Обреченные на разлуку

— Глеб, прошу вас не подглядывать в работу брата, — Алеша укоризненно покачал головой. — Вчера подобный пример вы решили самостоятельно и абсолютно верно. Два дымчато-серых глаза сердито взглянули на него из-под светлой челки и их обладатель продолжил пыхтя решать заковыристую математическую задачку. Алеша спрятал улыбку. Он все сильнее привязывался к своим любознательным, подвижным и очень добрым ученикам, которых уже окончательно приручил заботой, лаской и справедливой строгостью. Алеша с теплотой вспоминал, как во время празднования Рождества Христова он почувствовал себя рядом с этими людьми не просто гувернером, а частью небольшой, но очень дружной семьи. Как был приглашён за праздничный стол, удостоен похвалы Андрея Сергеевича, обласкан благодарностями Кирилла Сергеевича и одарен собственноручно, (почти без помощи Настасьи), выпеченным близнецами пряником-козулей в виде лошадки. Как ходили они вместе на святочные гулянья, где мальчишки катались с горок на ледянках, а он с Андреем Сергеевичем и Кириллом Сергеевичем прогуливался у потешной снежной крепости с оккупировавшими её мальчишками постарше и впервые улыбался, улыбался солнечному морозному дню, ясному наконец небу и мужчинам рядом, которые вели с ним неспешную интеллектуальную беседу, вовлекая его в неё к обоюдному интересу. В тот день Алеша впервые почувствовал на себе этот внимательный взгляд, полный неподдельного участия и… нежности? Кирилл смотрел на него, словно в душу заглядывал, будто был для него Алеша непостижимой загадкой, что хотелось непременно разгадать. После памятного вечера первого знакомства Кирилл Сергеевич стал появляться в доме своего брата каждую неделю, чем бесконечно радовал любимых племянников, всегда с восторгом принимавших его гостинцы и, к удивлению Алеши, вводил старшего брата в приступы странной меланхолии. В такие вечера Кирилл с Алешей устраивались у шахматной доски, а Андрей Сергеевич делал вид, что очень увлечен чтением, но отчего-то подолгу не переворачивал страницы заинтересовавшей его книги. Иногда братья беседовали, а Алеша просто слушал и ловил себя на том, что очень ограничен, совершенно не разбирается ни в дипломатии, ни в политике, да и военное дело знает очень однобоко. Мужчины много говорили о заграничном походе русской армии, но совсем не так как Саша, Борис или ненавистный Гагарин, которые лишь прославляли силу русского оружия. Вершинины же говорили о другом. О прогрессивных идеях европейских мыслителей и философов, о политическом устройстве стран Европы. Нередко братья спорили, пускаясь в длительные, но увлекательные дискуссии. Но в одном, как понял Алеша, мужчины были едины: в российском мироустройстве очень много несовершенства и несправедливости. И если Андрей предпочитал труды Руссо, а брат его более склонялся к Монтескье, то крепостничество в России они оба считали пережитком прошлого, тормозящим её прогрессивное развитие. Иногда двое взрослых мужчин в пылу спора напоминали Алеше Глеба с Борей, настолько сильно блестели их глаза и пылали от праведного гнева лица. В такие минуты Алеша любовался братьями, потягивая горячий чай с морошковым вареньем, вновь убеждаясь в том, что чувственность в нём будят не хрупкие нежные барышни, а умные, интересные и уверенные в себе мужчины. От этого становилось одиноко и тоскливо. В эти моменты его очень согревал участливый теплый взгляд серых глаз Кирилла и его бархатный мелодичный баритон, так невыносимо похожий на тот другой, любимый. — Алексей Андреевич, — прервал его размышления закончивший выполнять задание Борис. — А вы завтра снова отправитесь с дядей в клуб? — Наверно, Боря, если ваш дядя меня пригласит. — Конечно