***
Охотничий дом на дальнем озере был старым, но добротным и ухоженным. Маленькая банька, дровяная поленница, навес для лошадей, уютная веранда и крепкий бревенчатый дом с кухонькой и тремя просто обставленными комнатами. Здесь не было ни трофейной комнаты, ни ковров, ни дорогой посуды. Все, что было необходимо, высокородные охотники-рыбаки привозили сами или отправляли накануне со слугами. Старый граф очень любил Волчье озеро. Уже никто из местных и не помнил, почему оно так называлось, да и не важно это было. Красота его никак не вязалась с кровожадным именем. Огромное, с чистой, прозрачной водой и всеми возможными видами пресноводных рыб, с несколькими небольшими островками, где гнездились утки и лебеди и нашли приют мелкие пушные зверьки. Спешившись, Борис протянул руки и принял в свои объятия замерзшего за трехчасовой переезд Алешу. — Холодно? — Совсем чуть-чуть, надо бы сразу печь растопить, ночь скоро. — Я тогда за дровами. — А я печь посмотрю, бывает, что дымит… Оставив легкий поцелуй на виске юноши, Борис пошел к сарайчику с дровами. Все же, что ни говори, но Алеша не был белоручкой, мог с любой проблемой справиться без помощи слуг. Через час в печи весело потрескивали поленья, на полатях сушились плащи, а двое молодых людей, изредка соприкасаясь руками и отводя глаза, накрывали старый дубовый стол, стараясь не смотреть на широкую постель в маленькой спаленке. Удочки, представлявшие собой гибкий прут из орешника, были извлечены из чулана, создавая видимость непорочности их тайного свидания. Вскоре солнце скрылось за горизонтом и на лес спустилась бархатная тьма. Дождя не предвиделось, небо было ясным, загорались первые звезды. Борис открыл бутылку ароматной наливки, разлил по граненым рюмочкам и подошел к застывшему у окна Алеше. — О чем задумался? — Звездопад. Борис вгляделся в сине-атласное небо. — Красиво… Там, на войне, я часто наблюдал его, лежа под открытым небом. — Расскажешь, что ты тогда загадывал? — Как и все, наверное, чтобы война скорее кончилась, чтобы кровь перестала литься и никто из сослуживцев не подставился под пулю. Особенно — твой брат. — Саша? — Он очень хороший человек, Алеша. Юноша откинулся назад, устроил голову на плече Бориса, и его тут же обняли ласковые и теплые руки. — Тебе было страшно? — Не боятся только безумцы, Алеша, это нормальная реакция, но воин потому и воин, что преодолевает свой страх и боль и идет вперед. — Смотри, смотри, какая яркая… — Успел загадать желание? — Я боюсь, что оно не сбудется. — Обязательно сбудется, надо только верить. Из плетеной корзинки, что казалась бездонной от количества блюд и выпечки, были извлечены куски холодного запеченного мяса, маринованные грибочки от Варвары и даже десерт в виде ягодного желе. И это не считая пирогов и булочек всех мастей. Мужчины не спеша утоляли голод в уютной теплой тишине, едва пригубив терпко-сладкую настойку. Полумрак отвоевал большую часть комнаты. Но крупные свечи в тяжелых подсвечниках отлично освещали стол, играя бликами по темным мореным бревнам и изредка бросая тени на напряженные лица мужчин. — Мне ни с кем не было так спокойно, как с тобой. Аккуратно отложив приборы в сторону и укрыв хлеб льняной салфеткой, Борис поднялся из-за стола и подошел к юноше. Алеша, спрятав счастливую улыбку, поднялся, вглядываясь в лицо Бориса. Больше всего хотелось видеть его глаза, всегда такие честные и ясные. Тот, скользнув рукой по предплечью, подобрался теплыми пальцами к подбородку, легким движением заставив поднять лицо. — Чего ты боишься? — Я… — Прекрати нервничать, ничего не будет, если ты не захочешь.