли неверно, вы ж мне всегда по сердцу были. Все девки дворовые на вас заглядываются, а вы все с барышнями… Мы же слаще барышень, мы ж к вам со всей душой, только позовите. Татьяна снова схватила его руку и прижала к пышной груди. Алексей неловко дернулся, вырвал руку и, подхватив поднос, позорно сбежал от пышащей жаром настырной девицы. Поднимаясь в библиотеку, он молился о том, чтобы Борис не заметил его блестящих глаз, дрожащих пальцев и неловких движений. В бриджах все давило и терло, жаркий прилив во всем теле и тянущую боль внизу живота Алеша ощущал до сих пор. Нет, это не было тем поглощающим, почти лишающим воли наваждением, которое он испытывал от сладко-терпких поцелуев с Борисом и обжигающих прикосновений сильных рук. Это было по-другому. Притягательно, волнующе, маняще. Алеша еще ни когда не был с женщиной, и эти новые неизведанные ощущения потрясли его. Алексей улыбался Борису, разливая прохладно терпкий морс по бокалам, а его щеки алели в полумраке библиотеки.

***

Борис проснулся на заре и, ощущая себя наконец полностью здоровым и полным энергии, решил прогуляться до завтрака, возможно, даже в компании заскучавшего в конюшне Мавра. Жеребец полностью пришел в себя после травмы, хороший уход и питание сделали своё дело. Одевшись потеплее и захватив шляпу, Борис отправился в конюшни, предвкушая прогулку по лесу, украшенному изысканной осенней палитрой, под радостное ржание застоявшегося Мавра. Внизу вовсю сновали слуги, в барских же покоях было тихо и спокойно. Борис улыбнулся представив уютно свернувшегося под пуховым одеялом, теплого в предрассветной неге Алешу с чуть приоткрытыми, еще по-детски пухлыми губами, дышащего легко и размеренно. Проклиная не в меру расшалившееся воображение, Борис вышел во двор, с наслаждением всей грудью вдыхая свежий прохладный воздух. Уже подходя к конюшне, Борис решил кликнуть Никиту, если мальчишки нет у порога, значит, он в конюшнях, но его остановил странный звук: не то вздох, не то стон. Голос был женский. Борис на миг замер и усмехнулся. Вероятно у кого-то из дворни свидание на заре. Стараясь ступать неслышно, благо позволяли мягкие сапоги, Борис подошел к воротам. Тусклый свет фонаря не оставлял сомнений. Даже при этом неверном свете Борис увидел все то, что не хотел бы видеть никогда. Прислонившись спиной к гладко струганой стене денника стояла высокая пышногрудая девка. Её еще недавно уложенные под строгий чепец волосы растрепались, форменное платье было в беспорядке, оголяло плечи и полную, налитую грудь. Она жарко постанывала на одной ноте, кусая губы. Наташка — горничная графини. Одна рука девушки бесстыдно задирала свои грубые юбки, а вторая… вторая ласкала шелковистые каштановые кудри. Борис отшатнулся, сделал пару шагов назад и рванул показавшийся удавкой шейный платок. Алеша, его Алеша целовал горничную своей матери, скользил руками под корсажем, загнано дышал, целуя дебелые плечи, позволяя чужим рукам касаться себя… Чувствуя, что еще один миг и крик раненого зверя вырвется из его груди, Борис почти убежал в самый дальний уголок сада, где они любили уединяться с Алешей… Как же больно, как больно. Горечь разлилась во рту, сердце стучало глухо и рвано, в висках ломило, а в грудь словно кол ледяной вогнали. Борис не знал, сколько времени просидел на покрытой холодной росой скамье. Время словно остановилось там, в конюшне. Хотелось послать его вспять и не выходить на прогулку, а проваляться в постели до полудня, пока будить его не пришел бы его любимый мальчик. Видеть его в чужих объятиях было невыносимо, странно, дико. Глупец, он уже присвоил себе мальчишку, а ведь все намного сложнее. Алеша не он, Алеша — нормальный, молодой, красивый, умный и увлекающийся юноша, и его тяга к женщинам абсолютно естественна. Это у него, Бориса, при виде противоположного пола возникает лишь одно желание, вполне похвальное для воина — защищать, и совершенно ненормальное для молодого здорового мужчины — покровительствовать. Но если он уже давно все понял про себя, то Алеша, не познавший близости с женщиной, еще только осознает истинные потребности своего тела. Борис грустно улыбнулся. Все получается как нельзя лучше. Ведь правда? Алеша переосмысливает свои чувства и желания и изгоняет противоестественную грешную привязанность к мужчине из своего сердца. Все становится на свои места, их пути расходятся навсегда, грязь, мерзость и безысходность уходят вместе с ним, Борисом, а Алеша дальше идет один светлой широкой дорогой, досконально продуманной и спланированной уважаемыми благородными родителями, к счастью, достатку и светлой, чистой любви к прелестной высокородной княжне. И не важно, что его, Бориса, личное солнце сегодня померкло, покрывшись серой паутиной глухого отчаянья. Из грустных мыслей Бориса вырвало карканье огромного черного ворона, расположившегося на нижних ветках голой осины. Птица косила на него блестящим черным глазом — то ли грозно, то ли насмешливо. — Вот и ты со мной согласен, — проговорил Борис, зябко поводя плечами. — Отпустить его — это лучшее, что я могу сделать.