пригласит. Даже не сомневайтесь. — Мальчишка улыбнулся и у Алеши зашлось сердце. Юный Боря вызывал в нем нежные чувства, безотчетно напоминая о Боре другом. — Дядя вас очень ценит. Просто… — Что просто, Борис? — Алеша заметил нерешительность в светлых глазах. — Он хочет сказать, что мы без вас в такие дни скучаем, — припечатал как всегда прямой Глеб. — Ну зачем… — протянул опустивший голову Борис. Алеша понял, что юные ученики ревнуют его к собственному дяде. Удивительно и отчего-то бесконечно приятно. — Мальчики, я думаю что нам нужно иногда отдыхать друг от друга, — примирительно сказал Алеша. — Ведь отсутствую я совсем недолго, всего пару часов, в которые вы можете заняться чем-нибудь интересным, почитать, поиграть, помочь Прохору на конюшне. — Угу, — раздалось парно, но немного уныло. — Мы будем вас ждать. — Вот и отлично, молодые люди, — Алеша потрепал по макушкам обоих мальчиков. — Занятие завершено. Наведите порядок на столе и бегом мыть руки, господа. Обед через пятнадцать минут. Эти воскресные выезды в город начались у них с Кириллом Сергеевичем с начала марта, когда закончились февральские метели и пронизывающий ветер с залива перестал пробирать до самых костей. Сначала Кирилл показал Алеше свой любимый Петербург, что был ему родным. Парки и скверы оказались не слишком пригодны для прогулок в конце зимы, потому чаще всего они выбирались к Зимнему дворцу по ухоженному, стараниями дворников убранному от снега и льда Невскому проспекту. Они вместе посетили Малый театр, Алеша был очень впечатлён оперой «Волшебная флейта», впервые побывав на театральном представлении. Свои восторги юный граф довольно сдержанно высказал господину Вершинину, чрезвычайно довольному тем, что смог угодить спутнику, а вот в письме к Соне выплеснул все свои эмоции. Сюжет оперы показался ему несколько запутанным, но божественная музыка Моцарта поразила в самое сердце. Несмотря на то, что душа его потихоньку оттаивала, милый образ Бори не покидал его ни на мгновение. С мыслью о любимом Алеша смыкал веки ночью, с ней же встречал рассвет. Кириллу Сергеевичу лишь ненадолго удавалось отвлечь его от тяжких мыслей и заставить улыбаться. *** На следующий день за Алешей на извозчике заехал одетый с иголочки и благоухающий французским одеколоном Кирилл. Алеша с удовольствием оперся о руку мужчины, забираясь в экипаж. Вершин в его отношении всегда был чрезвычайно предупредительным и заботливым, не позволяя замерзать на ветру и быть объектом пристального колкого внимания на не частных встречах на частных квартирах. Вот и сегодня на собрании «Союза русских рыцарей», членом которого уже несколько месяцев был Кирилл Сергеевич, присутствовал сам князь Никита Трубецкой. Князь очень понравился Алеше. Человек увлеченный и яркий, он приковывал к себе внимание и буквально влюблял в свои прогрессивные мысли и устремления. Алеша с удивлением узнал, что подобные общества, объединяющие лучших из аристократов, уже давно существуют в Европе и они действительно очень популярны среди военных и прогрессивно думающих молодых людей. Блестящие глаза Кирилла и его пламенная речь, встреченная одобрительными кивками соратников, убедили Алешу в том, что его старший друг совсем не случайно оказался здесь, что он действительно бредит демократией и республикой и готов всеми силами бороться за освобождение империи от позорного крепостничества. Хотя Алешу временами не на шутку пугало это невозможное: «Долой самодержавие!», а некоторые высказывания присутствующих и вовсе казались богоотступническими, ибо Государь — наместник Господа, он осторожно молчал, стараясь держаться поближе к Вершинину и впитывал все, что слышал, подобно морской губке, что обитает на дне