Слышишь? — Да. — Вот и славно. Пойдем, проверим лошадей. Не хотелось бы их застудить. Борис помог Алеше подняться и, обняв за плечи, вывел в холод вечера, не забыв просохшие плащи. С Ласточкой и Мавром все было отлично, теплые попоны не давали холоду шанса. Алеша вдыхал свежий лесной воздух как самое лучшее заморское благовоние. Ветер доносил до них ароматы хвои, прелой травы, грибницы, под ногами шелестела палая листва. Со стороны озера раздавалось слабое бульканье. Видимо, плескались рыбы, нерпы или бобры, живущие на озерных островах. Завтра можно прокатиться на лодке, если не поднимется волна, что здесь не редкость. Завтра. Завтра он проснется совсем другим, ведь именно так должно быть после первой ночи с любимым человеком, да? А проснется ли рядом, вдруг он не понравится Борису… как… как любовник? Вот он и произнес это слово. В голову вновь полезли мысли о греховности происходящего с ними. Алеша зло фыркнул. — Перестань, — Борис притянул его к себе и игриво поцеловал в нос. — Ты слишком громко думаешь, и я слышу все твои мысли. — Я не хочу тебя разочаровать. — Дурачок, ты ведешь себя так, что рядом с тобой я чувствую себя стариком, а опыта у меня немного, поверь… — Но я… — Алеша, за такое сокровище как ты многие бы отдали все, что имеют и даже больше. Я вот никак не могу понять чем я, нищий вояка без роду и племени, заслужил тебя. И, если тебя это успокоит, я тоже очень волнуюсь… — Не смей, ты мой герой, — невпопад ответил Алеша и совершенно расслабился. Он задыхался от нежности, Борис сказал так мало, но это малое отчаянно грело беспокойное сердце, в этих нескольких фразах были все ответы на его невысказанные вопросы. Они стояли рядом, следя за тем, как в озерной воде тонет свет молодой луны, и это было волшебно.***
Дверь закрыта на засов, плотные занавески задернуты, угли в печи потушены, труба закрыта. Ополоснувшись чуть теплой водой в сенях, Алеша мечтательно улыбнулся и прошел в маленькую спаленку. Можно было затопить баньку, но на предложение Бориса юноша ответил решительным отказом, отчаянно желая приблизить долгожданный момент, ради которого они сейчас здесь. Мысленно поблагодарив Бориса за возможность немножко побыть одному, он со сладким стоном предвкушения рухнул на разобранную и подогретую постель, порадовавшись, что красного угла с иконами, с которых на него с некоторых пор укоризненно смотрели святые, нет в этой крошечной спаленке. Перина казалась слишком мягкой, как любил батюшка, но в остальном ложе было очень аскетичным. Колкие крахмальные простыни, сероватые подушки без извечной вышивки. Алеша хихикнул. «А тебе хотелось первую брачную ночь в петербургском особняке под балдахином времен Екатерины? Нет, вот так, в свете пары свечей, под шелест камыша и стук голой ветки по стеклу тебя будут любить в первый раз…» Мысль ускользнула, когда в комнату вошел Борис и прикрыл за собой дверь, отрезая тем самым весь остальной мир и… путь к бегству. Алеша снова хихикнул. — Все хорошо? — Иди ко мне… — голос Алеши сорвался. Борис приблизился и осторожно опустился на кровать: — С удовольствием. Он тряхнул волосами, от чего они рассыпались по плечам, освободившись от шелка ленты. Алеша завороженно застыл. Здесь и сейчас в таинственном свете свечей Борис был прекрасен, как римский бог. Длинные волосы придавали ему сходства со сказочным лесным царем, синие глаза смотрели жадно и ласково, распахнутая на груди рубашка не скрывала гладкой смуглой груди, которой хотелось немедленно коснуться. Юноша зажмурился и сглотнул, почувствовав, как стремительно пересохло во рту. В мягкой полутьме Борис не видел в темных глазах юноши страха, что ощущался еще полчаса назад, теперь в них полыхало так знакомое ему пламя желания, а пухлые губы были призывно приоткрыты. Алеша ждал, и Борис более не хотел испытывать ни его, ни свое терпение. Он протянул руку и зарылся в шелк кудрей, осторожно, чтобы не спугнуть, и прижался к трепетно бьющейся на виске жилке, вдыхая родной аромат. Затем губы нашли закрытые глаза, щеку, покрытую мягким пушком, и тут же язык, дразня, лизнул уголок теплых губ. Алеша легко дернулся, словно проснувшись, и скользнул холодными руками под тонкий батист рубашки любимого, притянул к себе, впиваясь в тонкие губы, полностью отдаваясь в их плен. Языки сплелись мгновенно, двигаясь в унисон. Терпкость рябиновой настойки, сладость сливового пирога, шелковистость губ с чуть заметным ароматом