Обреченные на разлуку

Закутавшись в теплый пуховый платок поверх тонкого домашнего шлафрока и забравшись с ногами в кресло, Софья сидела перед бюро, подслеповато щурясь на огонь оплывающих свечей в бронзовом канделябре. В пальцах было зажато гусиное перо, чей кончик был уже изрядно покусан — слишком длинным и сложным было письмо, что не спеша слагалось уже второй вечер. Завывающий за окном ветер очень удачно убаюкал матушку, которая не разрешала ей ночные бдения, с сожжением десятков свечей; бедный заблудший брат был сейчас далеко, а верная Наташка промолчит. Написать Алеше хотелось уже давно, но стремительная лавина событий, что произошли сразу после его отъезда, выбила из-под ног почву и перевернула её привычный мир, но сегодня в ночной тишине под перезвон сверчков строки на бумагу ложились ровно и скоро. Огорчать друга не хотелось, потому самую неприятную, стыдную и горькую новость княжна решила отложить на потом. Как написать другу, что горячо любимый, такой необходимый нынче брат уже месяц как сидит в Орловском остроге, обвиненный в бесчестном нежелании отдавать долг в огромные сто пятьдесят тысяч сразу двум должникам. Как объяснить, какой страх охватил её и матушку, когда в Ливантеевку пожаловал судебный пристав с городовыми и под обеспокоенными взглядами дворовых арестовал Петра. Как передать отчаяние от вида побелевшей матушки, ежечасно пившей успокоительные капли и бесконечную радость от приезда вызванного запиской обеспокоенного жениха, что одним своим видом вселял надежду на счастливый исход… Все это она напишет позже, а пока найдет лучшие слова, чтобы передать, насколько Алеша ей дорог, расскажет, что его откровения в прощальном письме её поразили, но нет — она не думает его презирать за греховные чувства к мужчине, наоборот — она очень скучает по нему, ждет возвращения и никогда не посмеет осудить. Она даже набралась смелости, — как же тяжело это далось ей! — девушке, знавшей лишь нежные целомудренные поцелуи, и поговорила об Алеше и его чувствах с Сашей. Она может ошибаться, но ей показалось, что Саша понял её и одобрил желание написать и словно посмотрел другими глазами на девушку, которая скоро станет его женой. А еще ожеребилась её любимая кобылка и скоро к ней прибудет столичный портной, чтобы снять мерки для свадебного наряда. Саша, взявший все затраты на себя и пообещавший разобраться с долгами брата, стал для неё с матерью ангелом-хранителем и утешителем. Еще ей нужно было получить от друга обещание, что он обязательно прибудет на свадьбу, что состоится сразу по окончанию великого поста. После некрасивой истории с братом её решили сделать тихой и семейной с малыми расходами. А еще — она просто мечтала увидеть алешиных учеников и погулять с ними по Петербургу. И она очень надеялась, что эта её мечта сбудется. И самое главное — она хотела помочь с поисками господина Миронова. И если она еще что-то может сделать для друга, то пусть он не боится написать ей об этом. Она целует дорогого Алешу троекратно, обнимает крепко и с нетерпением ждет новостей о его жизни в столице… *** Елизавета Павловна никогда не думала, что будет тайком писать письма своему любимому младшему сыну. Она вообще даже думать не хотела, что будет ему писать. Обожаемый ангел должен был всегда жить с ней рядом и не важно — в столице ли или в поместье. Даже после женитьбы он бы остался рядом, а уж она научила бы уму-разуму невестку, да воспитала внучков на свой манер. Если Александр был для неё гордостью, то Алешенька — бесконечной нежностью. Тем страшнее было для графини известие, что обосновался её драгоценный болезненный сын в Петербурге. Почему уехал так спешно, да еще Бориса вперед себя услал? И почему матери своей, с которой всегда честен и откровенен был, ничего не сказал? Чего она только не делала, злилась, бранилась, молчала днями, что для её широкой души было смерти подобно, но ни от супруга ни от сына старшего ничего кроме: «Не волнуйтесь, матушка. С ним все в порядке. Учится самостоятельности, матушка…» не услышала. Пришлось пригрозить спешным отъездом в столицу, дабы навестить блудного своего ангела. Вот тут и сдался старший сын, наконец рассказав матушке, что в столичном доме Алеша не живет, а работает у хороших благородных людей гувернером. Сказать, что Елизавета Павловна чуть не получила апоплексический удар после этих откровений Александра, значит ничего не сказать. Её мальчик, чья родословная от царя Федора Михайловича исходит, служит гувернером! И вот в тот самый день, когда лежала графиня в своей спальне с влажной тряпицей на лбу с мигренью и жаловалась на жизнь, неожиданно заговорила горничная её Татьяна, та самая, что когда-то провинилась крупно, не сумев её Алешиньку ласково до нежно любовному делу научить, оттого и сослана была в Ульяновку, да теперь вот вернулась её, барыни, молитвами. — Вы, барыня, зря так убиваетесь, — говорила та, взбивая подушки и перину, да разжигая свечи в жарко натопленной спальне. — Скучно да тоскливо было его сиятельству тут, захотелось в столицах пожить. А уж без Бориса Михайловича и подавно… — Почему без Бориса… Они же вместе… или нет? Увидев, как забегали глаза девки, Елизавета Павловна уселась на кровати. Даже тряпицу со лба смахнула. — А ну говори, что знаешь. И глаза