океана. Подобные выезды на собрания постепенно стали для Алеши чем-то нужным и даже необходимым. Размышляя о людском неравенстве, он всегда видел перед собой Борю. Да, отношения их греховны, но насколько легче им было бы перенести людское осуждение, будь Борис ему равным. Свободное от классовых предрассудков общество приняло бы их охотнее. Ведь не раз он наблюдал на тех же встречах, как далеко не по дружески держаться друг с другом некоторые мужчины. Эти нежные взгляды, едва заметные жесты и прикосновения он теперь выделял из общей картины и отчаянно завидовал тем, кто мог себе позволить быть рядом… вместе. Возможно, среди этих людей их с Борисом любовь нашла бы понимание. *** Отчего же так жарко, словно в бане знойным летом. И горло словно огнем горит… вот от матушки влетит… наверное, это после того как холодных сливок из крынки на кухне хлебнул. И Саша расстроится и, конечно, в ночное с собой не возьмет. Надо холодной воды попросить — лицо охладить, может уймется тогда этот жар, который теперь охватил все его существо от макушки до пят. Попытаться встать и позвать Карла Августовича… Он поможет… — Барин, барин… Голос какой-то знакомый… Но не матушкин. Сознание потихоньку прояснялось и Алеша увидел склонившееся над ним озабоченное рябое лицо Акулины. — Алексей Андреевич, вы ж горите весь! — Горничная покачала головой. — Пойду барину доложу. Лекаря вам нужно. Совладав с голосом, Алеша прошептал ей в след: — Мальчиков ко мне не пускайте. Он тяжело перекатился со спины на бок и его тут же обдало холодом. Жар сменился мелкой неприятной дрожью. Алеша подтянул колени к животу и укрылся откинутым во сне одеялом. Вчера он долго гулял и довольно поздно вернулся, предварительно попав под сильный холодный апрельский дождь, безжалостно промочивший насквозь не только плотный плащ, но и сюртук с рубашкой. Ему бы переодеться в теплое исподнее, да согреется горячим сбитнем, но отвлекать уставшую от тяжелого рабочего дня прислугу не хотелось, поэтому он лишь избавился от влажного белья и залез в холодную тонкую сорочку, которая абсолютно не грела, и забрался под одеяла. Горло уже к вечеру начало побаливать. Бесцельная прогулка не принесла облегчения. Ответ на мучивший его ежечасно вопрос: «Неужели не свидимся боле?» так и не был найден, а сердце болело все сильнее. Судя по тому, что его хватились, на дворе уже не раннее утро. Мальчики ждут его в классной комнате, а он разлегся тут нежной барышней. Собственная слабость была ему отвратительна. Попробовав подняться, Алеша понял что его усилия не увенчаются успехом. Голова предательски кружилась, а от озноба уже стучали зубы. — Алеша… — это пришел в его спальню Андрей Сергеевич. — Что с вами? — Вероятно простыл… Чужая ладонь неожиданно легла на лоб благодатной прохладой. — Да вы весь горите, сударь мой. — Старший Вершинин выглядел озабоченным. — Я уже послал Прохора за доктором, потерпите малость. — Простите… Я такой… — Даже не думайте извиняться. Сейчас главное сбить лихорадку. — А как же мальчики? — Мальчики отлично позанимаются недельку под моим руководством. А вы пока переоденьтесь в сухое и постарайтесь поспать. Алеша безучастно дал себя переодеть и снова рухнул на влажные подушки, уплывая в беспокойный туман жара. Когда он проснулся в следующий раз, рядом был пожилой мужчина с строгим лицом, похожий своим выдающимся брюшком на пингвина, которого Алеша однажды видел в зоологическом атласе. — Ну-с, молодой человек, что же вы так себя запустили, — качал головой доктор. — С вашим слабым здоровьем не стоит так долго находиться на улице, особенно — в такую отвратительную погоду. Алеша почти не слушал прописные истины, зацепившись взглядом за бледное озабоченное