табака — все слилось для Алеши в глубоком чувственном поцелуе. Он потерялся, лаская теплую кожу Бориса, его широкие плечи, грудь с заметным шрамом. Поцелуй прервался, и Алеша с удивлением, словно со стороны, услышал свой разочарованный стон. Борис хмыкнул, толкнул юношу спиной на подушки и лег сверху, накрывая своим горячим телом. Руки Алеши, скользнувшие на широкие плечи любимого, накрыли сверху теплые ладони и решительно завели их за голову. Губы не переставали скользить по нежной шее, трогательно выпирающим ключицам, зубы осторожно прикусывали кадык, жадно ловя летящие в полутьму всхлипы. Борис наслаждался дрожью стройного тела под собой. Он, не спеша, стянул с Алеши тонкую рубашку, с рычанием уткнувшись в пахнущую неповторимым ароматом юности подмышку, дразня прошелся поцелуями по предплечью, прикусив нежную кожу, осторожно, лизнул трогательно поджавшийся живот, проследил языком темную дорожку и двинулся вниз. Но в этот момент Алеша выгнулся, прильнул отчаянно и неловко и излился. Борис скользнул вверх и нежно поцеловал, заглушая глухой стон любимого, резким движением дернул вниз неуместные промокшие брюки и прильнул к тазовой косточке поцелуем, оставляя яркий след. Алеша спрятал лицо в подушку, коротко всхлипнув. — Ну что ты, хороший мой… посмотри на меня. Алеша поднял ресницы. — Ты умница… такой горячий… сейчас будет еще лучше, верь мне. Прикусив истерзанные губы, Борис вновь двинулся вниз, обласкав напряженные соски и трогательный пупок, убрал последнюю преграду из нижнего белья, с восторгом глядя на ровный, красивый розовый член, с алой головкой, вновь заинтересовано поднимавшийся. Алеша выгнулся и судорожно вцепился в ласкающие его бедра руки, когда почувствовал, где именно его касается настойчивый горячий язык, вылизывая белесые капли, прикусывая нежную кожу яичек, и едва не лишился чувств, почувствовав, как горячий рот любимого взял в свой плен то самое… Борис понимал, что торопится, слишком спешит, но остановиться уже не мог, доверившееся ему тело, с таким восторгом отзывавшееся на любую ласку хотелось залюбить до изнеможения, не причиняя боли и дискомфорта. Несколько точных движений, и член юноши уже вновь прижимался к впалому животу, совершенный, как у тех античных мраморных статуй, что произвели на Бориса неизгладимое впечатление в Париже. Алеша сейчас был красив как ангел. В нем не было ничего порочного даже теперь, когда отметины страсти покрывали его истомленное тело, а глаза горели закатным пламенем. — Боря… — Я здесь родной. Алеша потянул его в объятия, неумело и отчаянно содрал рубашку, под треск поддающейся ткани осторожно запустил руку в приспущенные бриджи. — Я сам. Борис ловко стянул с себя последний предмет одежды и лег на бок лицом к Алеше. — Я тебя научу. Ладони сплелись и осторожно опустились на крупный, влажный, чуть заметно обвитый венами, чувствительный от перевозбуждения член Бориса. Два дыхания слились в одно, глаза смотрели в глаза, боясь моргнуть. Еще немного, и юноша захлебнулся стоном и потянул руку любимого к своему изнывающему естеству. Борис перехватил инициативу, и вот уже оба возбуждения в плену сильных рук, губы вновь слились, пили дыхание, кусали грубовато, нетерпеливо шипели и сладко стонали. Алеша взорвался первым, выгибаясь под немыслимым углом, цепляясь за тонкий лен простыни, как утопающий. Борис тот же час сорвался следом, едва увидев перекошенное страстью лицо и слезу, катившуюся по пышущей жаром щеке. Алеша пришел в себя от ощущения приятной прохлады, приоткрыв слипающиеся глаза, он поймал улыбку Бориса, державшего в руке полотенце, и снова уплыл в сон, успев лишь подумать: «И здесь матушкино «ришелье».***