бесстыжие не прячь. Знаю, что не из глупых да пугливых. — Я барыня только для вас… чтоб вы душой то не изводились об Алексее Андреевиче переживаючи. — Ну, говори. Если не соврешь, да уважишь моё любопытство, знаешь, что не обижу. — Не по нраву вам, барыня, рассказ мой придется, ох не по нраву, — перекрестилась на образа Татьяна. — А уж это я сама решать буду! — тоном вдовствующей императрицы отрезала графиня. — Так уж и быть. А рассказал мне это все Никитка, прислужник Бориса Михайловича, тот, которого Александр Андреевич в Ульяновку услали опосля… Мы с ним… — Не нужны мне твои подробности, до греха доведешь кого угодно… Говори. Многое узнала в тот вечер Елизавета Павловна о сыне своём младшем и повинилась перед святыми иконами в том, что слепа была и легкомысленна, беды рядом не замечала, соблазнителя привечала. Говорила же ей Татьяна, что не покусился на её девичьи прелести сын, но графиня лишь поулыбалась робости его, весь гнев на неумелую девку выпустив. А услышав, с кем любился мальчик её под родной крышей темными ночами, чуть дара речи не лишилась. Но не смогло материнское сердце вдруг для любимого сына закрыться. Грешный да заплутавший в сетях дьявольских все равно сыном её родным остается. И если брат да отец от него отвернулись, а отъезд его спешный она и приняла за проклятие да изгнание, то уж она никогда этого не сделает. Потому и писала графиня письмо сыну младшему, вызнав адрес у старшего и подивившись в который раз тому, куда занесла судьба её мальчика. Писала о холодных зимних ночах; новых приступах подагры у супруга; собранном урожае; об успехах Саши в управлении поместьем; о крестинах и похоронах у соседей; о подготовке к скорой свадьбе и нежной прелести и расцветающей красоте будущей невестки. Спрашивала о здоровье и самочувствии, заклинала одеваться теплее в ветреной столице, выспрашивала о работодателях и учениках и лишь однажды, словно невзначай, посоветовала исповедоваться да причастится у знакомого столичного духовника отца Георгия. Рвалась душа матери к любимому мальчику, а потому была у Елизаветы Павловны цель обязательно на свадьбе старшего младшего сына увидеть, чтобы обнять да уговорить остаться, помирить своих родных мужчин раз и навсегда. Оступился её Алешенька, но она его на верный да праведный путь вернет обязательно. *** Александр Самойлов уже давно должен был это сделать, написать о том, что случилось с другом его Гагариным Алеше. Он ежемесячно слал весточки младшему брату, понимая, как тяжело ему сейчас, одинокому, потерянному и отчаявшемуся, но о князе в долговой яме предстояло писать впервые. Слова подбирались долго и тяжело… Ведь если сам Саша испытывал в отношении друга сейчас лишь истаявшую злость, да полное непонимание, то как глубока ненависть брата, он даже боялся себе представить. Стоило лишь вспомнить горящие Алешины глаза, полные слез, в тот проклятый день в отцовском кабинете. Петр украл у него всё: тихую спокойную жизнь в родных стенах, душевное равновесие, нежные наивные мечты, беззаветную любовь отца и матери и главное — первую любовь… сильную душевную… да и плотскую, чего лукавить, привязанность. После такого во все времена бросали перчатку… Вот потому и разрывался теперь Александр между братом и другом, единственным лучшим другом. Саша с самого детства чувствовал плечо Пети рядом, с тех самых пор, как они вдвоём носились по окрестным полям верхом без седла, убегали от строгих наставников, променяв ноты и чистописание на игры на старой мельнице. А потом они вместе учились военному делу, вместе не раз попадали на гауптвахту. Война… Война еще раз доказала, насколько крепка и нерушима их дружба. Вместе служили, вместе наступали, вместе сдерживали натиск врага. Петр был тверд и незыблем, ни разу не усомнился в победе, ни дрогнул и не отступил. Именно его друг был одним из тех безумцев, что принял участие в рейде кавалерии в тыл наполеоновских войск в ходе Бородинской битвы, именно он при помощи ординарца отбил у неприятеля раненного гонца с секретной депешей у реки Березины. Саша своими глазами видел, как Петр выносил с поля боя раненых солдат, а его матушка жертвовала немалые суммы для нужд армии, обеспечения её продовольствием и обмундированием, а по окончании войны была награждена памятными медалями из рук самого Государя. А теперь долг этот - как гром среди ясного неба. Александр даже не догадывался, что друг имеет пагубную страсть к игре, никогда не замечал за ним тяги к зеленому сукну… и терялся в догадках, когда тот успел так проиграться, да и таким мутным господам, которым благородный человек и руки бы не подал. А теперь он был просто обязан вытащить друга из заключения, дабы успокоить свою совесть, оправдать Петю в глазах света и утешить любимую невесту. Но Саша бы слукавил, если бы не признался брату, что недолгое сидение друга в остроге пойдет тому на пользу. Все эти сумбурные мысли Саша старался излагать ровно и спокойно, а еще тепло и ласково, дабы любимый младший брат хоть раз улыбнулся бы при прочтении. Вот так, таясь друг от друга и стараясь быть как можно искреннее, трое дорогих Алеше людей пытались на нескольких листах передать всю свою любовь, душевное тепло и сердечную привязанность, чтобы согреть его в далеком Петербурге долгими зимними вечерами.