лицо Кирилла Андреевича, стоявшего в ногах его кровати и не сводившего с него тревожно потемневших глаз. Это явное участие очень согрело. Снова уплывая в страну сновидений, Алеша лишь прошептал: — Простите что так вас подвел… Вся следующая неделя слилась для Алеши в морок с видениями из прошлого. Ему то казалось, что он маленький мальчик и впервые учится скакать верхом по цветущим полям; то видел тот страшный пожар, в котором спас маленькую крестьянскую девочку; то в ночь приходил нестерпимо красивый Борис и трепетно ласкал его на жестких простынях охотничьего домика, вырывая жаркие стоны; то вдруг перед ним вырастала глухая каменная стена, о которую он царапал руки в кровь, но не мог найти выхода; то разил он на дуэли князя Гагарина, спасая любимого от острога и разжалования в солдаты… Лишь иногда Алеша выплывал на свет из тьмы и видел другого мужчину, что склонился над ним, шепча что-то утешительно-ласковое, а его руки были восхитительно прохладны. Они дарили нежность и негу, за ними хотелось тянуться, ловить их губами, не давая отстраниться. Лишь иногда их холодная ласка спускалась от горячей груди к животу и заставляла испытывать что-то терпко-горькое на грани стыда и блаженства. Десять дней спустя болезнь наконец отступила, сдавая отвоеванные позиции и Алеша погрузился в глубокий здоровый сон, за которым, по словам доктора, должно было последовать долгожданное выздоровление. В тот день, когда он впервые улыбнулся и сказал, что проголодался, вокруг его постели собрались все домашние: улыбающиеся беспокойные близнецы, доброжелательный Андрей Сергеевич и даже добродушно-озабоченные Настасья с Акулиной. — Ну и напугали вы нас, Алеша, — проговорил старший Вершинин. — Я уже хотел батюшке вашему отписать, что совсем вы плохи… — Нет… — Не беспокойтесь. Вы как раз пошли на поправку и я решил этого не делать. Встанете на ноги и сами напишете. Вас уже парочка писем дожидаются. — Спасибо. Что бы я делал без вашего доброго участия. — Алеша поднялся и оперся спиной на взбитые Акулиной подушки. — Я никогда не смогу достойно вас отблагодарить. — Перестаньте! — старший Вершинин махнул рукой. — Лучше займитесь восстановлением своего организма и начните с завтрака. Настасья уж расстаралась для вас. Андрей Сергеевич подмигнул опешившему Алеше и вышел, наказав сыновьям: — Поздоровайтесь с учителем и ступайте заниматься. Не смейте тут оставаться более пяти минут, Алексею Андреевичу еще нужен покой. Глеб с Борисом, игнорируя батюшку, тут же забрались на постель и крепко обняли Алешу, наперебой шепча, как же они испугались за него, как соскучились и как много должны показать из того, чему успели самостоятельно научиться. Алеша обнимал мальчишек, едва сдерживая горячие слезы — настолько растрогало его столь искреннее проявление их привязанности и любви. *** Через пару дней Алеша наконец смог ненадолго встать с постели. Голова уже не кружилась так сильно, а ноги не подгибались от слабости. Очень хотелось наконец смыть с себя неприятные запахи пота и болезни, но для бани с её жаром и высокими порогами он был еще слишком слаб, а обратиться с подобной просьбой к Акулине, молодой и шустрой девке он отчаянно робел, кляня себя за это малодушие. Помощь подоспела от Кирилла Сергеевича. Он, оказывается, неделю как был в отпуске и проживал под крышей брата. Придя навестить Алешу, он сразу же поинтересовался, чем может быть полезен возвращающемуся к жизни другу и услышал смиренную просьбу о теплой воде и кувшине с тазом для омовения. Кирилл Сергеевич лишь кивнул и через час все было готово. Ведра с горячей и холодной водой, кусок щелока, чистые тряпицы и даже какой-то пузырек, в котором Алеша вдруг опознал ароматное масло и тут