Алеша вновь открыл глаза, когда лучи рассветного солнца проникли сквозь неплотно сдвинутые занавески, и сначала не понял где именно находится, но потом почувствовал теплое тело, что прижималось к нему со спины, увидел крепкую руку, обнимавшую его поперек груди, и воспоминания обрушились на него бурным потоком. «Борис, Боря… любимый, любовник. Нет, любимый. Вот и настало завтра. Тепло в груди разливается неумолимо. Вот он я. Алеша — и уже не Алеша». То, что случилось с ним минувшей ночью, было волшебным, ярким, великолепным, только вот он не был уверен, что это все. Эх, не стоило ему рассматривать некоторые гравюры с дальних стеллажей в библиотеке. То, что вчера случилось между ними, было прекрасно и в разы превосходило его глупые фантазии, но… — Алеша, ты опять очень громко думаешь. Юноша перевернулся в коконе одеяла, чихнул и, сам дивясь своей наглости, откинул его прочь, закидывая стройную ногу на бедро Бориса, а пальцами скользя по теплой груди. — Доброе утро… — Мы так пропустим завтрак. — Я не хочу есть. У нас всего несколько часов до отъезда. — А чего ты хочешь? — Тебя… целиком. — Алеша не отвел взгляд, но уши все-таки предательски обожгло. — Мой хороший, если ты сейчас не уберешь свои пальчики, то получишь даже больше. Угроза не возымела действия. Шелковистая щиколотка лишь спустилась чуть ниже. Паршивец сам не понимал насколько был желанным. Такой теплый и сонный, блестящий шоколадными глазами из-под густых ресниц. Борис засмеялся и, перехватив стройную ногу, поцеловал колено, прикусил нежную кожу под ним и дернул, заваливая бесстыдника на себя. Алеша взвизгнул и вцепился в шелковистые пряди, с восторгом ощущая широкие ладони на нежном пушке поясницы, а потом и на ягодицах, которые принялись поглаживать, ощутимо сжимать в ладонях, не забывая вылизывать нежную мочку уха. — Давай же, я уже давно все решил, — Алеша тяжело дышал, целуя корни темных волос, позволяя грубовато ласкать чувствительные бока и прикусывать зацелованные ключицы. — Будет больно. — Я догадался, — Алеша потянул руку к члену любимого, но её перехватили, поймав пальцы в жаркий рот, и облизали под ошарашенным взглядом черных от возбуждения глаз. — Какой ты догадливый, — голос Бориса искрился радостью. — Ложись на живот и расслабься. Алеша повиновался, раскинувшись морской звездой. Крепкие руки ласкали покрытую ночной испариной спину, скользили по плечам, едва касаясь лопаток. Если бы не ночная разрядка, Борис бы сорвался, но сейчас он получал ни с чем несравнимое удовольствие. Его мальчик, такой открытый, такой податливый, такой родной. С ужасом подумалось о том, что первым у этого сокровища мог стать кто-то другой — грубый, равнодушный, жесткий… как это случилось с ним… ему, до сегодняшнего дня, так и не довелось испытать на себе заботу и нежность со стороны партнера. Горькая мысль не остудила пыл, совсем наоборот: захотелось взять любимого мальчишку немедленно, присвоить и не отдавать более ни кому. — Боря… — Алеша нетерпеливо хныкнул, развел ноги шире и наигранное спокойствие покинуло Бориса. Разведя совершенные половинки в стороны, мужчина ласково подразнил заветную дырочку кончиком языка. Алеша испуганно ахнул и замер. — Все хорошо? — подобные ласки Борис дарил впервые и ощутимо волновался. — Д-да… — прозвучало в ответ чуть слышно, красивые жилистые ноги дрогнули. Вытащив заветный пузырек с льняным маслом из-под подушки и пристроив её под животом юноши, Борис поспешил исследовать самое сокровенное. Алеша забыл как дышать, стыд и желание накрывали его попеременно. Губы и пальцы, ласкавшие и растягивавшие его там, стали в эту минуту тем хрупким мостом. что удерживал в реальности. — Не могу больше, Боря… пожалуйста! — Алеша хрипло закричал, подаваясь навстречу родным пальцам, что рождали перед глазами золотые звезды. — Сейчас… — свой севший голос Борис не узнал. — Малыш… какой же ты… Борис приподнял юношу за бедра, мягко развел колени, наклонился и нежно коснулся горячими губами головки крепко стоявшего члена, вызывая задушенный стон, а потом вобрал его целиком. Движения, медленные, точные и глубокие, лишали разума, и Алеша отчаянно закричал, забился в сильных руках, пытаясь заставить любовника двигаться быстрее, но тот лишь продолжил эту медленную сладостную пытку. Алеша длинно застонал, выгнул шею, скользя по спинке кровати затуманенным взором, слепо