же зарделся, цветом лица походя на распустившийся пион. — Алеша, если вы хотите я могу позвать к вам Акулину. Кирилл Сергеевич разместил ведра и скамеечку с принадлежностью для мытья поближе к кровати и хотел уже удалиться. — Нет… Пожалуйста… Вы бы не могли помочь мне… сами. — Алеша прятал глаза, но говорил уверенно. — Если вы этого хотите. Мне только в радость. Алеша не понимал, как это получилось, но уверенные и нежные прикосновения сильных рук к спине, что уже давно неприятно ныла и зудела, принесли неимоверное облегчение, если не сказать, наслаждение. Если лицо, шею, грудь и живот он вполне приемлемо мог омыть самостоятельно, то спину, ягодицы и ноги ему сноровисто и быстро вымыл Кирилл Сергеевич, а сейчас поливал прохладной водой из кувшина, стараясь не слишком расплескать воду за пределы таза, в котором Алеша стоял. Движения его были неспешными и ласковыми, словно Алеша был фарфоровой статуэткой. Затем Вершинин укутал его теплой простыней и, к его замешательству, опустился на колени, помогая омыть ступни… Алеша попытался воспротивиться, но его уверенно усадили на кровать, призывая взглядом не сопротивляться. Юный граф уже давно чувствовал обжигающе жадный взгляд Кирилла, от него по спине пробегали мурашки, а внизу живота к его ужасу становилось жарко и томно. Алеша проклинал и своё грешное тело, что так стремилось к чистоте, и свою глупую наивность, что позволила остаться наедине с мужчиной, который так явственно и давно оказывал ему совсем недвусмысленные знаки внимания. Все его страхи сейчас сконцентрировались на Кирилле, который держал в своих ладонях его узкую ступню и бережно обтирал теплой льняной холстиной, а потом… поцеловал прямо в нежную щиколотку, немедленно покрывшуюся мурашками неловкости и стыда. — Что вы делаете, Кирилл Сергеевич… Алеше не ответили. Теплые губы мягко касаясь добрались до колена, где замерли благоговейно — словно прося прощения или разрешения… Вторую ногу так же бережно вытерли, одарив и её поцелуем в красивое покатое, словно девичье колено. — Простите, Алеша… Я не хотел напугать вас. Но вы покорили моё сердце. Кирилл в конце концов обратил к нему лицо и посмотрел прямо в глаза. Этот взгляд Алеша смог бы назвать восхищенным… — Я не хочу быть грубым и навязчивым… — длинные теплые мужские пальцы ласкали Алешину голень, словно она была совершенством работы Микеланджело, не пытаясь двинуться выше колена. — Просто давно ищу и не могу подобрать слова, чтобы сказать насколько я очарован вами, граф… насколько вы мне небезразличны. — Но я… — … Я надеюсь, что могу завоевать вашу любовь, Алеша, только позвольте… позвольте быть рядом. Алеша вдруг почувствовал нестерпимую слабость, голова снова закружилась… — Я… Юный граф и не понял, как оказался в крепких мужских объятиях. Его вдруг подняли на руки и, плотно укутав в одеяло, усадили к себе на колени. Такое волшебное, давно забытое ощущение защищенности и тепла… Нужности и принадлежности. Но от нервного потрясения его снова начал бить озноб. — Тише, тише, Алеша… Я снова напугал вас. Простите, — взрослый состоявшийся мужчина смотрел на него как гимназист, впервые признающийся в чувствах предмету своей тайной страсти. — Кирилл Сергеевич… — Алеша скользнул взглядом по узкому лицу, высоким скулам, дымчато-серым глазам с длинными ресницами, тонким губам, которые говорили ему сейчас безумно приятные, но абсолютно неуместные вещи. — Я так рад, что вы сейчас со мною рядом и… Договорить ему не дали. Кирилл зарылся одной рукой в спутанные волосы на затылке Алеши и неспешно коснулся приоткрытых чувственных губ своими. Юный граф сомкнул веки, наслаждаясь теплом, что разливалось по всему нервно подрагивающему в чужих объятьях телу.