зашарил руками по простыне, выгибаясь в такт движениям любимого, шепча сбивчивые мольбы, но Борис не поддался, его губы продолжили свой медленный танец, то вбирая член Алеши целиком, то выпуская его, нежили аккуратные яички, не забывая ласкать пальцами уже свободно принимавшую их дырочку. Еще мгновение, и огненная спираль внутри Бориса сжалась до предела. Он поднялся на колени, провел языком вдоль позвонков, сжал и огладил наливавшиеся яркими пятнами ягодицы. Чувствуя, что любимый на грани, Борис развел дрожащие половинки и, прошептав слова одобрения, осторожно проник в раскаленную глубину. Миллиметр за миллиметром, очень медленно. Алеша, жаркий, узкий и шелковый, сжимал мужчину до ярких вспышек перед глазами, отчаянно борясь с подступавшими от неминуемой боли слезами. Демон внутри Бориса бесновался и рычал, требуя взять сладкого мальчишку грубо и быстро, целиком и полностью, наплевав на его невинность. Мужчина яростно сопротивлялся тьме, медленно продвигаясь к средоточию наслаждения. Ласковый шепот в густые кудри, и Алеша заметно расслабился, с восторгом ощущая первые толчки, стараясь уловить эмоции любимого, подстроиться под его ритм, и ему это удалось. Весь их мир сузился до маленькой спаленки затерянного на краю леса дома, чувства замкнулись на оглушительной пульсации в разгоряченных телах. Крики Алеши вторили сладострастным стонам Бориса. Ощущая предоргазменную дрожь юноши, Борис вышел целиком, вновь осторожно толкнулся внутрь, доводя Алешу до пика и, почувствовав, как под ним трепещет, падая в омут оргазма любимый, устремился следом, ярко и долго кончая в жаркую глубину, нежа горячими пальцами изливающуюся шелковистую плоть, лаская губами влажные кудри, пахнущие вербеной. «Боря… люблю», — чуть слышно и нежно. «Родной мой…» — прошелестело в ответ. Едва придя в себя после оглушительного фейерверка, что потряс его тело от макушки до пяток, Алеша мягким теплым кольцом обернулся вокруг любимого и провалился в радушные объятия сна, а Борис не спал, жадно разглядывая теперь уже любовника. Припухшие, искусанные губы, длинные ресницы, не скрывавшие темных кругов под глазами. Светлая кожа, четкие правильные черты лица, волевой подбородок. Борис невесомо гладил густые волосы, нежно обводил пальцем скулы, контур зацелованных губ, аккуратное ушко. Красивый. Очень. И по-прежнему нежно-невинный. Еще немного и внутренний голос вновь начнет свою вечную песнь о греховности их любви. Борис отмахнулся от него и осторожно пристроил голову на груди любовника. Сердце Алеши билось четко и размеренно, отгоняя темные мысли, и мужчина не заметил, как уснул.***
На обратном пути Алеша не мог спокойно сидеть в седле и вовсе не потому, что испытывал дискомфорт, Борис был с ним слишком осторожен, просто его разрывало от счастья, казалось, оно струилось изнутри ярким теплым светом, покалывало подушечки пальцев, заставляя душу петь, глаза светиться, а губы растягиваться в шальную улыбку. Борис покачивался в седле рядом, даже не пытаясь успокоить вырывавшегося вперед и гарцевавшего на Ласточке юношу, лишь изредка касался тонких пальцев в кожаной перчатке своими, спеша продлить уютную близость. Алеша. Его хрупкое счастье. Вся его радость и надежда, его великая тайна и щемящая нежность заключались в нём одном. Борис любовался горевшим внутренним огнём мальчишкой, сердце его пело от любви и стонало от дурных предчувствий. Перемены в Алеше, обновленном, грациозном, излучавшем чувственность и уверенность в себе, сразу же бросятся в глаза домашним. Абсолютно не умевший держать лицо юный граф раскроет все их тайны одной своей улыбкой. Пусть не всем, но перемена эта не ускользнет от любящей матери и наблюдательного брата, которые начнут задавать вопросы. Но беда пришла откуда не ждали. Издалека увидев знакомый экипаж у главного входа в усадьбу, Борис застыл. «Господи, почему именно сейчас?» — Дорожная коляска Гагариных… — побледневший Алеша с силой натянул поводья. «Вот и расплата за единственный день абсолютного счастья, мой родной…»